После этого, по-видимому, нацисты и приняли окончательное решение переиграть своих союзников и устроить путч самостоятельно, чтобы поставить их перед свершившимся фактом и увлечь за собой (так, заранее были заготовлены объявления о создании правительства Гитлера, Кара и Лоссова). На судебном процессе и обвиняемые, и свидетели, находившиеся на их стороне, называли в качестве одной из решающих причин, побудивших лидеров НСДАП к действию, — нетерпение их последователей, нежелание ждать. Фигурировали, в частности, слова, якобы сказанные Гитлером Зайссеру еще перед его отъездом в Берлин, 1 ноября: «Полковник, я буду ждать, пока Вы вернетесь, но после этого — действовать и стараться убедить генерального государственного комиссара сделать то же. Экономические факторы оказывают такое давление, что возможно только одно из двух: или мы начнем действовать, или наши последователи убегут к коммунистам». Граф Гельдорф, тогда принадлежавший к «Стальному шлему», а позднее перешедший в НСДАП, в своих показаниях передал слова Шойбнер-Рихтера: «Люди недоедают, они плохо одеты, а их активность ничем не вознаграждается... Этих людей больше не удовлетворишь парадами перед кучкой генералов и красивыми речами. Чтобы удержать их в повиновении, надо наконец что-то предпринять. В противном случае они станут левыми радикалами».
Проверить достоверность этих утверждений невозможно: они не документальны. Не исключено, что определенное давление своих приверженцев фашистские лидеры действительно испытывали: четырехлетняя яростная пропаганда, направленная против «ноябрьских преступников», в сочетании с ужасающим экономическим положением тех, к кому она была обращена, требовала какого-то выхода. Но не это, конечно, толкало нацистских главарей к немедленному выступлению, а боязнь упустить важный момент, когда можно было предложить господствующим классам свои услуги в деле борьбы против еще весьма ощутимого в это время революционного движения. Поэтому вечером того же дня, когда состоялось совещание у Кара и Лоссова, Гитлер и Шойбнер-Рихтер обсудили последние детали, а 7 ноября уточнили их с Крибелем и командующим союза «Оберланд» Вебером. Дата выступления, которая ранее была приурочена к 5-й годовщине Компьенского перемирия — 11 ноября, была перенесена на 8 ноября. Для этого имелись веские соображения.
Дело в том, что на 8 часов вечера в большом пивном зале «Бюргерброй» было назначено собрание «сливок» мюнхенского буржуазного общества, на котором Кар должен был сделать доклад об «изничтожении марксизма»: ведь этот день также был своего рода «юбилейным» — кануном пятилетия Ноябрьской революции, одинаково ненавистной для тех, кто держал бразды правления в Баварии, и для их союзников — фашистов. Устроителем мероприятия являлся Союз баварской промышленности, и в приглашениях, разосланных им, говорилось: «Собрание задумано как исторически значимое событие». В зале «Бюргерброй» должны были присутствовать министры во главе с председателем правительства, представители генералитета, в том числе Лоссов, Зайссер и другие полицейские чины. В течение дня нацисты справлялись по телефону у целого ряда лиц, будут ли они на собрании; в отношении Лоссова это установил лично Людендорф.
Для фашистских заговорщиков то был чрезвычайно удачный случай, позволявший охватить одновременно если не всех, кто стоял у власти, то наверняка подавляющее большинство их. Но нацисты этим не ограничились. Они предприняли дополнительные меры по дезинформации и маскировке. В день путча на первой странице «Фёлькишер беобахтер» было напечатано большое объявление о выступлении нацистского фюрера на собрании, которое должно было состояться в другой мюнхенской пивной, расположенной довольно далеко от зала «Бюргерброй». Это собрание выполняло служебную функцию и было призвано отвлечь ряд «нежелательных» лиц от места, где предстояло развернуться подлинным событиям.
Кар и остальные, кто собрался в пивной «Бюргерброй», фактически были захвачены врасплох: никаких особых мер по охране собрания, в котором участвовала вся баварская элита, принято не было, а высшие чины, ответственные за это, сами находились в зале и после начала путча были лишены возможности повлиять на ход событий. По всей видимости, Кар и его компания не ожидали от своих единомышленников нацистов такого «вероломства». Ведь внешне их единство было чуть ли не трогательным. На этом, кстати сказать, и играли фашистские главари, мобилизуя своих сторонников на выступление. Их заверяли, что НСДАП действует в полном согласии с «триумвиратом», который не склонен начинать первым выступление и предпочитает, чтобы это сделал «Боевой союз». Такова была версия, которую изложили командирам CA не только Мюнхена, но и некоторых других городов Баварии; их подразделения должны были после получения условной телеграммы спешно прибыть в Мюнхен.
