Секретарь ЦК Фрол Козлов 10 июня на заседании президиума ЦК рассказывал о событиях в Новочеркасске. Хрущев его похвалил:
— Хорошо провели акцию.
Хозяина ростовской области, первого секретаря обкома Александра Басова, наказывать не стали. Его отправили в Гавану — главным советником-организатором при правительстве Кубы по вопросам животноводства…
Комитет госбезопасности на президиуме критиковали за слабую агентурную работу. Хрущев распорядился:
— Усилите работу органов КГБ.
Приняли постановление, в котором говорилось:
«Разрешить КГБ СССР увеличить штатную численность контрразведывательных подразделений территориальных органов КГБ на 400 военнослужащих».
Вот и весь урок, который руководители государства извлекли из трагической истории Новочеркасска.
Свержение Хрущева не вызвало недовольства в стране. Напротив, люди были довольны. Они жаждали стабильности и спокойствия.
Но смена эпох означало и другое.
Хрущев веру в возможность переустройства жизни на более справедливых началах сохранил и в конце жизни. После его отставки в руководстве стране остались только прожженные циники. И эта отрава пропитывала общество.
«Власть, — справедливо пишет В. Козлов, — теряла идейных и убежденных сторонников, то есть именно тех, кто долгие годы обеспечивал ее прочность и стабильность. На стороне режима в ситуациях, подобных новочеркасской, могли оказаться лишь циники, приспособленцы и конформисты, либо люди подневольные, вынужденные выполнять приказ, на худой конец — легко внушаемые и одураченные пропагандой.
На их поддержку в критический момент рассчитывать не приходилось — не станут вмешиваться, а то и предадут».
Верно. Ни общество, ни армия не пожелали спасти императора в феврале 1917 года, никто не пришел на помощь советской власти в августе 1991 года.
В. Козлов ставит в книге очень важный вопрос. Почему пик массовых выступлений против власти пришелся на хрущевские годы, а при Брежневе общество словно успокоилось? Ответ на него позволяет выявить предгрозовые симптомы и аналогии.
С одной стороны, КГБ получил невиданную власть над страной. Хрущев сокращал чекистов, Брежнев позволил Андропову воссоздать всеобъемлющую структуру, существовавшую при Сталине. С другой, власть «подкупала» народ — росла заработная плата, потому что Брежневу (как и Путину) страшно повезло. Начался экспорт нефти и газа, в страну потоком потекли нефтедоллары. Добыча нефти в Западной Сибири за десять лет, с 1970 по 1980 годы, увеличилась в десять раз, добыча газа — в пятнадцать.
Появление нефтедолларов совпало с потерей Брежневым интереса к решению серьезных экономических проблем. Примерно то же самое происходит и сейчас.
Комитет госбезопасности рождал не смертельный, как когда-то, но все равно страх. Более открытая партийная власть не была такой страшной. Партийным чиновникам можно было попытаться что-то доказать. С тайной же властью спорить невозможно. Человека признавали преступником, но это делала невидимая власть. Оправдываться, возражать, доказывать свою правоту было некому и негде. КГБ никогда и ни в чем не признавался.
Но масштаб и накал репрессий определялись волей генерального секретаря. А Брежнев лишней жестокости не хотел. Писателю Константину Симонову он сказал:
— Пока я жив, — и поправился, — пока я в этом кабинете, крови не будет.
Диссидентов сажали по двум статьям уголовного кодекса. Более жесткая 70-я статья была принята при Хрущеве и называлась «Антисоветская агитация и пропаганда». Она предполагала суровое наказание: лишение свободы на срок от шести месяцев до семи лет. Вдобавок отправляли еще и в ссылку на срок от двух до пяти лет. Если предъявить обвиняемым было нечего, суд мог удовлетвориться просто ссылкой. Антисоветская пропаганда признавалась «особо опасным государственным преступлением».
При Брежневе, 16 сентября 1966 года, указом президиума Верховного Совета РСФСР в уголовный кодекс ввели статью 190-ю, более мягкую, которая устанавливала уголовное наказание «за распространение в устной и письменной форме заведомо клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Наказание — лишение свободы до трех лет или исправительные работы до года, или штраф до ста рублей. По этой статье сажать можно было кого угодно.
