Поскольку сам народ винить ни в чем было нельзя, все объясняли происками мирового капитала, американских шпионов или «евреев». «Вообще тема “масонов”, “сионистов”, “жидов”, или просто “евреев”, неизменно была на устах участников этого движения независимо от того, к какому идейному направлению они сами себя относили. При этом было бы ошибкой считать, что в этом движении процветал “бытовой антисемитизм”. Представление о “евреях-сионистах” было для участника движения необходимым и удобным именно как абстракция. Чтобы это понять, необходимо еще раз обратить внимание на то странное и двойственное положение, в котором оппозиционер оказывался в обществе. Любовь к своей стране и к своему народу, гордость за его историю, чувства оскорбления и дискомфорта в связи с развалом СССР и униженным положением России, возмущение происходящим “ограблением народа” (которое он как лицо со скромным достатком хорошо видел и ощущал на себе) — все это вступало в странное противоречие с благодушным настроением большинства окружающих. Феномен этого благодушия, того, что любимый народ позволил столь легко развалить любимую державу, требовал объяснений помимо “зомбирующего телевизора”, требовал образа сверхлукавого и сверхковарного вездесущего врага. Не обнаружив такового в реальной жизни, каждый представитель оппозиции поневоле начинал выискивать понятие-символ вроде “нечистой силы”, каковым и становилось абстрактное заклинание о “сионизме”»[87].
Идея «сионо-масонского заговора» понемногу стала одним из объединяющих принципов движения, позволяя собрать вместе сталинистов и монархистов. Враждебность к Западу и либеральным идеям была равно свойственна и «правой» и «левой» группировкам непримиримых. Азарт борьбы против общего врага захватывал настолько, что все мировоззренческие разногласия отодвигались на задний план.
Во время митингов «непримиримых» постоянно возникали курьезные ситуации. То коммунист Анпилов лично срывал со стен листовки с красной звездой, в которой его коллеги увидели «масонскую пентаграмму», то «русская партия» выходила продавать свою газету, призывающую выкинуть тело Ленина из Мавзолея, прямо у музея Ленина. Газету охотно раскупали рьяные коммунисты.
Прибывший из Парижа модный писатель «Эдичка» Лимонов был здесь в своей стихии. Собирая в одной аудитории панков и казаков, распространяя листовки с фашистской символикой и копии антифашистских советских плакатов времен Великой Отечественной Войны, он превращал свои выступления в эффектный постмодернистский performance, политический «хэппенинг», позволявший «оттянуться» после парижской скуки.
Все это напоминало какой-то горячечный бред. И толпа, охваченная подобным бредом, вела себя соответственно. Кто управлял событиями? Лидеры движения? Но они сами очень слабо отдавали себе отчет в том, что происходит. Провокаторы из спецслужб ельцинского режима? Возможно, но они не смогли бы многого добиться, если бы движение не запуталось в собственных противоречиях. Несмотря на кажущуюся напористость и агрессивность, «непримиримые» беспомощно метались из крайности в крайность. Они были не способны к стратегической инициативе и лишь реагировали на внешние раздражители. То призывали отправить Руцкого и Хасбулатова под суд, то выполняли их указания, то видели в российском Белом доме символ всех несчастий страны, то шли его защищать. В любом случае, такое движение было исключительно благодатным материалом для всевозможных манипуляций — извне и изнутри. А в манипуляторах недостатка не было.
«Непримиримых» постоянно провоцировали, а те неизменно поддавались на провокацию. На улицах столицы происходили настоящие сражения. Первый раз это произошло 23 февраля 1992 г., когда милиция избивала демонстрантов, пытавшихся возложить цветы к Могиле Неизвестного солдата. Демонстранты ответили яростным и организованным сопротивлением, в нескольких местах прорвали оцепление. Появились первые раненые — пока главным образом со стороны митингующих.
Вторая уличная битва, затмившая первую, произошла 1 мая 1993 г.
Почему из множества оппозиционных демонстраций кровопролитием закончились именно эти — праздничные, когда люди, собственно, шли не протестовать и бороться, а, скорее, просто отметить свой праздник? Власти явно стремились превратить традиционные советские праздники в повод для кровавых разборок. Первомайское побоище 1993 г. явно должно было стать поводом для очередного завинчивания гаек. Столкновения на улицах и площадях столицы были прелюдией к танковым залпам по зданию парламента. И роль, которую сыграла во всех этих событиях «непримиримая оппозиция», — далеко не только героическая.
