Святослав Рыбас - Московские против питерских. Ленинградское дело Сталина

Отдадим должное тому поколению советских людей, вспомним великое стихотворение Ярослава Смелякова «Кладбище паровозов» (1946), в котором, как в молитве, бьется дух эпохи:

Экспресс Истории летел вперед, но, как всегда, его пассажиры, участники тех трагических событий, не осознавали, что находятся на переломе социального времени.

О содержательной стороне деятельности группировок уже говорилось, теперь обратим внимание на региональные кланы, к числу которых относился и ленинградский, самый яркий и сильный.

В 1946 году утвердили списки номенклатурных должностей ЦК ВКП(б) на примерно 42 тысячи человек, в 1953 году — свыше 45 тысяч. Это было советское служилое дворянство, оно должно было следовать установленным законам и не иметь никаких личных политических интересов. На самом деле так не получалось. Кремль периодически перемещал региональных руководителей. Еще на знаменитом февральско-мартовском пленуме 1937 года Сталин обвинил региональных вождей в практике подбора кадров по принципу личной преданности и обратил внимание на опасность создания независимых от ЦК группировок. В этом — ключ его отношения к «ленинградскому делу». Он испугался того, что во время войны пестовал как непобедимую силу, — русского национализма.

«В „ленинградском деле“ был какой-то намек на национализм, — признавал впоследствии Молотов». (Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 434.)

По отдельности и даже все вместе Кузнецов, Вознесенский и другие не представляли никакой опасности, но выяснилось (или так ему преподнесли), что к грехам ленинградцев прибавляется то, против чего Сталин боролся всегда. В дозированном виде во время войны — это было необходимо, после войны в период поиска преемников — неприемлемо.

Но возникает вопрос: почему Сталин, лично поощрявший начиная с 1930-х годов пропаганду героических деяний русского народа и сделавший ставку на руссоцентричную культурную политику, воспринял «русские идеи» ждановской группы как опасные для государства.

Ответ на этот вопрос был дан в 1990 году, когда в СССР была созданы Коммунистическая партия РСФСР, а российская исполнительная власть в лице Президента РСФСР сомкнулась с хозяйственными руководителями в противостоянии Центру. (В частности, в октябре 1990 года был принят Закон РСФСР «О действии актов Союза ССР на территории РСФСР», установивший наказание для граждан и должностных лиц, исполняющих союзные законы, не ратифицированные российским Верховным Советом; налоговые поступления стали поступать в Центральный банк РСФСР, минуя Центральный банк СССР, что подорвало единую союзную экономику. Развернулась беспримерная антисоюзная, антисоветская в своей основе пропаганда под флагом возвращения к национальным традициям.)

Геннадий Костырченко достаточно убедительно проанализировал позицию Сталина, который был вынужден пресечь как опасную дальнейшую реализацию ждановских инициатив. По его мнению, предложение об образовании русской компартии и органов самоуправления грозило обрушить всю советскую идеологическую конструкцию, по которой «защитницей русского народа» и наследницей русской истории могла быть только ВКП(б). Без этого руссоцентричного статуса Центр превращался в наднациональную систему, некое подобие Коминтерна. Г. Костырченко: «Если бы РКП(б) перехватила у всесоюзной партии руссоцентристские лозунги и пропаганду, то последней для поддержания своего идеологического авторитета пришлось бы вернуться к сомнительной мобилизационной тактике, опирающейся на марксизм-ленинизм». Короче говоря, Российская компартия стала бы явным конкурентом Кремля и примером для других республиканских элит.

«Правда, реализация ждановской идеи возрождения государственности России чревата была распадом империи, чего, впрочем, так и не удалось избежать». (Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. С. 289.)

