Еще более непримиримую позицию по отношению к идее патриотизма занимал заместитель Луначарского по Наркомпроссу – известный историк-марксист М. Н. Покровский, возглавлявший в 1920-е-начале 1930-х гг. советскую историческую науку. По его мнению, патриотическим чувствам подвержены, главным образом, мещане и представители мелкой буржуазии, капиталистам и тем более интернациональным пролетарским массам патриотизм чужд. Если первые рассматривали территорию своей экономической деятельности лишь как место для извлечения прибыли, то вторые, подвергавшиеся эксплуатации и насилию, относились к своему государству как к «отечеству-тюрьме». Как отмечал Покровский в статье, посвященной десятилетию Октября, в Советском Союзе «болезнью» патриотизма «вместо миллионов, как это было в Западной Европе, вместо сотен тысяч, как это было у нас в начале 1917 года, хворают только единицы»[324]. Само название «Россия», по мнению историка, нужно писать в кавычках, поскольку «”Российская империя” вовсе не была национальным русским государством. Это было собрание нескольких десятков народов…, объединенных только общей эксплуатацией со стороны помещичьей верхушки, и объединенных притом при помощи грубейшего насилия»[325].
В соответствии с такой интерпретацией понятий «Россия», «отечество», «патриотизм» необходимо было предложить советскому обществу новую, основанную на «классовой теории» трактовку событий дореволюционного прошлого, диаметрально противоположную прежнему официальному истолкованию русской истории. При этом само понятие «русская история» подлежало осуждению как «контрреволюционное» и исключению из научного лексикона. В своем выступлении на конференции историков-марксистов (1930 г.) М. Н. Покровский подчеркивал: «Мы поняли, – чуть-чуть поздно – что термин “русская история” есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и “единой и неделимой”»[326]. Историческая роль русского народа на протяжении столетий сводилась к «угнетению» «порабощенных» им национальностей и слепому следованию «шовинистической» политике правящей власти. На той же конференции Покровский без обиняков заявлял: «В прошлом мы русские были величайшие из грабителей, каких можно себе представить»[327]. Такая интерпретация российской истории получила свое законченное выражение еще за десятилетие до этого выступления Покровского – в его известной работе «Русская история в самом сжатом очерке» (М., 1920–1923). Изданная при непосредственной поддержке В. И. Ленина книга должна была стать не только обобщающим «марксистским» исследованием по русской истории, но и идеологическим пособием для широких масс населения. Книга выдержала 10 изданий при жизни М. Н. Покровского (он умер в 1932 г.) и переиздавалась в послесталинские советские десятилетия.
Рассматривая события российской истории сквозь призму вульгарного социологизма и до крайности упрощенного «классового подхода», М. Н. Покровский стремился представить читателю тысячелетнее прошлое русского народа в негативных тонах (определенное исключение было сделано лишь для представителей освободительного и революционного движения). Так, полемизируя с дореволюционными историками-противниками т. н. «норманской теории», он подчеркивал, что эти ученые оспаривали главенствующую роль иноземцев-варягов в образовании Древнерусского государства «из соображений патриотических, т. е. националистических: им казалось обидно для народного самолюбия русских славян, что их первыми государями были иноземцы»[328]. Ставленник шляхетской Польши, авантюрист Лжедмитрий I назывался в книге Покровского «царем, который шел против интересов богатых помещиков и капиталистов»[329]. Зато организаторы борьбы против польских интервентов, национальные герои Козьма Минин и Дмитрий Пожарский объявлялись предводителями «купеческо-помещичьего ополчения». По мнению историка, «защита родины и защита своей мошны у этих людей, как у буржуазии всех времен, сливались, таким образом, в одно… Такой патриотизм не только не мешал зоркому ограждению своих интересов, но, напротив, помогал ему»[330]. Из книги Покровского советский читатель мог, например, узнать, что Петр I скончался «от последствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую жену»[331], приводились и другие «доказательства», свидетельствующие о ничтожестве и политической несостоятельности императоров романовской династии. Войны, которые на протяжении столетий вела Россия, объявлялись захватническими, а ее внешняя политика – агрессивной. При этом, враждебная России сторона зачастую оправдывалась (так, нападение без объявления войны японцев в феврале 1904 г. на русскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура, расценивалось Покровским как «поступок, допускавшийся международным правом»[332]).