Различные участники и свидетели «пивного путча» оставили воспоминания об этом дне, которые разнятся между собой в деталях в зависимости от того, на чьей стороне находился тот или иной мемуарист, и т.п. Так, например, незадачливый полицей-президент баварской столицы утверждал, будто штурмовики, прибывшие к зданию «Бюргерброй» на нескольких грузовых машинах, «приставили ручные пулеметы и карабины к груди полицейских» и только тогда смогли прорваться внутрь. Но это нисколько не соответствует действительности. Зрелище вооруженных штурмовиков или членов союза «Оберланд» (да и любого иного) даже в стальных касках вместо обычных головных уборов было настолько привычно для полиции, что не вызывало у нее ни опасений, ни особого интереса. Известно, например, что в день путча ряд лиц, в том числе один шуцман, находившийся на дежурстве, предупреждал полицию о подозрительных, на их взгляд, передвижениях CA, но на это не обратили ровно никакого внимания. Более правдоподобная версия того, что произошло у здания «Бюргерброй» непосредственно перед началом путча, такова: Гитлер, которого достаточно хорошо знали все полицейские, дал им команду пропустить «его людей», и те заполнили помещение, находившееся в преддверии зала. У них имелся пулемет, и им орудовал не кто иной, как... полицейский комиссар Герум.
Охранник Гитлера У. Граф и Э. Ханфштенгль, находившийся здесь, рассказали, что фюрер потребовал пива. Кто его доставил, не столь важно, но перед тем, как отправиться в зал, Гитлер «сделал мощный глоток». К этому времени Кар уже говорил около получаса. Он яростно обрушивался на марксизм в обычном для фёлькише духе и призывал к установлению диктатуры. Первый раздел речи (позднее были напечатаны обе ее части — и произнесенная и непроизнесенная) был озаглавлен «Кто должен стать вождем?». Вдруг дверь широко распахнулась, в зал ворвались Геринг при всех орденах, Гесс, Розенберг и группа других нацистов с пулеметом (Гитлер потом утверждал, что пулемет был установлен лишь с целью морального давления). Фюрер шел с пистолетом в руке, как и двое сопровождавших его лиц. Он вскочил на стул, и по его знаку один из сопровождавших выстрелил в потолок, чтобы прекратить начавшийся шум. В наступившей тишине Гитлер объявил, что «национальная революция началась», и сообщил, что здание оцеплено. Затем он попросил «триумвиров» выйти в соседнюю комнату для переговоров, что они, после некоторой заминки, сделали. В этих переговорах важнейшая роль, конечно, предназначалась Людендорфу, который, получив сообщение о начале путча, немедленно выехал на место действия.
В перерыве на трибуну вышел Геринг, убеждавший присутствующих, что «переворот» не направлен против баварских властей, а также армии и полиции, якобы уже перешедших на сторону восстания. После первоначальной суматохи официанты вновь начали подавать пиво, и Геринг в ответ на отдельные проявления недовольства воскликнул: «Успокойтесь, ведь вы обеспечены пивом». Но уйти из зала не разрешали никому; лишь один полицейский чин сумел выбраться из здания и сразу же позвонил дежурному по городу; но в разговор вмешался Фрик, находившийся в полицейском управлении, и не дал сообщению хода. Именно это и было целью его пребывания там.
Во время переговоров Гитлера и Людендорфа, с одной стороны, и Кара, Лоссова и Зайссера — с другой, в зале появились патрули из состава штурмовых отрядов и начались аресты в соответствии с заранее заготовленными списками, о которых упоминалось выше. Были взяты под стражу члены правительства, присутствовавшие на собрании, во главе с Книллингом (отметим, что не все баварские министры находились здесь), мюнхенский полицей-президент и другие лица. Руководил этой акцией Гесс, и аресты в зале «Бюргерброй» были, по всей вероятности, демонстрацией силы — как очень скоро оказалось, призрачной, — своеобразным методом воздействия на аудиторию, которая поначалу была настроена по отношению к путчистам отрицательно.