Английский историк Давид Бранденбергер развивает ту же мысль, указывая на главную ошибку ленинградцев: «При всем том, невольно напрашивается вопрос, каким образом Ленинградская партийная организация умудрилась вырыть самой себе такую глубокую яму. Большинство аналитиков придерживаются мнения, что дело против Кузнецова, Попкова и их сподвижников сфабриковали Маленков и Берия, что у ленинградцев не было намерения создавать РКП (б) и их заставили оговорить себя после ареста осенью 1949 года. Противоположную точку зрения высказывают некоторые русские националисты. Они утверждают, что жертвы „Ленинградского дела“ действительно были руководителями самозваной „Русской партии“, которая стремилась русифицировать СССР, заменив некоторых кремлевских руководителей еврейского и кавказского происхождения на своих ставленников.

Более вероятно, однако, что Кузнецов, Попков и их сторонники ошибочно поняли заявления партийного руководства о главенствующей роли русского народа в Союзе как намек на возможность самоуправления РСФСР. Эта ошибка — вполне простительная в руссоцентристской атмосфере послевоенного сталинизма — была на руку Маленкову и Берии, предоставив им материал, который можно было использовать для обвинения ленинградских партийцев в административном и идеологическом бунте. Уничтожив Кузнецова, Попкова, Родионова и других, Маленков и Берия значительно укрепили свои позиции. Вместе с тем, эти репрессии дают основание сделать вывод, что руссоцентризм партийного руководства страны играл прежде всего служебную, мобилизационную роль. Какой бы популярностью у русского народа ни пользовалась эта пропаганда в конце 1940-х годов, „Ленинградское дело“ подтверждает, что даже на заключительной стадии сталинского правления руссоцентризм был призван в первую очередь утвердить авторитет ВКП(б) и укрепить Советское государство, а не потворствовать „националистическим“ устремлениям российских коммунистов.

В 1990-е годы, отвечая на вопрос о причинах долговечности Маленкова в качестве одного из партийных столпов, его сын дал весьма интересное объяснение. Повторяя, по всей вероятности, то, что он слышал от других в детстве, А. Г. Маленков сказал, что его отец был единственным из приближенных Сталина, кто правильно понимал позицию Генерального секретаря по вопросу о „ведущей роли русского народа в нашем многонациональном обществе“. Возможно, это было пустым хвастовством, однако обстоятельства „Ленинградского дела“ подтверждают, что в 1949 году некоторые партаппаратчики действительно преувеличивали намерения Сталина отстаивать интересы Российской Федерации. Рядовые советские граждане впадали в эту ошибку еще в конце 1930-х годов. И в этом смысле „Ленинградское дело“ также показывает, что этот популистский руссоцентризм достиг такой степени развития, на которой его уже трудно было отличить от национализма. Эта опасная тенденция захватила даже представителей советской элиты, и КПСС была вынуждена противостоять ей вплоть до распада СССР в 1991 году». (Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956). DAVID BRANDENBERGER. NATIONAL BOLSHEVISM. Stalinist Mass Culture and Formation of Modern Russian National Identity, 1931–1956. Harvard University Press Cambridge, Massachusetts, and London, England. 2002. http:// lib.rus.ec/b/215492/read)

Наверное, можно было бы признать исчерпывающим анализ Костырченко и Бранденбергера.

Если бы не одно сомнение: трудно понять, почему так страшно были покараны видные партийные и государственные деятели, среди которых Сталин еще недавно видел своих преемников?

Для ответа следует вспомнить начало XX века и события, предшествующие Февральской революции 1917 года, которую принято называть «демократической». Не касаясь содержания антиимператорского заговора политической верхушки, выделим из него явную русскую составляющую, участие крупных московских предпринимателей и политиков, так называемых «ситцевых капиталистов», ведущих происхождение от владельцев крестьянских мануфактур, по преимуществу старообрядцев, знаменитых семей Рябушинских, Коноваловых, Гучковых, Крестовниковых. Старообрядцы, преследуемые государством в течение многих веков за свои религиозные убеждения, всегда были настроены оппозиционно в отношении центральной власти, считали себя подлинными наследниками Святой Руси. Их участие в организации Февраля носило характер национального протеста и системного вызова Петровской империи.