– Ну ладно-ладно, чего ты скрытничаешь! – остался недоволен папа. -Тот, который про шахтеров и про олигархов говорил.
Про шахтеров и олигархов в тот день говорили все.
– Ну которого президент только что куда-то там назначил… – продолжил свою шараду папа. – Симпатичный такой парень, мне понравился…
Тут я, к своему ужасу, поняла, что папа имеет в виду Путина, только что назначенного первым заместителем главы президентской администрации.
– Папа!!! Да ты что, с ума сошел?!! Во-первых, он мне в отцы годится…
– Не надо врать, он явно моложе меня! – уличил меня папа.
– Пап, да я просто была у него на брифинге. Мы знакомы, и не более того. Что ты вечно придумываешь! И к тому же он кагэбэшник…
– Ну, знаешь! Ты слишком строга к людям! Главное, чтобы человек хороший был…
– Папа! Да как тебе это вообще в голову могло придти?! Ты же видел: он ниже меня в два раза! – специально утрировала я, чтобы любыми способами развеять у папы очередную idee fixe насчет жениха.
Но папа был уверен, что я просто не хочу поделиться с родителями. А уж после того как отец предложил мне пригласить как-нибудь моего друга к нам домой, я поняла, что даже если я сейчас скажу, что Путин – это женщина, то ответ, ровно как в фильме В джазе только девушки, все равно будет: У каждого – свои недостатки…
– Да ладно, видел я прекрасно в новостях, как вы там с ним стояли разговаривали… – лукаво прибавил папа на прощание и повесил трубку.
* * *
А разговаривали мы с Путиным вот как.
Как только ему присвоили ранг первого заместителя главы администрации президента (а не простого, как было раньше), кремлевские старожилы стали предсказывать начало новой кадровой грызни, – потому что все остальные замы не простят ему, что он стал равнее других.
Поэтому после его первого брифинга в новой должности я подошла к нему и всего лишь навсего спросила:
– Володя, а вы не боитесь, что теперь остальные заместители будут к вам ревновать?
На что Путин, с интересом оглядев меня, ответил:
– Вот вы – красивая женщина… У вас есть любимый мужчина? Он ревнует вас, когда видит с вами рядом других мужчин?
– Очень! – честно призналась я.
– И правильно делает! Так что ревность – это естественный и неизбежный процесс! В этот день я действительно выглядела особенно красиво – потому что вечером мы с моей подругой Березовской собирались отмечать в редакции с друзьями наши недавно прошедшие дни рождения, и ради этого я сделала себе пышную прическу и нарядно оделась.
В результате, процитировать метафоричный ответ Путина я в своей статье, разумеется, не смогла. Зато телеоператор, заснявший нашу с ним беседу, вселил в моего папу сильные подозрения.
* * *
После победы Путина на президентских выборах эта хохма приобрела среди моих друзей популярность под названием Папа ставил на фаворита!.
Впрочем, тогда, в 1998 году, в своих статьях в Русском Телеграфе я тоже ставила на этого же фаворита (в политическом, разумеется, а не в личном смысле). Политический климат стал таким жарким, что в то лето Путин двигался вверх по карьерной лестнице со скоростью тропического сорняка, наугад воткнутого Ельциным в землю даже безо всяких корней. В конце мая он был назначен первым заместителем Юмашева, а уже в июле – директором ФСБ. Как объясняли мне тогда бывалые кремлевские аппаратчики, промежуточное повышение было произведено уже с сознательным прицелом на Лубянку, чтобы поднять в глазах ее обитателей статус этого чиновника средней руки аж до секретаря ЦК по старым меркам. А ведь в таком высоком ранге, – говорили они, – на руководство КГБ люди не ставились аж со времен Андропова.
