Но они сделали две оговорки, которые именно для нас меняют все дело. Во-первых, цитирую: «Класс есть образование „экономическое“, но также и „культурное“ – невозможно дать теоретического приоритета ни одному аспекту над другим. В последней инстанции принадлежность к классу может определиться в равной степени посредством и культурных, и экономических форм». Во-вторых, классы образуются, стягивают людей на единой основе лишь в действии, а именно в классовой борьбе. Из реальной истории вытекает, что классовая борьба предшествует возникновению класса, а не наоборот. Он только в этой борьбе и складывается, «обретает сознание».
Если так, то в России к 1917-му была уже классовая борьба, но еще не сложилось антагонистических классов, еще не произошел раскол культур. В СССР закрылась брешь в отношениях собственности – и не было раскола в культуре (т. е. прежде всего в мировоззрении). Классовое сознание совсем растворилось – остались группы и слои, субкультуры, кое-где кланы. Потому беспочвенны упования на рабочий класс, который якобы должен был спасать социализм, выходить на улицы, объявлять всеобщую стачку и т. д. Не было рабочего класса. Признаки классовой борьбы – да, появились. Даже, пожалуй, пока групповой, а неклассовой (то летчики, то шахтеры). Сколько времени пройдет, пока из нее вырастет рабочий класс? Очень много – Россия столько не выдержит, ее сожрут. Ведь чтобы появился мощный класс, должна быть сломана общинная психология. А возможно ли это в православной стране – вопрос теоретически не решенный. Какие классы воюют за Сербию, где Запад проводит лабораторный эксперимент по удушению православной цивилизации? Никакие, ее спасают сербы как община. Потому-то и либеральная реформа типа гайдаровской там уже, видимо, не пройдет. А ведь Югославия нам урок: приняли схему МВФ – и сразу вспыхнула межобщинная распря.
В протестантской Англии и то формирование классов шло долго и с трудом, и вроде бы вполне классовая борьба в XVIII и даже XIX вв. на деле была борьбой общины против нового класса «патронов», отступивших от понятий правды. Томпсон предложил взятую из физики метафору: «поле социальных сил» – уже есть классовый конфликт, но еще нет классов. А ведь в той борьбе английские крестьяне и батраки проявили уже завидную организованность. По словам историка, они создали «антитеатр угрозы и восстания» с развитым символизмом: сожжением чучел, повешением сапога, световыми эффектами и молниеносными действиями толпы по устрашению хозяев и торговцев и разрушению машин до прибытия карателей – с тщательным исключением убийств. То есть даже весьма высокая культура классовой борьбы еще не означает наличия класса.
Надо ли нам ориентировать мысль и дело на помощь либералам в создании классового общества, чтобы когда-то в будущем рабочий класс экспроприировал буржуазию и начал восстановление страны? Я думаю, что не надо, да это и невозможно. Это – оборотная сторона рыночной утопии Гайдара. На этом пути лишь огромные страдания и угасание России.
Надо дать программу советским людям, таким, как они есть, – с их общинным мироощущением, призывая их не раскалываться на классы, а следовать понятиям правды, справедливости и любви к своей земле. И я не понимаю, почему эта программа не может быть «реставрационной». Нам говорят: ни в коем случае не назад, только вперед. Но не говорят, что это означает. Очень часто общество после революционной ломки восстанавливается именно в «реставрационной» программе, что не означает полного повторения прошлого – зачем оглуплять. Разве создание СССР не было реставрационной программой? А сталинизм – разве не восстановление важных основ русской государственности? Даже такая вроде бы буржуазная революция, как реформа Мэйдзи в Японии, была именно реставрацией того способа взаимодействия общин в имперской Японии, который деградировал в период феодализма.
Все это – большая и актуальная для нас тема, и пока наши партийные умы ее избегают, будут у нас все время маленькие, радующие успехи, а кот Васька все будет слушать думских ораторов и есть Россию.
1995
Не подорваться на собственной мине
На мою статью «Заминированная теория» пришло столько откликов, что нельзя идти дальше, не выяснив вопрос. Почти все писавшие со мной не согласны. Суть спора в том, что считать главным содержанием конфликта, назревшего в России. Мои оппоненты считают, что это типичный классовый конфликт: наемные работники (пролетарии) против возникшего у нас в ходе приватизации класса капиталистов. Если так, работает марксова теория классовой борьбы, и нечего тут мудрить. Надо получше читать классиков. Пока что классового сознания у рабочих маловато, но сама жизнь научит.
