Среди других источников Коэна — работы видных меньшевиков вроде Федора Дана и авторов, публиковавшихся на страницах парижского «Социалистического вестника» и «Бюллетеня оппозиции» Троцкого. Вместе они названы не случайно: их объединяет не только крайняя предвзятость, но и значительное удаление от всего, что происходило в Советском Союзе, хотя изредка до них все же доходили вести от сторонников внутри СССР.[204]
Как предполагал Гетти,[205] и что подтвердилось, когда историки получили доступ к личному архиву, и в том числе к корреспонденции Троцкого, последний, несомненно, лгал, утверждая, что в 1930-е годы не поддерживал связи со своими сторонниками в СССР. Резонов говорить чистую правду у Троцкого не было — он оставался вдалеке от внутрисоветских событий и часто сам себе противоречил. Как человека, посвятившего последние 10 лет жизни обличениям Сталина, и как главного заочного подсудимого всех трех московских процессов Троцкого вряд ли можно отнести к объективным наблюдателям.
«ФАЛЬСИФИЦИРОВАННЫЕ» ОБВИНЕНИЯКроме некритического использования сомнительных или ничего не значащих источников Коэн делает ряд важных, но совершенно бездоказательных заявлений.
Он, к примеру, без смущения провозглашает невиновность всех подсудимых московских процессов, включая Бухарина. Коэн ссылается на «насквозь ложные обвинения»,[206] на «выдуманные преступления», на «семь дней фальсифицированных обвинений и фанатических (по-видимому, ошибка; нужно: фантастических. — Г.Ф., В.Б.) показаний».[207]
Он также заявляет:
«Показания их были вырваны под пыткой и подогнаны под совершенно фантастическое обвинительное заключение. Снова все было хорошо отрепетировано…».[208]
Коэну даже не приходит в голову привести хоть какие-нибудь доказательства для каждого из столь серьезных обвинений. Можно было честно сказать: «Хотя нет никаких свидетельств, доказывающих несправедливость выдвинутых обвинений, мы тем не менее убеждены, что последние расходятся с истиной». Но вместо признаний Коэн совершает логическую ошибку, выдавая за доказанное то, что само требует доказательств.
Причина таких эскапад очевидна: ни в конце 1960-х, ни в 1970-х (когда авторствовал Коэн), ни в наши дни, когда рассекречены многие из документов советской эпохи, доказательств ложности обвинений, прозвучавших на московских процессах, так и не появилось. Но к рассмотрению обвинений (в силу значимости заявлений об их фабрикации) мы еще вернемся.
Коэн недвусмысленно намекает на наличие неких «сценариев», которые якобы были «хорошо отрепетированы» подсудимыми процесса по делу Бухарина-Рыкова. Разумеется, никаких доказательств в подтверждение своих слов маститый историк не приводит. Но в свете документов, которые недавно стали доступны исследователям, можно сказать более определенно: такие заявления безосновательны.
Так, из сведений общества «Мемориал» следует, что в июне 1937 года — в дни, когда Бухарин дал первые признательные показания, две трети будущих подсудимых еще оставались на свободе, и в том числе такие ключевые фигуры процесса, как Гринько, Розенгольц, Шарангович, Икрамов и Ходжаев.[209] Особенно любопытно, что имена 15 обвиняемых (всего 21),[210] включая Бухарина и Рыкова, указаны в т. н. сталинских «расстрельных списках», которые составлялись для рассмотрения дел в закрытом и упрощенном порядке.[211] Основная часть будущих подсудимых по делу право-троцкистского блока была внесена в список «бывших членов и кандидатов ЦК ВКП(б)» от 1 ноября 1937 г. и вычеркнута оттуда рукой неустановленного редактора. Некоторые фигурируют в различных списках дважды (как Раковский) или трижды (как Зубарев), или дважды в одном и том же списке (как Шарангович).
Все это говорит о том, что никакие «сценарии» будущего процесса не были готовы ни в 1935–1936 годах, ни даже 1 ноября 1937 года, когда большой список бывших партийно-государственных чиновников был передан на утверждение Молотова, Сталина, Ворошилова, Кагановича и Жданова как «подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР». Следовательно, когда в июне 1937 года Бухарин давал свои показания, у НКВД не было наперед готового «постановочного» плана для процесса, и, стало быть, не было и намерений добиться от него признаний, которые соответствовали бы такому «срежиссированному» судебному действу. Но именно эти показания Бухарин (с небольшими нюансами) подтвердил в выступлениях на процессе в марте 1938 года.
