Я был, есть и останусь человеком коммунистических убеждений. Я не отрицаю весьма далекую перспективу некоторых его положений, но я всегда считал и буду считать, что только социализм способен принести народу социально справедливое общество. Принципы социализма отражают и социальную сущность библейских сказаний, т. е. они — глубинные.
Насмотревшись за четыре с лишним года на все мытарства и страдания афганского народа и видя, что есть, хоть и хрупкая, возможность стабилизировать ситуацию в нашей стране, предпринимал к этому все необходимые меры. На местах во встречах с гражданскими организациями или военными частями, а также в личных встречах с руководителями республик и страны, в выступлениях с трибун различных форумов — везде и всегда старался правдиво, кратко и популярно показать, куда мы катимся и что конкретно надо делать, чтобы не допустить беды.
Этому были также посвящены мои выступления на съезде народных депутатов СССР и на закрытом заседании Верховного Совета СССР в 1990 году по вопросу обстановки на Кавказе; выступление на заседании Совета Федерации, проведенном Президентом СССР весной 1991 года, по вопросу обстановки в Прибалтике (там также выступал народный депутат А. Денисов); мои телеграммы из Прибалтики и с Кавказа (особенно из Баку), в адрес руководства, кстати, это подтверждает в своих показаниях и свидетель Горбачев; мое письмо председателю КГБ с оценкой обстановки в стране (1990 год) — оно имеется в Генеральной прокуратуре; мой письменный доклад министру обороны и начальнику Генштаба (1990 год) о том, что Варшавский Договор непременно развалится и какие необходимо, на мой взгляд, предпринять выгодные для нашего государства упреждающие меры; доклад Военного совета Сухопутных войск Верховному Совету СССР о недопустимости порочной практики призыва на службу в Вооруженные Силы.
А возьмите мое выступление на научной конференции руководящего состава Вооруженных Сил,7.12.90 года. Оно помещено в журнале, изданном Министерством обороны СССР, и полностью посвящено насущным проблемам нашего государства. Я позволю сообщить только отдельные фрагменты. В расследовании моего дела Суду будут небезынтересны эти взгляды.
Цитирую:
«Сейчас на первый план выдвигаются причины политического характера. При этом возможность решения оборонных задач ставится в прямую зависимость не только от внешнеполитической ситуации, но и от внутренней стабилизации в стране. Фактически именно отсюда сегодня грозит смертельная опасность разрушения нашего государства. Поэтому теория и практика должны учитывать и эти особенности.
Сейчас нельзя просто опираться на традиционный опыт. Сложившаяся обстановка не имеет даже приблизительных примеров из прошлого.
Мы отвечаем перед народом за оборону государства, и пренебрегать опасностью, которую таит в себе общая обстановка в стране, мы не имеем права.
Нам надо наконец понять, что события, которые происходят у нас сегодня, полностью отвечают стратегическим интересам США и НАТО. Единственное их опасение— чтобы в период развала государства (т.е. СССР) не могло бы произойти несанкционированное применение наших СЯС. Они внимательно следят за нашим самоедством. Наблюдают и ждут, что мы сами с собой сделаем. А затем без выстрела «помогут» нам завершить эти процессы».
Обратите внимание — это было сказано в декабре 1990 года. Открыто, с трибуны конференции. А сегодня 1994 год, и все это подтверждается.
По итогам научной конференции Вооруженных Сил министр обороны и начальник Генерального штаба направили Горбачеву доклад, где, конечно, были изложены и эти мои мысли.
Спрашивается, какое еще нужно было просвещение и тревожное предупреждение нашему президенту, если главком, заместитель министра обороны, народный депутат открыто поднимает такие вопросы? Ведь это уже протест!
Все это и многое другое я просил приобщить к делу. Однако Генпрокуратура отказала мне.
При встречах непосредственно с Горбачевым и его ближайшими соратниками я также стремился проводить эту же линию — т. е. показывать, что народ, в том числе офицеры и армия в целом обеспокоены положением дел, что они требуют принятия мер, и я называл ему меры и способы проведения их в жизнь.