Итоги референдума оказались неприятным сюрпризом и для правительства и для непримиримых. Власти при всем старании не могли скрыть того факта, что «всенародно избранного президента» поддержала лишь треть населения. Но и непримиримая оппозиция потерпела неудачу. До 25 апреля она могла говорить от имени всего народа. Референдум показал, что это не так. «Партия неголосующих» впервые в России оказалась самой крупной. Она явно была не с президентом, но никак не на стороне «непримиримых».
Тактика непримиримых, оттолкнув миллионы людей, фактически сработала на Ельцина. Но положение дел могло измениться по мере роста новой оппозиции. Эта новая оппозиция, представленная относительно умеренными депутатами, директорами предприятий, профсоюзными лидерами и в некоторых случаях демократическими левыми, способна была привлечь на свою сторону «партию неголосующих», окончательно изменив соотношение сил не в пользу Ельцина. Если в 1992 г. на первомайский митинг профсоюзов явилось не более 10 тыс. человек, то в 1993 г. по Тверской улице прошла внушительная 25-тысячная колонна.
Власть сознавала, что сомнительных итогов референдума было явно недостаточно для разгона парламента или для того, чтобы ввести чрезвычайное положение. В правящих кругах развернулась острая дискуссия между сторонниками «жестких мер» и «умеренными», которые призывали хотя бы формально оставаться в рамках законности. Первого мая сторонники «жесткой линии» сказали свое слово.
Драка была заказана. Еще до того, как на Гагаринской площади пролилась первая кровь, в Москве начали происходить «странные» события. Московская федерация профсоюзов получила от мэрии предварительное разрешение на митинг на Красной площади и объявила об этом своим членам. Организационная машина была запущена, по городу были расклеены листовки с призывами выйти на первомайский митинг, формировались колонны. Но в последний момент, когда ничего сделать было уже нельзя, власти неожиданно запретили митинг на Красной площади, предложив другие места.
Было сделано все, чтобы профсоюзная демонстрация кончилась столкновениями с силами порядка. Надо отдать должное руководству МФП, которое нашло выход из ситуации. Митинг состоялся на Манежной площади, отгороженной от Кремля не только милицией, но и профсоюзными дружинниками.
Коммунистическая демонстрация на Октябрьской площади началась довольно мирно. Когда милиция преградила демонстрантам путь в центр, они покорно повернулись и пошли в обратном направлении, хотя перед ними не было ни водометов, ни бойцов ОМОНа в бронежилетах. На Крымском мосту демонстрантов вновь встретила милиция, на сей раз гораздо лучше оснащенная. Коммунистические колонны вновь развернулись и пошли в ту сторону, куда толкала их милиция. Они шли по Ленинскому проспекту, очищенному от транспорта, шли спокойно и организованно, пока у входа на Гагаринскую площадь, на самом узком месте, когда нельзя было уже ни развернуться, ни уйти в сторону, их встретил ОМОН. Остановить 70-тысячную толпу, разогнавшуюся на проспекте, было уже невозможно.
Когда при Горбачеве демонстранты из «Демократической России» в марте 1991 г. пытались прорваться к центру, милиция остановила их на Пушкинской площади, оставив людям возможность уйти по бульварам или разойтись и сесть в метро. И хотя здесь тоже были экстремисты, пытавшиеся прорвать ограждения, были водометы и войска в бронежилетах, все обошлось благополучно, если не считать нескольких помятых курток и разорванных в сутолоке брюк.
На сей раз все было сделано наоборот. Организаторы демонстрации, в отличие от лидеров МФП, не попытались избежать столкновения или остановить толпу. Но даже если бы они и пошли на это, у них бы ничего не вышло. Толпа на полном ходу врезалась в цепь ОМОНа. Итог хорошо известен: более 500 раненых, один убитый.
Любопытно, что Лужков, возглавлявший в 1991 г. Исполком Московского городского Совета, прекрасно мог изучить мартовскую операцию. И став вице-мэром, а затем мэром, сделал все возможное, чтобы подобный мирный исход не повторился 23 февраля 1992 и 1 мая 1993 г. Поскольку именно Лужков не раз публично выступал как сторонник самых жестких мер против оппозиции, а контролируемая им столичная пресса по своей агрессивности превосходила даже пропагандистские органы центрального правительства, здесь нетрудно заметить некоторую логику.
