В. БОРТКО: — Знаете, как говорит профессор Стравинский, не всему же надо верить. Поверьте мне, такого количества чуши, которую я читал в разного рода изданиях, желтых и не очень, я давно не читал. Как вы полагаете, артист Галибин был, очевидно, в курсе дела. Более того: с ним был разговор на эту самую тему, и Саша, которого я очень уважаю и люблю и, поверьте мне, то, что сейчас он говорит несколько другим языком, никак не связано с его, я бы сказал, актерскими способностями. Никаким боком. Тут мои идеи, он знает об этом. Что касается в обморок падали или не в обморок, ну я уж не знаю, может, ему не понравилось, как это может быть.
К. ЛАРИНА: — Самое главное — на этот вопрос вы ответили, потому что возникла такая ситуация, что вроде бы актер об этом не знал. Это, наверное, действительно то, что вы называете чушью.
Теперь несколько вопросов от меня, то, что мне интересно. Может быть, вы про это уже рассказывали, но, тем не менее, мне, например, показалось очень интересным ваше решение библейских сцен. Во всяком случае, образ Ершалаима очень угадывается, очень точно. Где происходили съемки именно этой части романа, что вам помогло в отражении этой атмосферы?
В. БОРТКО: — Вы знаете, в разных местах, что называется, начиная от макета древнего Иерусалима, который находится в нынешнем Иерусалиме, при помощи компьютерной обработки, до Судакской крепости, которая есть. Это декорации, болгарские декорации, которые находятся в Варне, то есть в Софии.
К. ЛАРИНА: — А костюмы каким образом придумывались для этих сцен?
В. БОРТКО: — Вы знаете, у меня совершенно замечательный художник по костюмам, я работал уже с ней второй раз, Надя Васильева. Мы с ней работали в «Идиоте», и тут вместе как-то думали. В основном думала она, потому что она раскапывала невероятное количество сведений. Она общалась со специалистами, это было очень сложно.
К. ЛАРИНА: — Еще один вопрос: скажите, пожалуйста, условия жанра каким-то образом ограничивали вас как художника?
В. БОРТКО: — Там ведь сложность постановки еще в том, что там несколько жанров резко меняются, от эпизода к эпизоду. Это действительно было достаточно сложно. Если вы обратите внимание — от гротеска до фантастики, правда, фантастику еще не видели, будете видеть с понедельника, лирика и т. д. Это было действительно сложно — переключаться туда-сюда, и для меня, и для актеров.
К. ЛАРИНА: — А если говорить о жанре телесериала, здесь есть какие-то условности, которые вы должны были соблюдать как автор?
В. БОРТКО: — Конечно, бесспорно.
К. ЛАРИНА: — Например?
В. БОРТКО: — Прежде всего, звук. Я лишен возможности, к сожалению, сделать то, что хотел бы сделать, я думаю, будет сделано на DVD, то есть полный звук, хороший и т. д. Все-таки существуют очень большие ограничения по звуку в телевидении. И поэтому приходилось это учитывать. Текст достаточно сложный, и хотелось бы, чтобы зритель все время следил за ним. Поэтому он идет чуть-чуть не так, как хотелось бы, как мог бы идти в кинотеатре. Много вещей, о которых телефильм, а не кинофильм. Приходится делать на это и поправку, и скидку, и в то же время пользоваться этим. Потому как, например, в телефильме можно рассказать гораздо подробнее о вещах, чем в кинофильме.
К. ЛАРИНА: — А то, что такого рода фильм, именно телевизионный, делается для массовой аудитории, это тоже важно для вас?
В. БОРТКО: — Кстати сказать, вы знаете, смотрел по поводу того, что у Булгакова нет сцены ареста. Собственно, она существует, в это время мне в окошко постучали, а потом он приходит с оборванными пуговицами. Спрашивается, где он был в это время? Конечно же, его арестовали, это понятно. И для того, чтобы это было совершенно понятно молодому зрителю, что статьи в газетах приводили не к легкому огорчению писателя, а это был прямой донос в тюрьму, это и было сделано.
К. ЛАРИНА: — Я напомню этот эпизод в рассказе Мастера, когда он совсем приблизился к уху Ивана Бездомного и начал с того, что ко мне в окошко постучали, после этого целый эпизод выпадает из рассказа Мастера в этой сцене, таким образом, Владимир Бортко как режиссер воспроизвел все недостающие страницы.
В. БОРТКО: — Для меня было понятно, вы знаете, потому что я спрашивал же у многих, особенно молодых людей: «Скажите, пожалуйста, Мастер так переживает по поводу того, что пишут в газетах, это что? Потому что он огорчается?» Нет, молодые люди, это не огорчение, это прямой донос. И следствие за этим мгновенно последовало.
К. ЛАРИНА: — Там, кстати, много таких вещей, которые, как я понимаю, созданы ради того, чтобы объяснить более подробно и более ясно нынешней молодой аудитории, что такое 30-е гг. Советского Союза?
В. БОРТКО: — Литературоведами установлено, что действие происходит в 29-м году. Солнышко, какие литературоведы? Маргарита едет к Кремлю, в Александровский сад на троллейбусе. Начало троллейбусов в Москве — 34-й год. Так когда происходит действие? Это Булгаков, это не я. И таких вещей масса, понимаете, естественно, нужно было им объяснить, что это такое, иначе просто сам по себе роман не существует — существует только во времени, в том времени, Мастер существует в том времени, иначе все было бы совершенно по-другому.