Из статьи в статью мне приходилось констатировать, что путинское ведомство (сначала ГКУ с функцией координатора спецслужб, а затем и главная спецслужба – ФСБ) превращалось для Кремля в главный, если не единственный, инструмент воздействия на ситуацию в стране. Ельцин, теряющий контроль не только над собственной страной, но и над собственной семьей, которая увязла в сомнительной дружбе с олигархами, изо всех сил раскачивавшими политическую лодку, видимо, разуверился в эффективности демократических рычагов управления и все больше был склонен уповать только на старые, проверенные рычаги спецслужб. Президент официально поручил Путину разобраться не только с региональными лидерами, провоцирующими задержку зарплат, но и с олигархами, которые начали выводить шахтеров на рельсы под политическими лозунгами. Причем разговор с бузотерами, как подчеркивал Путин (на той самой пресс-конференции, которая так запомнилась моему папе), должен был быть с документами в руках, то есть с привлечением всех ресурсов спецслужб. Это президентское задание Путин явно выполнял нерадиво – ситуация усугублялась не по дням, а по часам. И тогда ФСБ во главе с новым ельцинским фаворитом стала все больше напоминать уже не антикризисный центр управления, а запасной центр власти, которой Ельцин приготовил на случай, если критическая ситуация в стране перерастет в необратимую. Как, собственно, впоследствии и произошло. С кризисом в стране Путин тогда справиться не сумел, а вот роль властного центра ему со временем как-то понравилась.
Верните Феликса, только потом не пищите!
Просто злой рок какой-то! У меня еще не было ни одного интервью, которое бы обошлось без приключений! Даже если это интервью было придумано мной просто со скуки.
Так случилось и в декабре 1998 года. Кремлевская администрация находилась в анабиозе, президент Ельцин – в лучшие дни в спячке, в худшие – в больнице. Чиновники тоже попрятались в норки до весны.
Единственной, хронической, новостью в стране был Примаков. Но нельзя же, право слово, писать о престарелом разведчике каждый день! Ну закрутил он гайки в работе правительства со СМИ. Ну закрутил гайки на телевидении, чтоб ему приятней было на себя смотреть. Ну пообещал через свою прокуратуру открутить голову Березовскому. Но больше-то откручивать и закручивать оказалось нечего, а делать кроме этого он, как выяснилось, ничего и не умел.
В общем, в столице ударили краткосрочные информационные заморозки.
Нужно было чем-то срочно разогреваться. Идеальным горячим блюдом для такой ситуации казалось интервью. И вот я, сидя в своем огромном, холодном и тоскливом кабинете в Известиях, и начала тиражировать факсы по всем официальным адресам с одним и тем же текстом: Просьба дать интервью на такую-то и такую-то (в смысле хоть на какую-нибудь!) тему, заранее благодарны…
Я чувствовала себя точно как мошенник, рассылающий миллион Писем счастья с просьбой к адресатам вложить в конверт десять рублей в надежде, что хоть какой-нибудь лопух да клюнет!
На мое удивление, клюнули сразу двое. Причем по закону подлости – то пусто, а то вдруг густо: оба они умудрились назначить мне интервью на один и тот же день. К двум часам я должна была ехать к Немцову на Старую площадь (в тот период разжалованный со всех правительственных постов Немцов, по его собственному определению, работал заместителем Ельцина, в смысле зампредом комиссии по местному самоуправлению, председателем которой был Ельцин).
А к четырем часам дня меня ждал директор ФСБ Путин.
Отлично, – подумала я, – успею, от Старой площади до Лубянки как раз два шага.
* * *
Тут надо напомнить, что столица нашей родины в тот момент еще не оклемалась от последствий финансового кризиса (в данном случае – скорее моральных). Продавцы центральных киосков, как сговорившись, перестали завозить микрокассеты для профессиональных диктофонов, явно считая это неуместным после дефолта излишеством. У меня дома оставалась всего одна чистая кассета на шестьдесят минут. Но, отправляясь на интервью, я была абсолютно спокойна: диктофон я включу на скорость 1,2, а не 2,4, так что время на кассете сразу увеличится вдвое. Итого – два часа. Немцову, не сомневалась я, хватит получаса. Ну ма-а-аксимум – сорок минут. А директор ФСБ, как заранее предупредил меня его пресс-секретарь, тоже сможет уделить мне не более сорока минут. Так что кассеты мне должно было хватить с лихвой. Даже если очень повезет и удастся раскрутить главного чекиста на час разговора – все равно останется запас.
* * *
Обычно Немцов в интервью говорит немного, и по преимуществу короткими, примитивными фразами (он всегда обижается на меня, когда я констатирую это в статьях, и объясняет, что так доходчивей для аудитории). Но в этот раз его просто понесло. Он, видно, так соскучился по публичным выступлениям, что решил изложить мне все свои мысли абсолютно по всем проблемам во Вселенной. Это уместилось примерно на пятидесяти девяти минутах моей кассеты.
Разговорчивость Немцова сильно спутала мне карты. Но я все равно пребывала в уверенности, что места для записи у меня осталось гораздо больше, чем начальник Лубянки готов поведать urbi et orbi.
