— Дети есть?
— Общих не было; у нее от первого брака двое — девчонка славная, а сын по карманам шарил. Не подружились. Разбежались мы с паночкой. Давно в Польше живу, можно сказать ополячился, сам паном стал.
— Скучаете по России?
Он пожал плечами.
— Жизнь прошла. Скучай — не скучай, лишних лет не добавят. Эту жизнь доношу, и ладно. Пойду в вагон-ресторан, соточку приму и покурю. А там уже и Варшава. Прощайте.
— Всего доброго.
Он ушел, а я стал смотреть в окно на белорусские, а потом и на польские степи. Потом поезд остановился, постояли пять минут в Варшаве. Потом вагон качнуло, опять пошли за окном одинаковые плоские пейзажи, пакгаузы и кирпичные пристанционные бараки, которые во всех странах мира одинаковые. До Берлина было еще шесть часов езды.
Я пожалел, что бросил курить.
Политика последних лет заключается в одном — в желании отсрочить приход фашизма. Социалистический проект отменили, демократический провалился, никаких препятствий для наступления фашизма не осталось. Фашизм пытались локализовать — объявляли его наступление то в Ираке, то в Ливии, то на Украине. Дело не в том, какой из держав что именно на руку: все, так или иначе, делали вид, что существует точка, где появился фашизм, и там с ним надо бороться.
Но фашизм наступит везде.
Предотвратить его не смогут. Фашизм придет на плачах либерализма, по причине алчности и компрадорства, спровоцированный безответственным рынком.
Неверно думать, что либерализм — оппозиция фашизму. Либерализм — это ступень к фашизму, точно так же как демократия — ступень к олигархии, а олигархия — ступень к автократии. В тот момент, когда демократию поставили в зависимость от рынка, дальнейшее было предрешено.
Демократия живет взаимными обязательствами и ограничениями, то есть социальным договором. Рынок живет без границ и только победами, не щадя никого. Когда возник гибрид «демократический глобальный рынок», принцип демократического общественного договора умер. Появился класс олигархов, стоящих вне общества; неолиберализм превратился в колониализм (вспомните: в XIX веке либералы были антиколониалистами); население унизили и ограбили — объяснили грабеж демократическими принципами.
Отныне обман и грабеж связали с демократией, а отказаться от рынка как символа прогресса, доказать автономность от рынка демократия не смогла.
Превращение олигархата в автократию произошло закономерно — не раз описывалось в античной литературе: безудержным воровством народ подготовили к тиранической справедливости. Дальнейшее развивалось по известному в истории сценарию. Управлять массами отныне будет голос крови.
Собственно, национализм есть последняя скрепа разобщенного, раздавленного рынком народа.
Первый постулат фашизма — это национальная гордость. Национальная идентичность — это то, что рынок оставляет народу, то, что либерализм и колониализм не в силах отобрать. И национализм просыпается повсеместно, ставя равенство между собой и справедливостью. Требуется заплатить по счетам всем интернациональным доктринам, которые одурачили страну.
Национализм — идеология, к которой прибегают, разочаровавшись в прочих. Сначала национальную идеологию именуют патриотизмом. Граница между итальянским карбонарием, восстающим против Наполеона, и чернорубашечником Муссолини крайне условна. Эту границу пересекают по много раз в день: всякий чернорубашечник видит себя карбонарием, а всякий карбонарий, создав империю, становится чернорубашечником.
Второй постулат фашизма — единение народа с государством. Вслед за народной идеологией — национализмом — приходит понимание того, что народную идеологию следует защитить от внешнего врага. Отныне, не соглашаясь с политикой государства, ты будешь не согласен с народом, со всей нацией. Отныне государство — не аппарат чиновников, следящих за законом, но лидер народного сознания. Те, кто выступит против чиновного решения, станут пятой колонной и врагами самого народа. Единение воли миллионов людей с волей правителя — естественно: нация противостоит миру, нация — это военный лагерь, следует жить и в мирное время как на войне.