К. ЛАРИНА: — Скажите, от авторского текста вы сознательно отказались? Я имею в виду закадрового?
В. БОРТКО: — Вы знаете, я — да, конечно, сознательно, зачем он нужен? Я думаю, что стиль и очень много вещей я перевел в диалог авторского текста, хотя бы самую знаменитую историю о плаще с кровавым подбоем, месяца нисана и т. д., такое и есть. Мне показалось, что этого будет достаточно. Может, я ошибся, не знаю.
К. ЛАРИНА: — Тут у нас выступал Валерий Тодоровский, он как раз еще до начала премьеры, буквально накануне, сказал, что, в любом случае, как бы мы ни оценивали результат, Бортко — герой, он сделал это. Тем самым вы опровергли классическое суждение, что это в принципе невозможно, что это экранизировать нельзя.
В. БОРТКО: — Я никогда не придерживался этой точки зрения, считаю, что литературу можно экранизировать. Другое дело, что из этого получается, это разное. Я тут героем никоим образом, по-моему, не являюсь. А что касается мистики так называемой, которая окружает этот роман, с понедельника те, которые жалуются «а где же мистика?» (хотя это не мистика, это поэзия), получат ее в большом количестве.
К. ЛАРИНА: — Я так знаю, что там еще ждут сюрпризы и с трансформациями кота Бегемота, которые пока вызывают массу критических замечаний.
В. БОРТКО: — Вы знаете, мне бы очень хотелось по поводу кота Бегемота подробнее, но думаю, что рамки передачи вряд ли позволяют.
К. ЛАРИНА: — Пожалуйста, пожалуйста, время позволяет.
В. БОРТКО: — Как позволяет? Я думаю, что нужно говорить специально. Что касается кота Бегемота и вообще всего остального, вы понимаете, приходится бороться, как ни странно, со стереотипным восприятием книги. То же самое было в «Идиоте», но «Идиота», к сожалению, читало гораздо меньшее количество читателей. Здесь читали все. И что там с книжкой происходит? Там острит Бегемот, и Маргарита летает на метле. Такое почему-то (я, боже упаси, не о всех говорю, конечно нет), как ни странно, в массе своей у читателей сохраняется ощущение книги. Хотя это сложнейший философский роман. И что и хотелось, собственно говоря, сделать. Что касается самого кота Бегемота, знаете, я как-то обращался к американцем. Они сказали — 3 млн будет стоить, 100 % будет кот. Но вы знаете, я хочу, чтобы вы досмотрели фильм до конца. Я не буду рассказывать сейчас, что, почему, зачем, но думаю, что в какой-то степени отношение к коту Бегемоту может измениться.
К. ЛАРИНА: — Нет, вообще он очень, в любом случае, очень симпатичный.
В. БОРТКО: — Вот видите, вам нравится.
К. ЛАРИНА: — Мне как раз очень нравится, меня там ничего не раздражает.
В. БОРТКО: — Он сейчас, уже в 6-й серии начнет активно действовать. Может быть, мнение наших уважаемых зрителей немножко изменится, помягчеют они, что ли.
К. ЛАРИНА: — Тем не менее, вспоминаются различные попытки экранизировать этот роман (они были в истории кинематографа, и нашего в том числе) — загадочная история с фильмом Юрия Кары.
В. БОРТКО: — Почему к нему не обращаетесь? Вы не ко мне обращаетесь.
К. ЛАРИНА: — Нет, я вас про это не спрашиваю, я хотела про другое спросить, по поводу экранизаций других, которые были. Ведь обратите внимание: режиссеры, которые до вас это делали, Петрович, по-моему, Анджей Вайда это делал. Они вытаскивали какую-то одну линию из романа, также ссылаясь на то, что целиком роман экранизировать нельзя. У вас тоже были такое перекосы, когда вам казалось, что это важнее? Вы как-то отказывались от чего-то, что-то выбирали?
В. БОРТКО: — Что важнее?
К. ЛАРИНА: — Не знаю, для кого-то важнее, скажем, история библейская.
В. БОРТКО: — Нет, вы знаете, мне кажется, что они равноценны. Еще раз повторяю: роман устроен таким образом, что в нем существуют три, если не четыре, параллельные линии, которые при сопоставлении высекают некую другую мысль, собственно, основную мысль книги. Вычленение любой из них приводит, по-моему, к абсурду, собственно говоря, бога ради простите меня за это, но я смотрел замечательные работы моих коллег, Вайда. Вайда — великий режиссер, что говорить об этом, но, по-моему, это не самая удачная его картина, «Пилат и другие», по-моему, именно по этой причине произошедшее. Именно поэтому это и сериал так называемый, а не полнометражное кино в два, максимум, два с половиной часа. Здесь нужно 8 часов, чтобы рассказать об этих линиях, чтобы, может быть, они дали какую-то в результате. Соединились не на половине показа, а в конце показа дали бы какую-то третью, вычленили что-то еще, что высекается при сопоставлении всех этих линий. Понимаете? Это для меня было важно.