Об этом я также докладывал Горбачеву на Главном военном совете еще 18.10.89 года; на Совете обороны в 1990 году и летом 1991 года; во время военных маневров проведенных в границах Одесского военного округа летом 1990 года (привлекались Сухопутные войска, Военно-воздушные силы, Военно-Морской Флот и Воздушно-десантные войска) — мне было поручено готовить, проводить и в ходе учения пояснять Горбачеву характер действий войск. Докладывая, я одновременно настойчиво проводил линию, о которой говорил выше, то есть посвящал его в настроения людей, в наши нужды. Кстати, показал ему также, что подготовка Буша к войне в Персидском заливе не что иное, как проверка возможностей и способностей НАТО мобилизовать и приобщить к своей коалиции другие страны, в т. ч. Советский Союз, принизить роль и место СССР в мире и, наконец, то, что Буш преследовал в этом конфликте и свои личные интересы — в Кувейте добывала нефть его собственная фирма, о чем писала американская газета «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт». Кроме того, я рассказывал Горбачеву о тяжелом положении офицеров в связи с выводом войск из стран Восточной Европы и Монголии. Поэтому то, что я ему говорил уже в 1991 году в Крыму, было для него не ново, и он мне об этом сказал во время беседы. Да и Дмитрий Тимофеевич Язов постоянно и многое ему докладывал.
Во встречах и беседах с И. Силаевым, еще когда он был в положении первого заместителя предсовмина СССР, а затем В. Величко — тоже в этом же ранге (каждому из них поочередно поручалось заниматься Прибалтикой и возглавлять правительственную комиссию, а я в нее входил) я также тогда старался проводить линию на восстановление конституционности и стабильности в Прибалтике.
Смысл моих выступлений, бесед и телеграмм 1990–1991 годов можно проверить хотя бы по шифротелеграммам, которые я направлял из Вильнюса и Баку (кстати, некоторые из них обсуждались и были приняты на Политбюро ЦК КПСС, о чем мне, например, в Баку сообщали Е. Примаков и А. Гиренко). Всегда все в телеграммах я сводил к одному: спрашивал — какую мы ставим перед собой цель? Это, в свою очередь, должно определить соответствующие методы действий. И далее конкретизировал (прошу обратить внимание). Цитирую:
«Если мы решили, к примеру в Литве, заставить все органы работать по существующей Советской Конституции и выполнять положения Конституции Советской Литвы, Указы Президента СССР (а они постоянно подвергались надругательству со стороны Ландсбергиса, что вызывало возмущение народа Литвы), то должны быть и соответствующие меры, и методы наших действий. Я лично полагаю, что на территории Литвы необходимо ввести временно президентское правление (на период приведения всего в соответствие с законом).
Если же мы считаем, что надо только притушить возгорающееся пламя национализма, сепаратизма и анархии (чем, кстати, мы и занимаемся), то надо иметь в виду, что под образующейся коркой мнимого спокойствия будет обязательно создаваться критическая масса, которая в конечном итоге приведет к взрыву и тяжелейшим социально-политическим деформациям, жертвам и крови, и не только в Прибалтике.
И, наконец, может быть третий вариант нашей цели — дать полную свободу событиям, т. е. ничего не предпринимать и никого не трогать. Считать все происходящее нормальным процессом демократического развития, следовательно, не надо «драматизировать» обстановку, о чем нам постоянно напоминают некоторые члены Политбюро. В этих условиях вообще не следует вмешиваться в происходящие процессы, дать полную свободу центробежным силам. Но я предупреждаю: нам надо иметь в виду, что эти силы в конечном итоге разнесут не только Прибалтику, но и весь Советский Союз».
Вот об этом я писал в докладах, и это можно подтвердить документами, телеграммами в Москву. Об этом в 1991 году я говорил на заседании Совета Федерации, где фактически провоцировал Горбачева к тому, чтобы он обрушился на меня. Но все прошло мимо. Он вообще ушел от ответов на поставленные вопросы.
К сожалению, события развернулись по третьему, катастрофическому варианту.
Что же касается моих практических шагов по умиротворению и стабилизации обстановки, то они имели место фактически везде и постоянно. Приведу только один пример — по Баку. Буквально на третий день после похорон погибших была организована по моей инициативе встреча с коллективом одного из крупнейших заводов города— имени лейтенанта Шмидта. Первоначально встретили меня «в штыки». Несколько часов шел тяжелый, но откровенный, правдивый разговор. Однако в итоге мы расстались не только мирно, но коллектив завода пообещал через два дня прекратить забастовку и приступить к работе. И действительно, через двое суток они разыскали меня по телефону уже в Нахичевани, где я налаживал функционирование железной дороги между Арменией и Азербайджаном, и доложили, что завод работает. И таких встреч было много, в т. ч. в Вильнюсе — с коллективом завода радиоизмерительных приборов; в Степанакерте — по просьбе покойного Поляничко встречался с первым секретарем горкома КПСС, которого я убедил в том, что надо прекратить забастовку хотя бы учителей, школы должны работать — дети не обязаны испытывать на себе гнет неурядиц, которые возникли у родителей. Школы открылись. Были встречи в Цхинвале (Южная Осетия) и т. д.