Обвиняемых по 70-й и 190-й статьям чекисты посылали на экспертизу в Институт психиатрии имени В. П. Сербского. За двадцать пять лет экспертизу прошли триста семьдесят человек, обвиняемые по этим двум статьям.
Если врачи соглашались с представителями КГБ, то вместо суда обвиняемого отправляли на принудительное лечение. Условия содержания в таких медицинских учреждениях были столь же суровыми, как и в местах лишения свободы. Принудительные медицинские процедуры — мучительными и унизительными. А для КГБ было удобнее объявить человека шизофреником, чем судить как врага советской власти.
Сколько же в стране было диссидентов, с которыми сражался огромный аппарат госбезопасности?
В 1976 году отбывал наказание 851 политический заключенный, из них 261 человек сидели за антисоветскую пропаганду. В стране насчитывалось 68 тысяч (!) «профилактированных», то есть тех, кого вызывали в КГБ и предупреждали, что в следующий раз они будут иметь дело со следователем, им будет предъявлено обвинение, а за этим последует суд и лагерь.
Предупреждено, — докладывал председатель КГБ Центральному комитету партии, — появление тысячи восьмисот антисоветских групп и организаций с помощью агентуры. Иначе говоря, в стране тысячи людей готовы были выступить против советской власти.
Но Советский Союз разрушили отнюдь не либерально настроенные диссиденты, они были малочисленны и не имели большого влияния на общество.
В значительно большей степени многонациональное государство подрывали крайние националисты, занимавшие все более крупные посты в партийно-государственном аппарате.
В семидесятые годы появилась и окрепла группа, которую в служебных документах КГБ именовали «русской партией» или «русистами» (малообразованные сотрудники 5-го управления КГБ, видимо, не подозревали, что русисты — научное понятие, обозначающее специалистов по русской литературе и языку).
В «русскую партию» вошли люди, считавшие, что в Советском Союзе в угоду другим национальностям ущемляются права русских. В этой группе были люди, искренне переживавшие за Россию ученые, писатели и художники, выступавшие против запретов в изучении отечественной истории и культуры. Но тон задавали партийные и комсомольские функционеры, которые считали себя обделенными в смысле постов и должностей.
К началу семидесятых годов в «русской партии» стали заметны последовательные антикоммунисты, те, кто отвергал не только октябрьскую, но и февральскую революцию. Они считали, что 1917 год устроило мировое еврейство, чтобы уничтожить Россию и русскую культуру.
Многие активисты этого движения выросли на откровенно фашистской литературе, скажем, на «Протоколах сионских мудрецов», которые были признаны фальшивкой повсюду, кроме нацистской Германии, где вошли в основной арсенал пропагандистской литературы. Через несколько десятилетий после разгрома нацистской Германии «Протоколы» начали активно распространяться в России.
Они объединялись в тесные группы, создавая своеобразные масонские ложи, куда чужих не пускали. Такими масонскими ложами стали в семидесятые годы редакции некоторых литературных журналов и книжных издательств, где печатали и издавали только своих. Они отвлекали от обсуждения жизненно важных проблем страны, оказавшейся в бедственном положении. Они занялись увлекательным делом: выяснением, кто из деятелей нашей истории был евреем и масоном. Попутно людям втолковывали, что диссидент, либерал, демократ, пацифист, еврей не может быть русским патриотом.
Партийный аппарат и КГБ не знали, как быть с этим флангом. Критиковать не хотелось — вроде как свои. По рукам били только тех, кто выходил за рамки. Наказывали тех, кто пытался создать нечто вроде организации, и тех, кто говорил, что Брежнева нужно убрать из Кремля, потому что «у него жена еврейка». Нападки на генерального секретаря не прощались.
А в союзных и автономных республиках внимательно следили за тем, что происходит в Москве. Если одним можно прославлять величие своего народа, своего языка и своей культуры, то и другие не отстанут.
Эти настроений подтачивали единство государства. Советский Союз разрушили откровенный национализм и то, что именуется застоем.
В. Козлов справедливо пишет о «социальной нежизнеспособности «застоя» как формы правления и образа жизни», о том, что общество разлагалось и страна зашла в тупик.
Все мерзкие пороки власти, которые в наше время стали явными, появились еще при социализме.
