Да какая разница, на самом деле, была Сталину в октябре сорок первого — нападут японцы на Владивосток и Находку или все же двинутся в южные моря? Под ним земля горела, он вынужден был миллионы необученных и плохо вооруженных новобранцев бросать под немецкие танки, все висело на такой ниточке, что дунь — и все полетит в тартарары, а он будет геополитикой заниматься?! Решать, у кого в японском руководстве больше сторонников — у армии или флота? Да плевать он хотел на это!
Реальностью были восемнадцать полноценных дивизий (то есть как минимум две полноценные армии). Ставших теперь, после окружения Ленинграда, потери Киева и катастрофы под Вязьмой — ЕДИНСТВЕННЫМИ боеспособными войсками Советского Союза. И эти дивизии должны быть срочно переброшены под Москву, на Истру, под Волоколамск и Можайск — вне какой бы то ни было зависимости от планов японского командования.
Колоссальные потери осени сорок первого — это выигрыш времени. Ресурсы Советского Союза безграничны — но для вовлечения их в военное производство нужно время. Переброшенные на восток промышленные предприятия очень скоро заработают на полную мощь, используя практически дармовой труд (идет война, поэтому ни о каких оплатах сверхурочных или повышении зарплат речи не может идти в принципе) и колоссальные природные ресурсы Сибири, Урала и Средней Азии. Скоро — но не СЕЙЧАС.
Три основных составляющих будущей Победы — преобладание над противником в численности населения, абсолютное превосходство над ним в запасах природных ресурсов и становление русской национальной идеи в качестве идеологического базиса войны — в ближайшем будущем должны будут склонить чашу весов в пользу Советского Союза.
А пока на защиту Москвы прибывают дальневосточные дивизии и вновь сформированные во внутренних округах части. Дальневосточные войска обильны техникой и людьми — например, 32-я Краснознаменная стрелковая дивизия насчитывает 15 тысяч человек при 286 артиллерийских орудиях. Она развернута по штатам 1941 года — то есть на три стрелковых полка в ее составе два артиллерийских. Да и в 413, 415, 239, 78-й стрелковых дивизиях людей и пушек — по полной программе.
И танковые дивизии с берегов Тихого океана танковыми являются не на бумаге — в 112-й дивизии танков Т-26 насчитывается 210 штук, а кроме того — 38 орудий и 6214 солдат и офицеров; в 58-й танковой дивизии — 216 бронированных машин. И в моторизованных дивизиях (например, в 107-й) нет некомплекта — в них почти по сотне танков и по два полностью оснащенных моторизованных полка при полке артиллерии.
В общем, дальневосточные войска — свежие, обученные, хорошо оснащенные — становятся серьезной преградой на пути уже довольно потрепанных немецких дивизий. Главное же — в том, что эти советские войска в настоящей (пусть и необъявленной) войне (еще летом тридцать девятого) уже победоносно сражались за Родину, они уже получили благотворную прививку идей защиты Русской земли от вражеского нашествия, у них уже был иммунитет против гнилой плесени интернационал-большевизма.
Если Второй стратегический эшелон Красной Армии вермахт перемахнул еще на запале победоносного начала войны, то Третий ему оказался уже не по силам — тем более состоял он не из необученных призывников, а из боеготовых, подготовленных и хорошо оснащенных войск. Вот и вся причина поражения немцев под Москвой, краха «блицкрига» и крушения всех планов Гитлера в отношении Советского Союза.
Тем более эти войска играют роль станового хребта, к которому постепенно добавляются все новые и новые части Красной Армии.
К ноябрю 1941 года 124 стрелковые дивизии списываются Генштабом РККА со счетов как утерянные в бою — но вместо них спешно формируются 286 новых дивизий. Правда, штат этих соединений уже отнюдь не тот, что у довоенных, — 359 пулеметов вместо 558, 66 пушек и гаубиц вместо 132, меньше стало минометов (у дивизий июня 1941 года — 66 82-мм и 120-мм единиц этого оружия), нет танков (а было 16), нет бронеавтомобилей (было в строю 13 штук). Даже зенитных пушек становится вдвое меньше (6 вместо 12). Еще 22 стрелковые дивизии формируются из моторизованных дивизий механизированных корпусов — все равно эти корпуса из-за отсутствия танков расформировываются. А пока создаются новые, пусть и усеченные по боевым возможностям, стрелковые дивизии — из числа разбитых в июльских-сентябрьских боях, но не попавших в окружение частей формируются стрелковые бригады. К декабрю их в строю — 159, в каждой — по четыре батальона, артиллерийский и минометный дивизион.
