— Погоди, — поскреб я в затылке пятерней, — Бубич — это не тот, который премьером в Чечню по осени влетел?
— Ну да. Он тут наворовался. Видать, его за особые заслуги туда выдвинули. Только, чего он в хозяйстве-то понимает? Он здесь все по области мотался: смотрел, где что плохо лежит. Они с Рябчиком корешками стали. Ему Рябчик машину подарил. А он, значит, Рябчику наш Интердом пообещал. Тихоненко — бабник. Вот они с Рябчиком там публичный дом сделать хотели. Во дела! — Махмуд включил скорость и рванул по улице.
— Погоди, а куда же ваши депутаты смотрят? У вас же депутат в Госдуме есть?
— Да, есть там одна… Ее «Танькой раздвинь ножки» зовут. Врачиха одна беспутная из сельской больницы. То и дело по местному телеку светится, голой задницей виляет. Тьфу! Прости Господи! — Махмуд сплюнул куда-то себе под ноги. — Слушать ее противно. У нее только: сю-сю-сю! Но бабы ивановские за нее горой. Хотя чего она им хорошего сделала? Не знаю. А вот то, что она подо всеми мужиками-начальниками полежала, знают все. Ее даже муж из дома гнал. Я такую б убил. Не посмотрел бы на депутатство.
Ворота Интердома оказались закрытыми. Махмуд, недолго думая, резко завернул за угол и покатил между домами.
— Здесь калиточка есть. Прямо к интернатской гостинице протопаете. Вас дежурные-то ждут?
— Ждут, наверное. Они знают, что я утренним поездом приеду. Держи. — Я протянул Махмуду купюру, которую он просил вначале. Он полез в карман куртки, выворачивая оттуда какие-то мелкие купюры. — Я сейчас.
— Оставь, брат, себе. Это тебе за дорогу и за информацию.
— И вам спасибо. Вы Алику от меня привет передайте. Он там сторожем работает. Раньше персидский преподавал. Он — классный мужик. Только ничего кроме своего фарси не знает.
Уже через четверть часа я плюхнулся на жесткую металлическую кровать в маленькой комнатке в полуразрушенном крыле здания, гордо именуемого «гостиницей». Спать не хотелось. В голову лезли совершенно дурацкие мысли об Уганде, фарси, Рябчике и странном ивановском губернаторе.
Но больше всего покоя не давала информация о Бубиче. Этот бывший десантник был ни много ни мало зятем бывшего главкома ВДВ. Особых заслуг перед Отечеством не имел. Но сама принадлежность к «сильным мира сего» через тестя давала ему возможность без особого труда поочередно занимать довольно престижные, а главное — денежные должности. Хотя еще в середине 90-х мне доводилось встречаться с ним на одной из демократических «тусовок». Тогда он был жалок, труслив и услужлив. Но времена меняются. И те, кто вчера ползал на четвереньках, считая за счастье приобщиться к «лидерам российской демократии», кто, широко раскрыв рот, ловили каждое их слово, сегодня весьма поднаторели в государственных и политических интригах. Такие типы наиболее опасны для общества. Потому что они никогда не имели и не будут иметь никаких нравственных устоев. Деньги и власть — вот два идола, которым поклоняются новоявленные бубичи.
Рябчики и бубичи отличаются только в одном. Для первых близость к власти является средством увеличения личных богатств. Для вторых наличие больших денег предоставляет неограниченные возможности продвижения во власти. Но все это — звенья одной замкнутой цепи, разорвать которую с каждым годом становится все сложнее.
Так и не сумев толком вздремнуть, уже через полтора часа я пробирался к кабинету директора по шумным переходам Интердома сквозь поток ребятишек».
Сурка разбудил неожиданный резкий стук двери. Она хлопнула так, что чуть было не слетела с петель.
— Ну, ты, Владик, даешь! Ты зачем притащил в Кремль к шефу этих козлов из «Единства»? Они ведь ни хрена не соображают. Когда мы от них Грузнова забрали, совсем с катушек съехали. Никак поделить между собой портфели не могут. Они нам так всю избирательную кампанию запорют.
В дверь ввалились два человека. Один из них с лукавыми синими глазами скорее напоминал юношу-студента, случайно забредшего в царские хоромы. Второй едва умещался в широких штанинах дорогого английского костюма, небрежно сморщенных в районе паха. Оба нервно размахивали руками. Толстый, войдя в кабинет, с ходу смачно плюнул в угол, едва не попав Сурку в макушку. Затем небрежно дернул кресло и плюхнулся в него, провалившись почти до самого пола.
