Дальнейшее – однообразно. Стачки, митинги, взрывы. Манифест 17 октября. Отмена ненавистных указов «эпохи угнетения». Принятие нового избирательного закона, очень правильного и красивого, вплоть до (впервые в Европе, и номером два, после далекой Новой Зеландии) предоставления права избирать и быть избранными «лицам не мужского пола». А под сурдинку, с железным обоснованием (дескать, ситуация принципиально новая) отмена старого, избиравшегося сословиями сейма и введение вместо него полноценного однопалатного парламента, правомочного, пусть не сейчас, но при первом же удобном случае принимать решения от имени «финского народа». Финляндия, часть империи, стала надежным убежищем для всех беглых революционеров, откуда выдачи не было по определению, а в СМИ, да и в парламенте сепаратистские лозунги стали рутиной, никого особо не интересующей.
Впрочем, премьер-министр Империи, Петр Аркадьевич Столыпин, все же заинтересовался. Результатом этого интереса стало введение в 1907-м военного положения, почти сразу затормозившего террор, а в 1910-м возрождение «бобриковской тирании». Полномочия финского парламента были официально уточнены. Он потерял никем ему не данное право решать вопросы войны и мира, издавать запрещения по «языковому» вопросу, опять (о ужас!) лишился контроля над таможнями и (о ужас без конца!) над системой просвещения, чего не позволил себе даже Бобриков. Правда, все прерогативы, относящиеся к делам внутренним, сохранились, но этого же мало! В итоге парламент был распущен, его председатель Пер Эвинд Свинхувуд, позволивший себе, хотя и в крайне обтекаемой форме, политически недопустимые формулировки, сослан в Сибирь, где устроился крайне уютно и трудился на ниве просвещения, – и этот кошмар продолжался аж до 1914 года, когда парламенту вновь позволили собраться, и даже позже, поскольку царские держиморды, лицемерно ссылаясь на начавшуюся войну, ввели в Финляндию регулярные войска. Но, как ни странно, забыли ввести цензуру, так что пресса вела прогерманскую пропаганду едва ли не открытым текстом, прославляя «наших храбрых парней, записывающихся в егерские батальоны великого Кайзера!».
Уши германской разведки торчали из всех сколько-нибудь авторитетных газет Великого княжества. Сегодня об источниках финансирования российской социал-демократии известно гораздо лучше, нежели тогда. Хотя и тогда тоже многие были в курсе. Однако ни ввести цензуру, ни провести аресты, ни хотя бы отменить (война же!) очередные выборы в парламент «средневековый варварский режим Романовых» так и не удосужился. В итоге в 1916 году на выборах, как и ожидалось, победили социал-демократы…
Глава XX. Феннская легенда (2)
Отречение Николая II сломало стереотипы. Связь Финляндии с Империей, основанная на принципе личной унии, затрещала по швам, брожение в умах вышло за всякие рамки, партии начали дробиться, а лидеры хватать друг дружку за грудки, отстаивая свое видение светлого будущего. Робкие попытки Временного правительства усмирить страсти хотя бы до созыва Учредительного собрания слушать не хотел никто. Столкновения демонстраций на улицах оборачивались поножовщиной, убивали и на дому. Быстро формировались партийные боевые дружины, в первую очередь, Красная Гвардия, ориентировавшаяся в основном на социал-демократов, но при всем том еще и крепко болыневизированная.
Сразу после Октябрьского переворота в Петербурге и появления «Декларации прав народов России» финский парламент заявил, что отныне является верховной властью в стране. 6 декабря была утверждена Декларация независимости, 31 декабря правительства Финляндии и России подписали договор о взаимном признании, 4 января независимость Финляндии признали Франция и Швеция, а 6 января – Германия. Остальной мир медлил, по-прежнему считая Финляндию частью охваченной смутой Российской Империи. К тому же очень скоро стало понятно, что совершенно непонятно, кого признавать, поскольку взгляды суверенных демократов досадно не совпадали. Сейм сеймом, но 18 января 1918-го левое крыло финских социал-демократов, стакнувшись с большевиками и опираясь на Красную Гвардию, выгнало министров (не всех, некоторым совсем не повезло) из столицы и провозгласило Финляндскую Советскую Рабочую Республику. Начисто забыв о крестьянстве, которому столь явное предпочтение пролетариата по вкусу не пришлось, что и дало возможность Карлу Густаву Эмилю Маннергейму, российскому генерал-лейтенанту, генерал-адъютанту и герою Великой Войны, начать на севере формирование народного ополчения – щюцкора. Россия, стоит заметить, финским товарищам очень сочувствуя, ФСРР все-таки не признала, ибо солидарность, конечно, дело хорошее, а воевать сил не было.