Еще изрядно в составе РККА кавалерии — 82 дивизии! Но теперь эти дивизии — легкие, и в каждой — всего по три тысячи всадников.
У немцев первую скрипку в бою играют танки? Очень хорошо! В ответ на это Генштабом РККА в сентябре — октябре сорок первого формируются 72 артиллерийских противотанковых полка.
Танковые войска РККА разбиты, танков остро не хватает для восстановления танковых дивизий? Черт с ними, с дивизиями! Раз мало танков — пусть будет много танковых бригад! И таковых к концу 1941 года — 79, да плюс 100 отдельных танковых батальонов. Только на Дальнем Востоке остаются отдельные танковые дивизии — понятно, их немцы не расстреливали в упор, им переформировываться ни к чему.
Танки БТ и Т-26 безнадежно устарели, а производство Т-34 и КВ осенью 1941 года чуть ли не единично? Не беда, из автомобильных узлов и агрегатов начинается массовая постройка танков Т-60, массой всего 6,4 тонны, вооруженных 20-мм автоматической авиационной пушкой ШВАК и пулеметом. По вооружению эта машина становится идентичной Pz-II, по характеристикам — много лучше (почти вдвое меньший вес при почти одинаковом бронировании, почти вдвое больший запас хода). До 1 декабря 1941 года почти полторы тысячи этих весьма удачных (не зря за этот танк конструктор Астров получил Государственную премию!) машин включаются в борьбу на подступах к Москве.
Немцы своевременно не отметили нарастания советского сопротивления, чем допустили роковую ошибку, которая в конечном счете кардинальным образом сказалась на исходе великого военного противостояния на Восточно-Европейской равнине.
Военные победы лета сорок первого не позволили германскому руководству объективно оценить ситуацию. В условиях, когда германские танковые клинья ежедневно врезались на советскую территорию на глубину в сорок-пятьдесят километров, когда брошенные танки и бронемашины РККА загромоздили все кюветы дорог на Москву, когда бесчисленные колонны советских военнопленных поднимали пыль, закрывающую солнце, — в этих условиях и было, очевидно, принято роковое решение.
А именно — довести войну с СССР до полного конца, с уничтожением политической, административной, социальной системы Советского Союза, с военной оккупацией европейской части страны. Иными словами, вермахт попытался (по воле его генералов) хапнуть больше, чем была Германия в состоянии переварить.
То есть цели войны с СССР для Германии из экономических и локальных (создать ресурсную и промышленную базу для победоносного окончания войны с мировой вненациональной финансовой олигархией) стали политическими и всеобъемлющими (военным путем покорить русский народ, принудить его исполнять роль рабов, отказав ему в праве иметь собственное государство, национальные институты и этническое самосознание). По сути, германское руководство, под впечатлением своих военных побед, осенью сорок первого развязало тотальную истребительную войну против русского народа. Для которой у нее объективно не было ресурсов (ни людских, ни материальных). В которой она не могла победить. И в которой не победила.
Германский вермахт, одержав летом и в начале осени сорок первого года колоссальные победы, оказал сам себе медвежью услугу. Немецкое политическое руководство утвердилось во мнении, что военным путем можно решить ЛЮБЫЕ политические вопросы. И вместо того, чтобы пойти на переговоры о мире с руководством СССР, вместо этого Германия начала тотальную войну на Востоке — именно потому, что после выхода вермахта на линию Днепра из Москвы так и раздались столь желанные для Берлина просьбы о перемирии…
А тотальная война не может быть односторонней. И Советский Союз, решив сражаться до конца, смог мобилизовать для такой войны все мыслимые ресурсы — человеческие и материальные. Каковых у него было неизмеримо больше, чем у Германии.
Поражение вермахта у стен Москвы — это, безусловно, был крах плана «Барбаросса». Но теперь ни у Германии, ни у СССР уже не было иного, невоенного, выхода из сложившейся ситуации. Теперь один из противников должен был победить, а второй, соответственно, проиграть; ничья по условиям матча не предусматривалась.
