Теоретические выводы, обобщающие опыт женского рабочего движения в новую историческую эпоху, дал В. И. Ленин, развивший дальше марксистскую теорию женского вопроса.
Анализируя опыт женского освободительного движения в эпоху империалистических войн и пролетарских революций, В. И. Ленин показал огромное значение женских резервов пролетарской революции для победы и укрепления диктатуры пролетариата. Ленинское учение о раскрепощении женщины в социалистическом обществе обогатило научный социализм новыми положениями об условиях осуществления социалистической демократии, победы социалистического строя, строительства коммунистического общества.
В последнем разделе книги — «Женщина в будущем» — Бебель сделал попытку наметить конкретные пути раскрепощения женщины. Но здесь наряду с интересными и полностью сбывшимися указаниями о путях освобождения женщины в социалистическом обществе содержится и ошибочное положение, касающееся конкретных путей раскрепощения женщины в быту.
Преувеличивая значение механизации домашнего хозяйства (электропечи, пылесосы и др.) в капиталистическом обществе для раскрепощения женщины-труженицы, Бебель усматривал в этом «революционный процесс» освобождения женщины.
«Революционное преобразование, — говорил он по этому поводу, — коренным образом изменяющее все условия жизни людей и в особенности положение женщин, уже совершается, таким образом, на наших глазах. Когда общество возьмется за это преобразование в самых широких размерах, еще более ускорит и обобщит этот процесс преобразования и тем самым привлечет всех без исключения к пользованию его бесчисленными благами — это только вопрос времени» (538).
Получается, что техника сама по себе, независимо от экономического строя общества, становится фактором «революционного преобразования» общества. Это противоречит положению, высказанному в этой же книге самим Бебелем, где говорится о значении для трудящихся технического прогресса в капиталистическом обществе. «Нелепость и вопиющее зло, — читаем мы здесь, — состоит в том, что прогрессом культуры и ее приобретениями, составляющими продукт всего общества, пользуются лишь те, которые в силу своей материальной власти могут их себе присваивать. Тысячи же прилежных работников, работниц, ремесленников и т. д. постоянно полны ужаса и заботы, как бы человеческий гений не сделал нового изобретения… тогда они окажутся ненужными и излишними и будут выброшены на улицу» (287–288).
Ленин неоднократно указывал, что если бы технический прогресс в капиталистическом обществе вел к улучшению жизни трудящихся, то капитализм перестал бы быть капитализмом.
Он особо подчеркивал неразрывную связь освобождения женщины с уничтожением капиталистического строя.
«…Главный шаг, — говорил Ленин, — отмена частной собственности на землю, фабрики, заводы. Этим и только этим открывается дорога для полного и действительного освобождения женщины; освобождения ее от «домашнего рабства» путем перехода от мелкого одиночного домашнего хозяйства к крупному обобществленному».[5]
Но даже с учетом ошибок Бебеля по вопросу о положении женщины в будущем, его книга сохраняет свою ценность в борьбе за полное освобождение женщины.
Говоря о славной деятельности «гениального токаря», (то есть Бебеля), Плеханов особо отметил как его заслугу перед международным рабочим движением разработку теории женского вопроса в книге «Женщина и социализм», выдержавшей до шестидесяти изданий в Германии и переведенной едва ли не на все языки цивилизованного мира.
В. Бильшай
Предисловие автора к двадцать пятому изданию
«От начала до конца ненаучная книга», какой по Геркнеру[6] является «Женщина», переживает в немецкой литературе в высшей степени редкий случай двадцать пятого издания, и я надеюсь, оно будет не последним. Необычайно благоприятному приему, который книга нашла у немецкой читающей публики, сопутствуют многочисленные переводы на различные иностранные языки, появившиеся со времени ее выхода в свет. Наряду с двумя английскими переводами (Лондон и «Нью-Йорк) она была переведена на французский, русский, итальянский, шведский, датский, польский, фламандский, греческий, болгарский, румынский, венгерский и чешский языки. Итак, я могу гордиться этим успехом моей «от начала до конца ненаучной книги».