В книге фактически ничего не говорилось о развитии культуры русского народа и других народов страны. Впрочем, художественной и исторической литературе, как неотъемлемой составляющей русской культурной жизни последних двух столетий, ведущий советский историк-марксист уделил внимание в других публикациях. Русская литературная классика и историческая наука (прежде всего, представители «государственной школы» С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин и В. О. Ключевский) были представлены как выражение буржуазной «великодержавности» и национализма. В своем предисловии к сборнику «Русская историческая литература в классовом освещении» (1927 г.) М. Н. Покровский утверждал, что «русская литература (имеется в виду историческая – А. К.), как и вся русская классическая литература, насквозь великодержавна. И великодержавие ее чрезвычайно характерно для националистической политики»[333]. Все это, по мнению ученого, было обусловлено тем, что «русский промышленный капитализм складывался около Москвы – великорусского центра, и московский отпечаток чрезвычайно резко лежит на всей его политике. Отсюда прежде всего великодержавность этой литературы»[334]. Как можно понять из этих строк, Покровский определял все многообразие русской национальной культуры и отечественной исторической науки особенностями развития торгово-промышленного капитализма в России XVII–XIX вв.
Возвращаясь к главному популярному сочинению ученого – «Русской истории в самом сжатом очерке», стоит отметить, что оно не было учебником и не предназначалось для преподавания в школах и университетах (хотя и являлось своеобразным идеологическим «ответом» на учебники Д. И. Иловайского – наиболее популярным пособиям по отечественной истории в дореволюционных гимназиях), а скорее представляло собой пропагандистский документ. Более того, во многом благодаря усилиям М. Н. Покровского и его сторонников в 1922–1923 гг. преподавание курса истории в государственной общеобразовательной школе было прекращено[335].
Пример борьбы с «великорусским шовинизмом» и ревизии дореволюционного прошлого, поданный московскими историками-марксистами, оказался заразительным и для их коллег в национальных республиках. В обстоятельном исследовании российского историка A. Л. Юрганова, посвященном генезису понятия «русское национальное государство» в советской историографии 1920–1950-х гг., приводится примечательный документ. 6–7 ноября 1930 г. фракция Всеукраинского пленума Совета украинского Общества историков-марксистов приняла резолюцию, в которой содержалась резкая критика московского Общества историков, возглавляемого М. Н. Покровским. Наряду с «напоминанием» о том, что сочинения дореволюционных русских историков-классиков (Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, B. О. Ключевского, С. Ф. Платонова) были «насыщены великодержавной идеологией «единой неделимой России»», в документе подчеркивалось, что унаследованные от прошлого идеи великодержавия по отношению к украинской истории «нашли свое отражение… также в работах отдельных историков-марксистов». Не называя имен и работ этих «отдельных историков», авторы резолюции с возмущением констатировали, что «русская марксистская историо графия еще до сих пор не дала развернутой критики буржуазных великодержавных схем в отношении к истории Украины и тем самым не дала ответа на целый ряд важнейших вопросов взаимоотношений истории России и Украины». В заключении украинские историки конкретизировали свои требования к московским коллегам: «Фракция считает необходимым, чтобы руководящие представители русской марксистской историографии изложили свое понимание вопроса о самостоятельности истории Украины на всем протяжении исторического развития украинского народа»[336]. На очередном заседании московского Общества историков Покровский, слегка покритиковав своих украинских коллег за то, что они сами «не переварили многих не националистических, а великодержавных установок», в целом согласился с положением резолюции, в котором говорилось об отсутствии у русских историков-марксистов развернутой критики «националистически-великодержавных теорий», однако подчеркнул, что подобная критика должна проводиться в жестких рамках «классового подхода»[337].
