Непредвзятое выяснение их ограниченности само по себе очень важно для лучшего понимания проблемы. Параметр цитируемости публикаций российских авторов никаким показателем быть не может, и его наукообразность и правдоподобность никак не могут извинить верхоглядства тех, кто пытается сделать из этих измерений какие-то многозначительные выводы.
Когда в конце 60-х гг. XX в. на Западе началась волна разработки и применения формализованных количественных методов оценки сложных видов деятельности, вопрос о методологической обоснованности этих подходов какое-то время был в центре внимания ученых и философов.
Лауреат Нобелевской премии О.Н. Хиншельвуд писал: «В настоящее время существует опасность, что может возникнуть серьезная путаница в том, каким образом общество, находящееся под влиянием силы научного метода, но имеющее мало интуитивного чувства практики настоящего ученого, сможет установить критерии меры и количества для качественных вещей, к которым они неприложимы. Если количественные измерения действительно приложимы — очень хорошо. Однако все еще имеется искушение там, где это не может быть сделано, произвольно заменять хорошие, но субъективные критерии явно худшими только потому, что эти последние могут быть представлены в данных числовых измерений и рассматриваемы механически.
Стремление поступать подобным образом еще более возросло в связи с модой вводить информацию в вычислительные машины. В самом деле, если вы введете в машину разумное, то и получите разумный результат. Однако, к несчастью, если вы введете неразумное, то получите не имеющее смысла решение, которое будет еще менее разумным, так как не будет сразу распознано в качестве чепухи, каковой оно в действительности является.
Защитой ложного количественного подхода не будет также и то, что мы часто не знаем лучшего выбора. Если не известно, каким путем достичь правильного суждения, то лучше уж принять факт как таковой и не делать положение хуже, чем оно есть, путем симуляции. Я считаю, что замена трудных качественных суждений неадекватными механическими данными не является рационализацией или эффективностью или же беспристрастностью и объективностью, а просто представляет собой весьма печальное отсутствие ответственности».14
Именно это «весьма печальное отсутствие ответственности» наблюдается в том, как Минобрнауки РФ применяет количественные параметры в качестве индикаторов для оценки труда ученых и преподавателей вузов.
ПРИХОДИТСЯ СНОВА ВОЗВРАЩАТЬСЯ К ПРОБЛЕМЕ ЦИТИРУЕМОСТИ
30.03.2015
Предисловие
В рубрике «Дайджест» сайта centero.ru помещена статья «Цитирование в науке и подходы к оценке научного вклада» (Вестник АН СССР. 1981. № 5). Нужно короткое объяснение, зачем надо было вытаскивать из пыли этот старый текст. Никто на него и не посмотрел бы, если не смягчить его лирикой. История была такая.
В конце 1950-х гг. химик Юджин Гарфилд (США) создал Коммерческую фирму «Институт научной информации». Сначала он вынес на рынок очень ценные и дешевые продукты — «Current Contents». Это еженедельные сборники оглавлений ведущих научных журналов, которые только готовились в редакциях к изданию. Всего 8 выпусков — по числу больших областей науки, на которые разделили все журналы. В библиотеку нашего института попали эти книжечки, кто-то из приятелей вчитался, ахнул и заставил ахнуть других. Они поступали к нам по пятницам, и мы ожидали наготове с пачками перфокарт, на которые тогда фиксировали ссылки и краткое содержание. Прочитываешь заглавия нескольких сотен статей, и то и дело попадает тебе блестящая идея — притом в журнале, в который никогда бы не полез. Часть идей прямо идет в дело, а остальные — для общего развития. Как будто волшебное зеркало дали на пару часов. Быстро росла личная библиотека перфокарт. Надо что-то найти — проткнешь всю стопку длинной спицей, потрясешь, и нужные падают.
В общем, мы внимательно следили за продуктами Гарфилда. В начале 60-х гг. он начал создавать «Science Citation Index» (SCI), оттолкнувшись от концепции указателя судебных дел в США — прецедентное право требовало, чтобы все дела были связаны ссылками. Ценность SCI и для ученых, и для аналитиков науки была нам очевидна, в СССР сложилась группа, которая вела методологические разработки. Странно, что эти инструменты очень плохо распространялись в массе ученых. Я в 1989 г. преподавал в университете Сарагосы (Испания), и весь курс провел через библиотеку, где стояли все тома SCI. Никто о них не слышал, а библиотекари не знали, как ими пользоваться. Дело нехитрое — но зачем?