Я же считаю, что хотя нашу реальность и можно втиснуть в эту схему, смысл конфликта будет при этом искажен, линию фронта мы обозначим неправильно, начнем бить своих и дело загубим. Наш конфликт носит скорее характер холодной отечественной войны. Или, если угодно, войны этнической, при которой классовые различия если и есть, отступают на второй план. Кто же воюет? Народ «совков» (название условное, но понятное) против отщепившегося от него малого, но очень бодрого народа «новых русских». Поскольку на этом этапе «новые русские» захватили рычаги политической власти, СМИ и собственность (деньги), они силой и подкупом мобилизовали против нас армию из «соков» же – дело обычное. Это – доведенная до примитива суть моей схемы. Очевидно, что она выпадает из марксизма. Ничего страшного, марксизм – не религия, которая объясняет все на свете. Спасибо и за то важное, что марксизм объясняет вполне надежно – самую суть отношений труда с капиталом.
Каковы главные возражения в письмах? Кто-то исходит из чистой веры: не пытайтесь ревизовать учение марксизма, оно непобедимо, потому что верно. Веру я уважаю и спорить с ней не хочу. Я и марксизм не ревизую, а только утверждаю, что он к нашему случаю не применим. Какая же тут ревизия?
Многие отрицают мой тезис о том, что объектом войны стало советское общество как особая цивилизация, а не как классовое образование. Говорят: в СССР были классы, а уж в дореволюционной России тем более. Ведь отличались рабочие, крестьяне, помещики и т.д. Прямого отношения к моему тезису это не имеет: даже если народ и делится на классы, он может стать объектом войны как целое. В 1941 г. на нас напали немцы, а не немецкая буржуазия. И напали они не на рабочих, а на весь наш народ, классовые различия их абсолютно не интересовали.
Но все же этот аргумент важен для общих рассуждений. Конечно, любое общество, включая муравьев, имеет свою структуру, подразделяется на группы, выполняющие разные задачи. Но классы – понятие особое, и если мы хотим говорить об одном и том же, надо исходить из одного определения. До становления современного (гражданского) буржуазного общества люди делились именно по функциям, на сословия. Были крестьяне, ремесленники, дворяне, купцы и т.д. Сословия – как ткани общественного организма, очень специализированные, но взаимодействующие не в борьбе, а в сотрудничестве (хотя и в организме бывают воспаления и отторжения). Были между сословиями трения и потасовки, но это не была классовая борьба. Место каждого было определено традицией и законно – если он выполнял свою функцию. Дворяне произошли из дружины князя. Они не работали в поле, гарцевали на коне да охотились. Их кормили крестьяне, но появись враг – дворянин в седло и на битву, сложить голову за того же крестьянина. Потому-то Петр Гринев в «Капитанской дочке» уже с рождения был приписан к такому-то полку. И крестьяне бунтовали не против помещиков как класса, а против злых помещиков.
Все это здание рухнуло в Европе под ударами Реформации и буржуазной революции. Была сломана традиция и сам образ общества как семьи (с отцом-монархом). Ликвидирована старая законность, вытекающая из роли сословия – и устранены сами сословия. Все стало определяться собственностью, и общество резко упростилось, стало гражданским, составленным из равноправных граждан-индивидов. Быстро оно разделилось на две части: тех, кто потерял всякую собственность на средства производства, кроме своего тела (пролетарии), и тех, кто составил капитал и стал покупать чужую рабочую силу (буржуазия). Эти части и стали называться классами. К ним липла всякая мелочь, но это не так важно. Дольше всех этому сопротивлялось крестьянство, оно и было главным врагом современного общества, а вовсе не пролетарий. Равновесие (и развитие) классового общества определяется классовой борьбой, за порядком на ринге следит государство. Оно правовое, судит не по справедливости, а по закону, а законы вырываются в борьбе, через парламент.
Была ли Россия перед 1917 г. таким классовым обществом? Считаю, что нет. Да, капитализм развивался и разлагал сословия – но не разложил. Он отторгался всеми, включая самих капиталистов. Егор Булычев – вот русский капиталист. Третьяков и Мамонтов убежали в искусство, Савва Морозов финансировал революцию. А были Разуваевы и Колупаевы, которые богатели не как рачительные буржуа, а путем пожирания рохлей и ротозеев. О других сословиях и говорить нечего – все они, включая жандармов, и приготовили «революцию», которая на деле виделась как спасение от свинцовой мерзости общества индивидуумов и Колупаевых. Как избежала такой революции Япония? Там правящее сословие во главе с императором овладели процессом и в конце прошлого века разрушили обветшавшую феодальную структуру, реставрировав общинные отношения XI века. Они не впустили в страну ни протестантизм, ни западный капитализм, придушили своих Колупаевых и реализовали проект, который можно назвать «японским сталинизмом» – т.н. революцию Мэйдзи. Послали самураев и ремесленников учиться на промышленных предпринимателей, обобрали крестьян и заставили их идти на заводы рабочими – но с сохранением общинных отношений. Только теперь община крестьян стала персоналом завода, а самурай и его дружина – предпринимателем и дирекцией.