Началась война. Красным посильно помогали «болыневизированные» части российской армии, расквартированные на юге страны, белым – присланная кайзером дивизия фон Гольца, взявшая основные опорные пункты «левых» – Хельсинки и Тампере. Добро сражалось со Злом всерьез, без комплексов. И, естественно, одолело, к середине февраля загнав посрамленное Зло в Выборг без малейшей надежды на реванш. Правительство регента Пера Эвинда Свинхувуда (помните сибирского страдальца?) вернулось в столицу, после чего выяснилось, что около 90 тысяч «неблагонадежных» (3 % населения страны) сидит в лагерях, на морозе и без крыши над головой (12 тысяч – 0,32 % населения – оттуда так и не вышли), а 8-10 тысяч (0,3 % населения) расстреляны – кто-то по приговору трибуналов, но большинство в рабочем порядке. Такой расклад огорчил даже безоговорочно сочувствующую Добру Европу, где начали возникать Комитеты против белого террора в Финляндии, не проявлявшую, впрочем, интереса к судьбам русских обывателей, попавших под колесо. Участия в Великой Битве они в основном не принимали, но считались виновными по умолчанию, а потому воины Добра «титульной национальности» зачищали места их компактного поселения, военных в порядке профилактики расстреливая, а гражданских, без различия пола и возраста, прикладами заталкивая в Россию.
Не всякая логика поддается пониманию. Только-только подписав соглашение о взаимном признании, Финляндия начала «скрытую войну» против России. Еще до красного мятежа в Хельсинки финны атаковали русские гарнизоны, обстреливали суда, несколько позже даже захватили форт Ино, важное звено обороны Петрограда. Но аппетит рос. В январе отряды щюцкора перешли границу ВКФ и заняли ряд районов Восточной Карелии, целясь на села Ухта и Кемь. Формально утверждалось, что воюют «дикие» добровольцы, однако 23 февраля Маннергейм признал, что «не вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков Восточная Карелия». Впрочем, взгляды «шведа» Маннергейма очень отличались от Credo «феннопатриотов». Он полагал, что, хотя Финляндия вполне созрела для независимости, но залог этой независимости, да и вообще процветания – тесная дружба и союз с нормальной, стабильной и вменяемой Россией, для чего необходимо помочь России избавиться от большевизма. «Освобождение Петрограда, – писал он чуть позже, – это не чисто финско-русский вопрос, это всемирный вопрос окончательного мира… Если белые войска, сражающиеся сейчас под Петроградом, будут разбиты, то в этом окажемся виноватыми мы. Уже сейчас раздаются голоса, что Финляндия избежала вторжения большевиков только за счет того, что русские белые армии ведут бои далеко на юге и востоке». К сожалению, абсолютное большинство финских политиков, мня себя наследниками «древних протоугров», о которых, если помните, речь уже заходила, мыслило совсем иначе. Урвать под шумок, пока Россия во мгле, чем побольше, а там хоть трава не расти, и хрен с ними, с большевиками. Порочная концепция, безусловно, но то, что было ясно потомственному аристократу, плохо воспринималось интеллигенцией в самом-самом первом поколении, тем паче национально озабоченной.
27 февраля правительство Финляндии направило в Берлин предложение о союзе, поскольку, дескать, обе страны воюют с Россией, приложив карту с желательной границей по линии Восточное побережье Ладожского озера – Онежское озеро – Белое море. В ответ РСФСР 1 марта заключила Договор о дружбе и союзе с правительством ФСРР в Выборге, оставшийся, впрочем, пустой бумажкой. Тем временем один из близких к Маннергейму офицеров, Курт Валлениус, разработал немедленно одобренный шефом план «организации национальных восстаний в Восточной Карелии» на базе диверсионных финских групп. Проект, однако, был рассчитан на помощь немцев, но 3 марта был заключен мир в Бресте, а потому ответ кайзера оказался не таким, какого ожидали: если финны хотят воевать, сообщил он, пусть воюют, но Германия не будет вести войну за чужие интересы и не поддержит авантюры финнов на чужой территории. В связи с чем 6–7 марта регент Свинхувуд официально предложил России уладить все недоразумения, но, естественно, не даром, а «на умеренных Брестских условиях », то есть в обмен на Восточную Карелию, часть Мурманской железной дороги и весь Кольский полуостров с Мурманском.