Наша наука в СССР была в то время более восприимчива, и Гарфилд стал довольно часто приезжать, подружился, да и бизнес хорошо шел. Но бизнес оказал и негативный побочный эффект. Наукометрический подход к измерению «продукта» исследований приобрел большую популярность среди администраторов во многих странах. Возник большой рынок. Главным объектом наукометрических измерений стала система научных коммуникаций, прежде всего массивы публикаций и уровень цитируемости авторов. Считалось, что число публикаций отражает количество производимой научной продукции, а цитируемость этих публикаций — качество продукции.
Оба этих тезиса в общем случае неверны, и на основании таких измерений делать вывод о научном работнике нельзя. Научная публикация — это лишь «упаковка» научной продукции, вернее, один из многих видов упаковки. Можно ли сравнивать количество и качество продукта, сравнивая число ящиков?
В СССР тоже возникло влиятельное лобби, которое пыталось навязать «объективные формальные оценки научного труда». Я уже перешел на работу в науковедение, и пришлось ввязаться в эту свару. У меня была поддержка практикующих ученых, я много выступал в крупных институтах — начиная с Дубны и Пущино, Академгородка Новосибирска и до Владивостока. Некоторые простодушные начальники даже предупреждали меня, что если не перестану мешать прогрессу, то я больше никогда за границу не попаду. Вот чем пугали советского человека, клоуны! Кончилось тем, что в 1981 г. напечатали упомянутую статью. В АН СССР эта вредная для науки инициатива была остановлена.
Гарфилд приезжал ко мне в институт, убеждал, что цитируемость — надежный индикатор качества. Я ему изложил свои доводы, и, думаю, он понял, но промолчал. Рыночный интерес — страшная сила.
Потом я был у него в Институте научной информации в Филадельфии, и мы обсуждали более интересные возможности — построение «карт науки» с помощью измерения цитирования и социтирования.
Перестройка и реформы 1990-х гг. смыли у нашей интеллигенции многие блоки коллективной памяти, а также навыки размышления над мало-мальски абстрактными проблемами. Околонаучные предприниматели вновь пошли на приступ, и уже без труда захватили лакомый ломоть нашей разделенной культуры. Власть приказала всем, кто хочет подвизаться в науке, скрупулезно подсчитывать число ссылок и неустанно его увеличивать. Скорее всего, министры и чиновники Минобрнауки искренне не знают, почему несется из разрушенных лабораторий глухой стон.
Что делать? Раз власть приказала, нет смысла биться головой об стену. Бесполезно умолять или раздражать правителей логикой и здравым смыслом. Сейчас наш долг — сохранить, что возможно, из смыслов, навыков и стилей нашей науки, чтобы рано или поздно запустить механизм возрождения. Надо подчиниться, но про себя отвергать ложные сущности, иначе они облепят нас, как ракушки. Вероятно, большинство научных сообществ сейчас уверены, что цитируемость дает приемлемую степень истинности оценки. Но ведь и значительная часть уверена, что этот метод дает ложную информацию. Значит, надо вновь обсудить эту проблему — не на митинге, а на методологическом семинаре.
Для этого мы и вытащили эту статью почти из полувековой пыли:
Кара-Мурза С.Г. Цитирование в науке и подходы к оценке научного вклада // Вестник АН СССР. 1981. № 5.
Проблема оценки продуктивности ученого, его научного вклада — одна из важнейших теоретических и прикладных проблем науковедения. Стремление создать пусть даже «грубоватую», но в принципе работоспособную методику такой оценки психологически вполне понятно. Но конструирование систем оценки — область очень деликатная: любое решение здесь самым непосредственным образом воздействует на социально-психологические условия работы научных коллективов, затрагивает сферу человеческих отношений и мотивации ученых. И последствия ошибок здесь могут быть весьма серьезными.
Для оценки продуктивности исследователей уже сравнительно давно пытаются использовать различные параметры системы научных коммуникаций. Это вполне объяснимо: через систему коммуникаций поступают в хранилище «отпечатки» научной продукции — публикации. Подсчет этих «отпечатков» на первых порах показался самым простым и естественным подходом к определению научного вклада. Он и сейчас составляет основу большинства формализованных систем оценки научных кадров, хотя и стыдливо, со многими оговорками: трудно найти социолога или администратора, который не постеснялся бы прямо заявить, что число публикаций действительно отражает научный вклад исследователя. Значение качественных аспектов научной деятельности слишком очевидно.