Многочисленные письма, особенно от женщин из различных общественных кругов, показали мне далее, каково было ее влияние особенно в женской среде и какой горячий прием она там встретила.
Здесь я должен выразить свою сердечную благодарность тем, которые поддерживали меня как присылкою материала, так и исправлением и дополнением приведенных фактов, что давало мне возможность придать моей книге безукоризненный вид.
Но горячему сочувствию на одной стороне противостоит сильная враждебность на другой. В то время как одни определяют эту книгу как самую бесполезную и самую опасную из всех появившихся за последнее время (в этом смысле высказалась одна берлинская антисемитская газета), другие — в том числе два евангелических священника — объявляют ее одной из самых нравственных и полезных книг, когда-либо существовавших. Я доволен как тем, так и другим суждением. Книга, написанная на общественную тему, как речь, сказанная по поводу общественных явлений, должна принуждать к партийному отношению, только тогда достигает она своей цели.
Среди многочисленных возражений и попыток опровержений, вызываемых настоящей книгой в течение ряда лет, два, вследствие научного авторитета их авторов, заслуживают особенного внимания. Такова книга доктора X. Е. Циглера, экстраординарного профессора зоологии в Оренбургском университете, озаглавленная «Естествознание и социал-демократическая теория, их соотношение, изложенное на основании сочинений Дарвина и Бебеля»,[7] и последовавшее за нею сочинение доктора Альфреда Хегара, профессора гинекологии Фрейбургского университета, озаглавленное «Половая потребность».[8]
Обе книги производят впечатление, как будто они написаны для «научного уничтожения» моей книги по предварительному уговору авторов. В пользу этого предположения говорит то, что оба автора принадлежат к одному и тому же университету, оба опубликовали свои книги в одном и том же издательстве и оба объясняют появление своих сочинений тем, что необыкновенно широкое распространение моей книги с ее «лживыми» и «ненаучными» теориями побудило их к ее опровержению. О сделке свидетельствует и разделение труда, по поводу которого (по-видимому) столковались оба автора. В то время как Циглер пытается опровергнуть мои культурно-исторические и научно-естественные взгляды, Хегар набрасывается главным образом на физиологическую и психологическую характеристики женщины, как она дана в моей книге, чтобы доказать ее лживость и ошибочность. Оба переходят затем, каждый со своей точки зрения, к попытке опровержения моих основных экономических и социально-политических воззрений, и здесь обнаруживается, что они вступают в область, им обоим чуждую, где они поэтому еще менее пожинают лавров, чем в специальной области, в которой я прежде всего мог бы ожидать возражений по существу.
Обе книги имеют сходство в том, что они отчасти обращаются к темам, ничего общего не имеющим с затронутыми мною вопросами, или, как это делает особенно Хегар, пускаются в рассуждения, возражать на которые я не имею никакого основания. Оба сочинения являются сочинениями тенденциозными, которые во что бы то ни стало стремятся доказать, что ни естествознание, ни антропология не дают никакого материала о Необходимости и полезности социализма. Оба автора, как это нередко делается в полемике, неоднократно вырывают из моего сочинения то, что им подходит, и отбрасывают то, что им неудобно, так что иногда требуется известное усилие, чтобы узнать мною сказанное.
При разборе обеих книг я начну с раньше появившегося произведения Циглера.
Уже в самом своем названии Циглер сделал промах. Если он хотел дать критику социал-демократических теорий в связи с учением Дарвина, он должен был не мою книгу сделать предметом своей критики: с моей стороны было бы беспримерной дерзостью, если бы я считал себя одним из социалистических теоретиков. Для этой цели он должен был взять сочинения Маркса и Энгельса, на чьих плечах мы, остальные, стоим. Этого он благоразумно не сделал. Он не мог также рассматривать мою книгу как своего рода сочинение партийно-догматическое, так как я определенно заявил в ней, а именно во введении, насколько, как мне кажется, моя книга может рассчитывать на согласие моих партийных товарищей. Циглер не мог этого не заметить. Если он все же выбрал такое название, то он, конечно, здесь заботился более о пикантном, чем о правильном.
