Заносчивости в семье кроме Александры Федоровны не замечалось ни в ком. Если бы это была не ненавистная царская семья, выпившая столько крови из народа, можно бы их считать как простых и не заносчивых людей. Девицы например прибегали на кухню, помогали стряпать, заводили тесто или играли в карты в дурачки или разкладывали пасьянс или занимались стиркой платков. Одевались все просто, никаких нарядов. Николай вел себя прямо «по демократически» не смотря на то, что как обнаружилось позднее у него было в запасе не один десяток хороших новых сапог, он носил сапоги обязательно с заплатами. Не малое удовольствие представляло для них полоскатся в ванне по несколько раз в день. Я однако запретил им полоскатся часто, так как воды не хватало. Если посмотреть на эту семью по обывательски, то можно было бы сказать что она совершенно безобидна.
Мальчик Седнев настолько привык и обжился в семье, что ничего похожаго на лакейские услуги, оказываемые наследнику Русскаго престола не было. Часто своей игрой с собачкой, которая у них была, он приводил в раздражение Александру Федоровну. Он, однако, непокидал этого для него приятнаго занятия, часто отравлял состояние Александры Федоровны. Трупп и Харитонов были слугами с собачей приверженностью к господам.
Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьей Романовых тяжесть их жизни. Всем известно, что Николай и его семья были люди религиозные. Они меня просили нельзя ли им устроить обедню. Я пригласил священника и дьякона. Когда они у меня в комендантской рядились в свое облачение, я их предупредил, что они могут выполнять службу, так как это полагается по их обряду, но что ни каких разговоров им дозволено не будет. Дьякон заявил: «Это что же бывало и раньше и не к таким большим особам ходили. Что напутаешь, и получится скандал, а в этой то обстановке мы отмахаем за милую душу». Обедню служили. Очень усердно молились Николай и Александра Федоровна.
Когда я вступил в должность то уже стоял вопрос о ликвидации семьи Романовых, так как чехословаки и казаки надвигались на Урал все ближе и ближе к Екатеринбургу. Какие то связи у Николая с волей существовали.
Ввиду угрожающей обстановки развязка ускорилась.
Развязка возлагалась на меня, а ликвидация на одного из товарищей.
16 июля 1918 года часа в 2 днем ко мне в дом приехал товарищ Филипп и передал постановление Исполнительного Комитета о том, чтобы казнить Николая, при чем было указано, что мальчика Седнева нужно убрать.
Что ночью приедет товарищ, который скажет пароль «трубочист» и которому нужно отдать трупы, которые он похоронит и ликвидирует дело. Я позвал мальчика Седнева и сказал ему, что вчера, арестованный его дядя Седнев, бежал, что теперь он вновь задержан, и что он хочет видеть мальчика. Поэтому я его и направляю к дяде. Он обрадовался и был отправлен на родину. Неспокойно стало в семье Романовых. Ко мне как всегда, сейчас же пришел доктор Боткин и просил сказать, куда отправлен мальчик. Я ему ответил тоже, что и сказал мальчику, он все же несколько безпокоился. Потом приходила Татьяна, но я ее успокоил, сказав, что мальчик ушел к дяде и скоро вернется. Я призвал к себе начальника отряда товарища Павла Медведева из Сысертскаго завода и других и сказал им, что бы они в случае тревоги ждали до тех пор, пока не получат условнаго специальнаго сигнала. Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я разпределил роли и указал кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы «Наган». Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей в разстреле, как людей неспособных выполнить революционный долг в самый решительный момент. Выполнив все соответствующие поручения, мы ждали, когда приедет «трубочист». Однако ни в 12, ни в 1 час ночи «трубочист» не являлся, а время шло. Ночи короткие. Я думал, что сегодня не приедут. Однако в 1 1/2 постучали. Это приехал «трубочист». Я пошел в помещение, разбудил доктора Боткина и сказал ему, что необходимо всем спешно одеться, так как в городе неспокойно, и я вынужден их перевести в более безопасное место Не желая их торопить, я дал возможность одеться. В 2 часа я перевел конвой в нижнее помещение. Велел разположиться и известном порядке. Сам-один повел вниз семью. Николай нес Алексея на руках. Остальные кто с подушкой в руках, кто с другими вещами, мы спустились в нижнее помещение в особо очищенную заранее комнату. Александра Федоровна попросила стул, Николай попросил для Алексея стул.