Третий постулат фашизма — традиция. Апеллировать будут только к былому величию. Фашизм — это всегда ретроспективная программа. Фашизм — это ретроимперия. Ничего нового фашизм не изобретает, пафос фашизма — в отмене прогресса. Так называемая консервативная революция готовилась в мире давно. Либерализм помогал ей всеми силами, растлевая население, нищетой и бесправием, готовя оправдание для консервативной революции.
Похоже, что сегодня консервативная революция победила повсеместно.
Четвертый постулат фашизма — неравенство. Фашистские государства — это армии, неравенство им свойственно, но армейское неравенство фашизм получает уже готовым — от рынка. Само неравенство создал не фашизм. Неравенство уже было создано олигархией и рыночной демократией. То, демократическое неравенство декорировали гражданскими свободами: его якобы можно было преодолеть.
В реальности бабка из Жулебина имела право на жизнь не больше мухи, а гипотетические возможности сравняться с менеджером «Газпрома» в привилегиях равнялись нулю. Но говорилось, что от голоса бабки зависит будущее в том числе и «Газпрома». Демократическая пропаганда более не действует. Но демократическое неравенство не отменят. Это неравенство просто закрепят конституционно, сделают легитимным и государственно оправданным. Повсеместно в той или иной форме произойдет отмена Юрьева дня и остальных пусть бумажных, но привилегий.
Фашизм — это конституционное неравенство, воплощается в твердой имперской иерархии.
Пятый постулат фашизма — его тотальность. Фашизм придет повсеместно; чистых стран не останется. Современная борьба российского государства с украинским национализмом или неолибералов с русским авторитаризмом на стороне авторитаризма американского не только нелепа, но и не соответствует задаче времени. Бороться следует с болезнью, а не с больным.
Впрочем, эпохе фашизма всегда свойственно обнаруживать болезнь в соседе. Ошибочно предполагать, будто консервативная революция победит в одной отдельно взятой стране.
Уже однажды так произошло: фашизм пришел обвально и повсеместно, на наших глазах этот массовый приход фашистской идеологии повторяется. США, Франция, Венгрия, Греция, Украина — каждая из стран разрабатывает свой инвариант фашизма, точь-в-точь как это и было прежде.
Однородного фашизма в истории нет. Поскольку фашизм — это ретроидеология, он опирается на традиции и культурные мифы своей страны, использует национальные ресурсы. Германский фашизм не был похож на итальянский или испанский; нет буквального сходства и сегодня. Но модель — общая. Многовариантным фашизм будет и сегодня.
Шестой постулат фашизма — язычество. Язычество не обязательно означает отмену отеческой религии; но это означает модификацию христианской религии, приспособление таковой под потребности почвенного сознания. Когда исчезают социальные идеологии — коммунистическая, демократическая, рыночная, — то их замещает идеология, так сказать, первичного характера. Требуется сохранить деление на чистых и нечистых, черно-белую картину мира.
Эту работу вместо устаревших идеологий выполняет языческая вера, возведенная в ранг научной дисциплины, — геополитика.
Вера фашистов ХХ века в геополитику воплотилась в изучении трудов Маккиндера и Хаусхофера; сегодняшние издания геополитики совершенно такого же качества.
Мир оказался в том самом пункте, где он был в тридцатые годы. Но надежд меньше.
Демократия дискредитирована рынком. Принципы либеральной демократии трудно противопоставить фашизму, потому что именно либеральная демократия сегодняшний фашизм и подготовила. Когда беглый олигарх собирает оппозицию автократии, это лишь усугубляет социальный парадокс.
Социализм уничтожен. Оппозиция фашизму, представленная Коммунистическим интернационалом, уже невозможна — не только потому, что Сталин уничтожил Коминтерн (Коминтерн собрался впоследствии собственными силами), но и потому, что принципы «человек человеку друг, товарищ и брат» и «пролетарии всех стран, соединяйтесь» уничтожены либерально-демократической идеологией. Противопоставить фашизму их нельзя.
Гуманистического искусства более нет. Образное, гуманистическое искусство было сознательно уничтожено западной цивилизацией в ходе либерально-рыночных реформ, его заменили гламурным авангардом.
Религия не занимает теперь в сознании современного европейского человека не только главного, но вообще никакого места. Борьба за права вытеснила всякие представления о долге, в том числе нравственном долге.
