Но эта уверенность появилась не на пустом месте. Гдляну на начальном этапе путем интриг, шантажа, арестов высоких должностных лиц удалось вызвать в людях растерянность, страх, подавить сопротивляемость, и суды пошли по его колее: вынесли ряд необъективных, ошибочных приговоров. Ошибки будут исправлены потом.
После прекращения дела Трубиным меня частенько спрашивают, не оказались ли напрасными усилия нашей группы? Не сработали ли мы впустую?
Конечно, хотелось бы дело довести до логического завершения, хотелось, чтобы истина, правда восторжествовали полностью. Хотелось помочь снять все несправедливые обвинения с тех, кто продолжал отбывать наказание в колониях. Однако и сделано многое. В ходе нашего расследования восстановлена справедливость, доброе имя более чем ста граждан. Приняты реальные меры к возмещению им материального и морального ущерба. Некоторою после долгого заточения вновь увидели и обрели свободу.
Нам удалось сорвать маску лицемерия с Гдляна и Иванова, развенчать, может быть не до конца, но развенчать их популизм и ложь. И сейчас, когда они, как старая заезженная пластинка, повторяют о наличии у них каких-то серьезных разоблачительных материалов, я твердо могу сказать — это пустое позерство, стремление взбудоражит общественное мнение пустыми речами и как-то еще немного продержаться на «плаву». Многие махнули на них рукой, как на больших обманщиков. Однако Гдлян и Иванов с позволения своих покровителей продолжают рваться на страницы газет, экраны телевизоров. Вот и августовские события 1991 года они пытались увязать со своим следствием.
Оказывается, и межнациональные конфликты в Средней Азии произошли из-за того, что Гдлян с Ивановым не изъяли все «преступные миллионы». Но как тогда объяснить конфликты в Армении, в Карабахе? Все это пустое, ибо ни тот, ни другой не знают многих причин конфликтов, но оба знают, как можно обманывать народ. Поэтому на страницах «Российской газеты», передергивая факты, попытались самоубийства в Узбекистане увязать с самоубийствами в Москве.
Гдлян и Иванов не только оказались развенчанными, самое главное — было пресечено их беззаконие. Ему не дали утвердиться, не дали укорениться повсеместно в следственной практике. Гдляновщине-бериевщине снова был поставлен заслон. Следователи, причастные к ней, больше не ведут следствия, больше не смогут калечить судьбы людей, так как были уволены из органов прокуратуры. Ряду из них предъявлено обвинение.
О страшной опасности беззакония, основываясь на наших документах, сказала свое веское слово и комиссия съезда народных депутатов СССР. Ради этого стоило работать.
Думаю, сыграют свою роль в оценке Гдляна и представляемые мною на суд читателей строки этой небольшой книги. Хотя скажу, что и мне вряд ли удастся осветить более одной десятой всех материалов, всех фактов. Я сознательно буду много цитировать следственные документы, ибо не хочу выглядеть голословным, неубедительным. Буду рад, если мои слова найдут понимание.
В конце мая 1989 года я возвратился в Москву из Тбилиси, где находился в связи с расследованием известных событий, произошедших 9 апреля. В то время в Грузии работала группа Президиума Верховного Совета СССР во главе с Г. С. Таразевичем. Приходилось заниматься не только организацией следствия, но и контактировать с ней, информировать о результатах нашей работы. Дни командировки были тяжелыми, сама обстановка изматывала физически и морально. Постоянно возникали противоречия между прокуратурой Грузии, в чьем производстве находилось дело в отношении 3. Гамсахурдиа, И. Церетели, М. Коставы, Г. Чантурия, и следственной бригадой Главной военной прокуратуры, ведущей следствие по самим жертвам на площади перед Домом правительства в Тбилиси и связанным с ними событиям.
В то время 3. Гамсахурдиа, М. Костава, Г. Чантурия и И. Церетели были арестованы и привлекались к уголовной ответственности вполне справедливо, — за организацию групповых действий, грубо нарушавших общественный порядок. Хорошо знаю материалы дела и могу утверждать, что в первую очередь на их совести лежит гибель людей на площади. Доказательств виновности было достаточно. Вместе с грузинскими следователями я составлял постановления о предъявлении обвинения 3. Гамсахурдиа и другим. Материалы дела готовились для передачи в суд. Позиция прокуратуры республики, казалось, в этом вопросе была ясной, твердой, хотя на нее уже оказывали давление, были звонки, пикеты у здания прокуратуры, на митингах звучали призывы к освобождению арестованных.