Я распорядился, чтобы стулья принесли. Александра Федоровна села. Алексей также. Я предложил всем встать. Все встали и, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их разстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал: «Стрелять». Первым выстрелил я и на повал убил Николая. Пальба длилась очень долго и не смотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например доктор Боткин лежал опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил, Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но однако, это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцыри в роде лификов). Я вынужден был по очередно разстреливать каждаго. К величайшему сожалению, принесенные с казненными вещи обратили внимание некоторых присутствовавших красногвардейцев, которые решили их присвоить. Я предложил остановить переноску трупов и просил тов. Медведева, последить в грузовике за тем, чтобы не трогали вещей. Сам на месте решил собрать все что было. Никулина поставил за тем, чтобы следить в дороге когда будут проносить трупы, а также оставил одного внизу следить за теми которые еще здесь на месте. Сложив трупы я позвал к себе всех участников и тут же предложил немедленно вернуть все что у них есть, иначе грозил разправой. Один по одному стали отдавать что у них оказалось. Слабодушных оказалось два три человека. Хотя я имел разпоряжение поручить остальную работу тов. Ермакову, я, всеже безпокоясь за то, что эту работу не выполнит надлежащим образом, решил поехать сам. Оставил Никулина. Распорядился чтобы не снимать караулов, чтобы ни чего внешне не изменилось. В 3–3 1/ 2 утра 17 июля мы двинулись по направлению в Верх-Исетскому заводу. Проезжая двор Верх-Исетскаго завода, я спросил Ермакова: есть ли у него инструменты на случай, если прийдется копать яму. Ермаков мне сказал, что у них приготовлена шахта и следовательно ни каких инструментов не надо, но вероятно, кто нибудь из ребят что нибудь захватил. Отъехав версты три от Верх-Исетского завода мы натолкнулись на целый табор пролеток и верховых. Я спросил Ермакова: «Что это значит». Он мне сказал: «Это все наши ребята, которые приехали нам помогать». Для чего тебе понадобилась такая уйма людей, для чего тебе понадобились пролетки. Он сказал. Я думал, что люди все будут нужны. И так как я не знал его плана, я продолжал следовать в своем грузовике. Ни один раз мы застревали в грязи. В одном месте мы зацепились между двумя деревьями и остановились. Дальше было болото. На грузовике ехать было нельзя. Рабочие, среди которых были и не члены Исполкома Верх-Исетского завода выражали неудовольствие, что им привезли трупы, а не живых, над которыми они хотели по своему поиздеваться, чтобы себя удовлетворить… Когда начали перегружать в пролетки, это оказалось крайне и крайне неудобно (телег захватить не догадались). С величайшим трудом пришлось уложить трупы в пролетки, чтобы следовать дальше. Обещанной шахты не оказалось. Где эта шахта, никто не знал. Когда начали разгружать с грузовика труппы, ребята снова начали обшаривать карманы. Здесь обнаружилось, что в вещах, очевидно что то такое зашито, и я тут же решил, что прежде, чем буду их хоронить, эти вещи сожгу. Пригрозил ребятам, чтобы они этим делом не занимались и продолжали погрузку. Верховые поехали отыскивать эту шахту о которой говорили. Проездив некоторое время, они ни какой шахты не нашли, вернулись ни с чем. Начало уже светать. Крестьяне выезжали на работу. Ни чего другого не оставалось, как двинуться в неизвестном направлении. Ермаков убеждал, что он знает где то дальше шахту, и мы в этом направлении поехали. Верстах в 16 от Верх-Исетска и в верстах 1 1/2 или 2 от д. Коптяков мы остановились. Ребята поехали в лес и вернулись сказав, что шахту нашли. Мы свернули в лес. Шахта оказалась очень мелкой. Какая то заброшенная старательская. Распрягли лошадей. Разложили костер. Поставили стражу из верховых вокруг леса. Отогнали бывших вблизи крестьян. Окружили место верховыми. Я приступил к раздеванию трупов. Раздев труп одной из дочерей, я обнаружил корсет в котором было что то плотно зашито. Я распорол и там оказались драгоценные вещи. Масса народу при такой обстановке была совершенно не желательна. Драгоценности невольно вызывали крики, восклицания. Не зная хорошо этих ребят, я сказал: «Ребята, это пустяки: простые какието камни». Остановил работу и решил распустить всех, кроме некоторых, наиболее мне известных и надежных, а также несколько верховых. Оставив себе пять человек, и трех верховых, остальных отпустил. Кроме моих людей было еще человек 25, которых приготовил Ермаков. Я приступил снова к вскрытию драгоценностей. Драгоценности оказались на Татьяне, Ольге и Анастасии. Здесь подтвердилось особое положение Марии в семье на которой драгоценностей не было. На Александре Федоровне были длинные нитки жемчуга и огромное золотое витое золотое кольцо или вернее обруч, более полуфунта весом. Как и кто носил эту штуку мне показалось очень странным. Все эти ценности я тут же вынимал из искустно приготовленных лификов и корсетов. Драгоценностей набралось не менее полпуда. В них находились бриллианты и другие драгоценные камни. Все вещи (платье и т. д.) здесь же на костре сжигались. У всех на шее были одеты подушечки, в которых были зашиты молитвы и напутствия Гришки Разпутина. На месте, где были сожены вещи находили драгоценные камни, которые, вероятно, были зашиты в отдельных местах и складках платья.
