Напряжение войны имело губительные последствия для ориентированного на Запад общества, созданного Петром и непосредственно связанного — идейно, материально, морально — с Западной Европой. Изоляция и агония войны подорвали силы тонкого слоя европейски ориентированного правящего класса, вывели на арену истории массы, для которых Запад в позитивном плане был пустым звуком, а в непосредственном опыте ассоциировался с безжалостно эффективной германской военной машиной, с пулеметом, косившим русских и нивелировавшим храбрость, жертвенность, патриотизм. Фундаментальный, столетиями взлелеянный страх перед внешней уязвимостью был доведен Первой мировой войной до стадии морального террора. Сколь ни велика и обильна была
Россия человеческими и прочими ресурсами, количество не перешло в качество. Россия стала жертвой превосходной германской организации, технологии, науки. Порожденное массовое чувство уязвимости и создало ту почву, на которой процвел большевизм, обещавший социальный прогресс в условиях новой безопасности, построенной на основе самой передовой западной теории.
Союзники России не сделали ей ничего более того, что соответствовало их представлениям о собственном благе. Не они стали причиной ее несчастий. Россия так и не смогла найти ту дорогу, которая привела бы ее к созданию условий для ускоренного развития. Дело Петра потерпело поражение в 1917 г. Были ли для этого предпосылки? Отрицать наличие некоторых из них бессмысленно. Русская военная мощь не сравнялась с лучшими армиями своего времени — прежде всего с главным врагом — германской армией, что и было продемонстрировано в 1914–1917 гг. Русские полководцы одерживали победы в боях против австрийцев и турок, но на германской линии фронта результат всех кровавых усилий был обескураживающим. Тыл некоторое время работал не только жертвенно, но и слаженно. Однако по мере растущего напряжения сказалась незрелость общественного устройства и несформированность жителей как граждан, равных «прометеевскому человеку» Запада. Это и предвосхитило фатальную слабость России в час ее исторического испытания.
В результате Первой мировой войны произошла базовая трансформация российского сознания, и Россия ринулась прочь от единения с западными соседями — в поисках особого пути, особой судьбы, изоляции от жестокой эффективности Запада. Так был избран путь на семьдесят лет. Россия подошла к концу двадцатого столетия, перенеся немыслимые испытания, но так и не выработав систему противостояния ошибочному курсу своих правителей, мирной корректировки этого курса.
Напрашивается вывод, что России нужен был союз с обеими странами–антагонистами — с Францией (которая инвестировала в российский экономический подъем 1892–1914 гг. и геополитически гарантировала от германской зависимости) и с Германией, лидером европейского экономического развития, главным торговым партнером России. Наша страна нуждалась в германской технологии, в германских капиталах и в германских специалистах, в инженерах и организаторах науки и индустрии. Заключив обязывающий антигерманский союз, Россия, по существу, отдала свою судьбу в чужие руки.
Преступная гордыня погубила Россию. Ни при каких обстоятельствах ей не следовало вступать в войну с индустриальным чемпионом континента. Россия имела возможность избежать фатального конфликта с Германией. Россия нуждалась в германской технологии, в германских капиталах и в германских специалистах, в инженерах и организаторах. Однако в русском обществе победила линия противостояния «сверхзависимости» от Германии. Существовала ли угроза необратимой зависимости, если бы Россия продолжала так же успешно развиваться, как это было в 1900–1914 гг., это большой вопрос. Более ясно ныне то, что дипломатическое замыкание России на Францию в пику Германии делало ее заложницей неподконтрольных ей политических процессов. Россия, по существу, отдала свою судьбу в чужие руки.
Мы генетически наследуем стоицизм народа, жертвенность которого общепризнанна. Наши предки ценой неимоверных жертв сохранили нам драгоценную свободу исторического выбора. Этот выбор зависит сейчас только от нас.
Франция призвала под свои знамена восемь с половиной миллионов солдат — цвет населения метрополии, из них миллион триста тысяч погибли. 2,8 миллиона были тяжело ранены. Наиболее индустриально развитая северо–восточная зона страны оказалась под многолетней германской оккупацией. 230 тысяч предприятий были полностью разрушены, а 350 тысяч — частично. В 1919 г. промышленное производство Франции составило 60 % от уровня 1913 г. Общий экономический ущерб (в который входили займы, потерянные в России) составил примерно 160 миллиардов золотых франков[124]. Все это придавало основание признанию Клемансо, что Франция одержала в Первой мировой войне пиррову победу.