Но я все-таки покидал Тбилиси со спокойной душой, с надеждой на судебный процесс. Не было опасений за следствие и у военных следователей. Их группу укрепили по моей просьбе следователями Комитета государственной безопасности. Детально были обговорены тонкости расследования, многие материалы находились на экспертных исследованиях. Кроме того, руководили следствием весьма опытные юристы — заместитель Главного военного прокурора В. И. Васильев и начальник управления ГВП А. Е. Борискин.
О состоянии дел я по телефону доложил Генеральному прокурору СССР А. Я. Сухареву, который и разрешил выезд в Москву.
Возвращался с надеждой хотя бы на небольшой отдых, хотелось оформить отпуск и уехать куда-нибудь всей семьей. 1988–1989 годы для многих работников Прокуратуры Союза ССР оказались тяжелыми. Национальные противоречия в Закавказье, Средней Азии вылились в кровавые столкновения. Сотрудники Главного следственного управления едва успевали комплектовать следственные бригады со всей страны и вместе с ними выезжать в самые горячие точки, где их жизнь тоже была постоянно под реальной угрозой, поскольку там жгли, резали, убивали, грабили людей. Мы жили по-военному. Распоряжение о выезде никто не оспаривал, да и не принято было это. Туалетные принадлежности постоянно хранили в кабинетах, ибо команды на отправку поступали в любое время суток. Конец 1988 года и первую половину следующего года почти безвыездно я находился в Закавказье. Домой приезжал на два-три дня, на Новый год, день рождения жены. Поэтому понятно мое желание хоть немного отдохнуть.
Но в Москве меня ждали огорчения. Еще до доклада Генеральному прокурору о своей командировке узнал об освобождении из-под ареста прокуратурой Грузии 3. Гамсахурдиа, М. Коставы, Г. Чантурия и И. Церетели.
Сделано это было в день моего отлета, рейс самолета был утренний. На мой вопрос по телефону о причинах принятого решения прокурор Грузии сообщил коротко: он вынужден был пойти на такое решение.
Для меня стало ясно, что 3. Гамсахурдиа и его соучастники уйдут от судебной ответственности. Так оно и произошло. Из тюремной камеры Гамсахурдиа шагнет в президентский кабинет и принесет еще немало бед осетинам и грузинам.
Но меня ждал еще один сюрприз. После короткой беседы с А. Сухаревым меня пригласил к себе заместитель Генерального прокурора А. Ф. Катусев. Он уже был назначен на должность Главного военного прокурора, сдавал дела новому начальнику Главного следственного управления (он же и заместитель Генерального прокурора СССР по должности) В. И. Кравцеву.
С А. Катусевым я проработал два года, о нем сложились самые добрые впечатления. Он смело решал многие вопросы, был оперативен, корректен, хорошо ориентировался в ситуации, знал право, а главное доверял нам — своим заместителям. Не дергал по мелочам, не брюзжал, когда мы допускали промахи. Будучи его первым заместителем, я, как правило, заменял его в командировках, в неспокойные регионы выезжали поочередно. Мы хорошо взаимодействовали, понимали и никогда не подводили друг друга. Кстати, и в Тбилиси я тоже сменил его.
Между нами состоялся короткий разговор о состоянии следствия по событиям 9 апреля. Я сделал ряд предложений. Катусев высказался о возможности их положительного разрешения, тем более что он назначен Главным военным прокурором и сможет постоянно держать под контролем следствие в Тбилиси. Потом он встал из-за стола, подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал: «25 мая возбуждено уголовное дело по заявлениям граждан о нарушении законности гдляновской группой. Знаю, ты устал, но я прошу, убедительно прошу, принять дело к своему производству. Будет создана следственная бригада, ты должен ее возглавить.
Дело не простое, надо тщательно разобраться, где правда, а где ложь. Видимо, и в заявлениях есть наносное, есть эмоции».
Я задал Катусеву вопрос: «Почему выбор пал на меня? Работы в Главке и без того хватает. Потом постоянные командировки, я редко бываю с семьей».
Александр Филиппович ответил, что следственной части нельзя вести расследование. Надо выяснить роль и ее начальника Г. Каракозова. Предложили расследовать заместителю начальника одного из управлений Ю. А. Потемкину. Тот сначала согласился, но потом отказался, сославшись на возраст, состояние здоровья, которое у него пошатнулось после расследования аварии на Чернобыльской АЭС.