Коэн называет обвинительные заключения «фантастическими», что само по себе вызывает сомнения. Перед нами чисто субъективная версия, где вообще ничего не сказано об обвинениях как таковых. Многие наблюдатели, следившие за ходом процесса из зала суда, не нашли обвинения «фантастическими». Коэн цитирует Харольда Дэнни из «Нью-Йорк таймс» как одного из них. Мы могли бы добавить еще очень многих.
Хотелось бы знать, какие именно научно-исторические методы позволяют без предъявления доказательств твердить на все лады про «фалисификацию» обвинений или выдавать признания за «фантастические», будто речь тут идет об объективно установленной истине, а не о пристрастных суждениях конкретного человека? Ясно, что такая методология порочна и совершенно внеисторична.
ПРИЗНАНИЯПризнание вины — основополагающее доказательство во всех юридических системах. В судах США большинство уголовных дел решается на основе т. н. «сделки о признании вины», которое зиждется на самопризнании обвиняемого в совершении преступления.
В работах, посвященных истории СССР 1930-х годов, авторы зачастую считают признания обвиняемых достаточным доказательством не вины, а, наоборот, их невиновности, а еще — подтверждением применения пыток, принуждения к ложным признаниям или получения путем домогательств подписи под фальшивым протоколом допроса, составленным следователем. Вот почему здесь важно еще раз подчеркнуть очевидный факт: признание подозреваемого в преступлении prima facie[212] есть свидетельство его вины, но никак не невиновности и ни в коем случае не свидетельствует о применении пыток или о наличии следовательских фальсификаций.
Мы знаем, что ложные признания не были редкостью. Нарком внутренних дел Н.И. Ежов, многие из его приспешников и подчиненных-следователей действительно обвинялись, были признаны виновными, затем осуждены и казнены за фальсификацию признательных показаний, за пытки с целью их получения и за другие нарушения законности. Известны проникнутые ужасом письма подследственных, адресованные членам Политбюро, где содержатся требования расследовать случаи беззакония и арестовать виновных следователей.
Московские процессы, включая суд над Бухариным—Рыковым в марте 1938 года, опирались на признания подсудимых, показания приглашенных свидетелей и экспертные заключения группы профессоров медицины. Но мы не знаем, какими еще свидетельствами располагала обвинительная сторона, ибо вся информация до сих пор не рассекречена российскими властями. С другой стороны, например, известно, что в деле, возбужденном против высокопоставленных командиров Красной Армии во главе с маршалом Тухачевским, вещественные доказательства все же фигурировали и оставались в целости и сохранности по меньшей мере до середины 1960-х, поскольку в 1964 году приводятся в одном из документов, подготовленных для Хрущева.
Prima facie (лат.) — по первому впечатлению; на первый взгляд. В юридических вопросах это относится к доказательствам, которые считаются доказывающими, что какое-то событие имело место, и если они не опровергаются, то по закону считаются приемлемыми.
К числу таких доказательств следует отнести т. н. «документ Арао» — фотокопию секретного донесения японского военного атташе в Польше о закулисных переговорах с неким «посланцем от Тухачевского». Клевреты Хрущева сначала процитировали японский документ, а затем объявили его подделкой, «сфабрикованной в НКВД с прямой провокационной целью».
Но фотокопия самого донесения существует. В связи с чем возникает вопрос. Если показания подследственных можно сфальсифицировать, разве нельзя проделать точно такой же трюк и с вещественными доказательствами? Вот почему наличие или отсутствие вещественных доказательств не свидетельствует о вине или невиновности обвиняемых.
На встрече с немецким писателем Лионом Фейхтвангером Сталин дал свое видение проблемы интерпретации признательных показаний различными юридическими школами:
«Фейхтвангер. О процессе Зиновьева и др[угих]. был издан протокол. Этот отчет был построен главным образом на признаниях подсудимых. Несомненно, есть еще другие материалы по этому процессу. Нельзя ли их также издать?