— Михай, ты давай бросай эти свои еврейские штучки. Мы же с тобой договорились: финансы — это твоя синагога, а политика — моя. Насчет «Единства» уже все с шефом оговорено. Мы сделаем так, что эти суки будут только под нашу дудку плясать. Помнишь, как говаривал покойный дядя Лева из твоей охраны? Не важно, как плясать. Главное, чтобы под «Семь сорок». Дядя Лева был умный еврей. Жаль, что его рано замочили. — Юноша глубоко вздохнул и полез в шкаф за стаканами. — Лучше давай вискаря по махонькой дернем.
— Ты мне, Владик, синагогу не шей. Сам знаешь, я этих пейсатых с детства ненавижу. Эти живоглоты только норовят ко мне в карман залезть. А что я на них, на всех вкалывать должен? Это Ходор всех без разбору деньгами одаривает. Ему один фиг: левые, правые, голубые, зеленые. Он думает, что эти сволочи потом на него работать будут. Во! — Толстяк вытянул руку со сжатой фигой и начал тыкать ею по всем углам. Упершись в висящий над столом портрет, фига зависла в воздухе. Толстяк посмотрел на вытянутую руку, затем на фото. Затем поднес фигу к собственному носу. Взял в другую руку стакан с налитым виски, окунул туда кончик высунувшегося из кулака пальца, смачно облизал его и залпом опрокинул в себя содержимое.
— Ты, Михай, не психуй. В отношении Ходора вопрос уже решен. Он отдаст все.
— А если не отдаст?
— Обижаешь, начальник. — Юноша достал из шкафа блюдечко с нарезанными лимонными дольками, аккуратно двумя пальцами взял одну из них, опустил ее в свой стакан и булькнул в него из бутылки очередную порцию виски. — Мы его специально подставили. Ему наши ребята подсунули заявленьице по поводу парламентской республики. Он возомнил, что раз шеф его к себе постоянно приглашает и за ручку позволяет подержаться, то любую ахинею можно нести.
— Только ты, Владик, не забывай, что за ним наши пейсатые стоят. Он постоянно бабки в их конгресс отстегивает.
— Ну мы тоже туда отстегиваем. Кроме того, у нас там свои люди имеются.
— Это ты Осю, что ли, имеешь в виду? Чует, собака, где медом намазано.
— Ладно, давай без намеков. Мы его из меда как-нибудь вытащим. Я его уже в список поставил. Дадим хорошую должностишку — и все дела. Он нам еще пригодится. Глотку драть — это тоже искусство.
Юноша подошел к боковому столику, на котором веером расположились разноцветные телефоны, снял одну из трубок и нажал на кнопку.
— Светик, топай сюда. У нашего Михая уже критические дни прошли. Ты его по случаю дня Красной Армии порадовать должна.
— Эта Светка — такая стерва, — притворно вздохнул толстяк. — Она мне в прошлый раз чуть не оторвала.
— Не боись! Кадры проверены. У нас для этого свой ОТК есть.
Через минуту в кабинет вбежала стройная тонконогая девчонка, схватила толстяка за локоть и, жеманно поправив кофточку на груди, потащила в противоположную дверь.
— Прощай, друг! — помахал ему вслед юноша и вернулся к столу с телефонами.
Бедный Сурок озадаченно пососал лапу, поскреб за ухом и полез в свою нору под креслом.
Грузнов принимал отчеты начальников подразделений, когда резко зазвонила «первая кремлевка». В трубке раздался вкрадчивый голос Сыркова.
— Виктор Вячеславович, тут одна идейка возникла. Через час у меня Перст с первого канала будет. Пора нам пиариться начинать. Ваши менты что-то уж больно зажрались. Народ ими недоволен. Да и шеф команду дал маленько приструнить произвол. Вы меня понимаете? Кроме того, Сержа надо поосадить. А то он как-то ненароком выпячиваться начал. Его ведомство — штука нужная. Но там тоже не все в порядке. Маленько поразболтались. Если есть по этому поводу соображения — заскакивайте, покумекаем.
— Соображения есть. Наше УСБ давно разрабатывает одну бригаду. В Тамбовской губернии.
— Э нет! Тамбовская не годится. Пусть там с ними тамбовский волк разбирается. Нам Москву за задницу брать пора. И потом, я же сказал, Серегино ведомство надо тряхануть. Чтобы он не зарывался.
— Хорошо, Владилен Михайлович, через час буду. — Грузнов положил трубку «кремлевки» и нажал кнопку селектора. — Ивановский, отмени все мои встречи до пятнадцати. Меня срочно в Кремль вызывают.
В приемной Сыркова было пусто. Массивные двойные двери кабинета были приоткрыты. Грузнов протиснулся внутрь и присел на диван. Из боковой двери, за которой находилась комната отдыха, сначала выскочила растрепанная секретарша, а затем появился и сам хозяин кабинета. Секретарша, пробегая мимо Грузнова, быстро поправила платье, игриво пошевелила в воздухе пальчиками и скрылась в приемной.