По сравнению с Францией (не говоря уже о России) Британия выдержала испытание Первой мировой войны достойно. Ее экономика в основе своей вынесла напряжение. Если во Франции инфляция за годы войны составила примерно 450 процентов, то в Британии она была многократно меньше. Стоимость жизни выросла только на 20 %. Ирландия еще не вспыхнула, и в Объединенном королевстве царил относительный национальный и социальный мир. Имперские владения переживали период бума[125].
В геополитическом плане самая большая угроза Западу стала видеться в том, что гонимые Антантой и Штатами Россия и Германия найдут некую форму сближения. Три лидера Запада — Америка, Британия и Франция — имели различное видение будущего России. Британский премьер, возможно, и согласился бы на более желаемый французами раздел России, но не на такой, как это было сделано с Африкой. В конечном счете он полагал, что большевики сами отделят «свою Россию» и своей политикой вызовут отчуждение «другой России» — Прибалтики, Украины, Польши, Сибири. Возможно, такой раздел и к лучшему, ведь в лице России терпел крах вековечный соперник Британии. Но одно Ллойд Джордж понимал ясно — великую державу нельзя унижать, нельзя антагонизировать ее, выходя за пределы определенного уровня. Был риск, что Россия восстанет, яростно бунтуя при этом против злостного посягательства на ее целостность со стороны Запада.
ГЛАВА ШЕСТАЯ ДОРОГА НА МЮНХЕН
Опасность новой германской агрессии против России и Запада возникла почти сразу после окончания Первой мировой войны. В Версале союзники определили цифру репараций, налагаемых на Германию, — 31,5 миллиарда долларов. При этом пять миллиардов немедленно — под угрозой возобновления боевых действий. Немцам следовало также выплатить компенсацию Бельгии. Великий английский экономист Дж. Мейнард Кейнс назвал Версальский мир «карфагенским». Даже Черчилль был далек от прославления условий этого мира, сумма репарации, по его мнению, была «устрашающей». Веймарские деятели предприняли усилия по выплате репараций, но довольно быстро пришли к заключению, что это нереально. В течение шести месяцев курс марки понизился до шести миллионов за один доллар.
Производство и импорт оружия запрещались. Любое нарушение этих условий рассматривалось как объявление войны союзникам. Разоруженная Германия находилась под прямым контролем победителей до 1926 г. В созданной в 1919 г. Межсоюзнической контрольной комиссии было 373 профессиональных военных. В следующем году она была увеличена до 383 экспертов и 737 наемных служащих. Из грандиозной штаб–квартиры, разместившейся в берлинском отеле «Адлон», контрольные группы инспектировали все «чувствительные» точки страны. Скажем, за шестилетний период в сентябре — октябре 1924 г. было осуществлено 800 инспекций на местах.
Весной 1922 г. во время обсуждения экономических перспектив европейского развития на конференции в Генуе министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау тайно встретился с советской делегацией в маленьком городке Рапалло. Две страны отказались от всех претензий военного времени и нормализовали свои отношения. И хотя преемник Ратенау Густав Штреземан заверил англичан, что Германия будет щитом против Советского Союза, в версальской системе образовалась трещина.
Идея реванша не умирала в Германии даже на нижайшей точке поражения, зависимости, надзора. Главным для немцев на этом этапе было сохранить кузницу оружия — империю Круппа. Над входом в крупповские заводы через четыре недели после поражения появился лозунг: «Мы делаем все». Реклама постоянно говорила о пишущих машинках и детских колясках.
Создалась основа будущего подъема — гласный и негласный союз военных и промышленников. Сразу же после подписания перемирия командующий рейхсвером генерал фон Сект указал, что «существует лишь один путь, который позволит нам вооружить огромные массы войск, — это заключение соглашения с руководителями индустрии страны». Круппу и его коллегам необходимо было прежде всего перевести производственные мощности за рубеж — в Голландию, Швецию и Данию. Дочерняя фирма Круппа в Голландии «Блесинг и К°» закупила 1500 крупповских орудий. Лучшие крупповские инженеры пересекли границу для работы в новых условиях. Вниз по Рейну плыли баржи, на одной из них была переправлена полностью фабрика по производству снарядов.
