Но постепенно все прочие коммунистические организации были вытеснены из политической жизни. И произошло это не из-за их слабости, а из-за того, что именно КПРФ получила официальное одобрение Кремля в качестве единственной признанной оппозиции.
Из всех левых партий одна лишь КПРФ после расстрела парламента в 1993 году участвовала в выборах. Все прочие либо не были допущены, либо сами выборы бойкотировали как незаконные. Если в 1993 году коммунисты и «ЯБЛОКО» призвали бы к бойкоту, кроме проправительственного блока «Выбор России», единственной партией, реально участвовавшей в выборах, были бы либеральные демократы Жириновского, что означало бы по существу срыв и выборов, и ельцинского конституционного референдума, и провал всего переворота. Но и «ЯБЛОКО», и КПРФ предпочли играть в игру по правилам Кремля. За это им постоянно давали поощрительные призы в виде думских комитетов и телевизионного эфира.
Не давали лишь подступиться к власти. А они, похоже, и не очень ее хотели.
Что касается некоммунистических левых, то они в любом случае были слишком слабы в России, чтобы добиться успеха самостоятельно. КПРФ решительно отвергала сотрудничество с любыми оппозиционными группами (кроме, разумеется, собственных сателлитов). Никто не пытался построить широкий оппозиционный блок ни на общедемократической, ни на «классовой» основе. Оба варианта означали бы нарушение правил игры, навязанных Кремлем. В итоге возникла парадоксальная ситуация: на протяжении всего периода 1995-1999 годов оппозиционные настроения в обществе нарастали, а политическая оппозиция неуклонно слабела, поскольку не могла и не желала выразить эти настроения.
Общество левело, а КПРФ сдвигалась все дальше вправо.
Советская выучка партийных бюрократов пригодилась им и в ельцинские годы. При поездках за рубеж представители КПРФ говорили как левые. В зависимости от аудитории они были то твердыми ленинцами, то умеренными социал-демократами. Разговаривая с людьми в провинции, они выступали поборниками социальных прав, популистами. В Государственной Думе - аполитичными и предельно деидеологизированными прагматиками, региональными и отраслевыми лоббистами. С бизнесменами они говорили как коллеги. А в своем кругу коммунистическая партийная элита больше напоминала сборище белогвардейцев, монархистов, черносотенцев, не особенно скрывающих неприязнь к большевикам, Ленину, Троцкому и другим «бунтовщикам».
В своих теоретических трудах Зюганов отстаивал достижения крайне правых антикоммунистических идеологов от Победоносцева, Пуришкевича и К. Леонтьева до Хантинктона и Фукаямы. Все это на языке партийной элиты называлось «державным патриотизмом».
Каждый раз именно голосами коммунистов проходил очередной «антисоциальный бюджет». В качестве вознаграждения партийная элита получала подтверждение своего статуса, а отраслевые лоббисты проводили несколько полезных поправок. И, естественно, тоже получали за это поощрительные призы, выражавшиеся в пачках зеленых купюр. Честные депутаты клали их в свой избирательный фонд, а менее честные - сразу в карман.
Единственная проблема с такой политикой состояла в том, что истинные задачи партии невозможно было объяснить массам ее сторонников. А обещанную массам «борьбу с антинародным режимом» невозможно было осуществить на практике, не переставая быть одной из главных опор этого самого режима.
До тех пор пока ситуация была стабильна, подобные противоречия не слишком волновали лидеров партии, но по мере того, как кризис построенной Ельциным системы нарастал, проблемы увеличивались и для КПРФ.
Первым вызовом был дефолт 1998 года. На какое-то время Кремль действительно потерял управление ситуацией. В этот момент думские политики реально могли если не взять власть, то по крайней мере повлиять на нее. Итогом кризиса стало правительство Е. Примакова и Ю. Маслюкова. Как известно, предложил кандидатуру Примакова не кто иной, как Григорий Явлинский, а коммунисты радостно поддержали выдвижение своего товарища по фракции Маслюкова на пост вице-премьера.
Но вот что поразительно. Именно «ЯБЛОКО» с первых дней существования этого кабинета стало его злейшим врагом в парламенте. А фракция КПРФ, пообещав поддерживать правительство, на самом деле оставила его на произвол судьбы. Когда Примаков стабилизировал ситуацию, Ельцин решил, что «мавр сделал свое дело». И мавры - Примаков с Маслюковым - покорно ушли. А Зюганов со товарищи радостно заявили, что от смены правительства ничего не меняется.
Увы, поменялось многое. И прежде всего поменялись правила игры. Новые люди, пришедшие в Кремль после 1999 года, уже не способны, подобно Ельцину, играть в тонкие политические игры. Президент Путин не понимает, что Дума спроектирована как увлекательный политический балаган, нечто вроде бесплатного зрелища, которое предоставляют населению, когда нет хлеба. Путинская команда - аппарат - видит в парламенте лишь машину для голосования. Ей не нужна симулируемая оппозиция, поскольку она вообще не понимает, зачем нужна оппозиция. Соответственно от КПРФ уже требуют не исполнения определенных ролей в изящно написанном фарсе, а лишь выполнения приказов. Что, в общем, и делается, тем более что приказы эти отнюдь не противоречат политическим пристрастиям «державных патриотов».
История с гимном поучительна. Либеральная интеллигенция запротестовала, услышав советскую музыку Александрова. На разные лады все повторяли, что это, мол, гимн КПСС. Как будто забыли, что гимном Коммунистической партии был «Интернационал». Он же был и гимном Советского Союза до 1942 года. А в середине войны Сталин принял целый ряд решений, направленных на разрыв с революционной символикой и традициями. В армию возвращаются погоны, народные комиссариаты сменяются министерствами, с Православной церковью заключается сделка, людей с нерусскими фамилиями начинают отодвигать от ключевых постов, а Коммунистический интернационал распускают. Историю в очередной раз переписывают, на сей раз упирая на подвиги царей. Сталин лично дает указание поменьше писать о бунтовщиках типа Стеньки Разина и Емельяна Пугачева.
Гимн Советского Союза был изначально написан именно для того, чтобы, не объявляя об этом открыто, вернуть стилистику и мелодику старого, монархического режима. Это не что иное, как «партийный» вариант «Боже, царя храни». Так что, соединив двуглавого орла с советским гимном, Путин как раз завершает начатое Сталиным. Никакого противоречия здесь нет, а Зюганов в своих теоретических трудах как раз к такому синтезу и призывает.
Но вот проблема - «отсталые» массы не понимают! Они цепляются за «советское» не потому, что тогда сажали диссидентов и содержали большую армию, не потому, что у нас были военные советники в Африке или лучший в мире политический сыск, а потому, что у нас были бесплатное и, возможно, лучшее в мире образование, общедоступная медицина и возможность для выходца из рабочих сделать карьеру. «Державные патриоты» чужды подобной мелочности, им нужны «мощное государство», «твердая власть» и дисциплина. В советской истории для них ценно лишь то, что связывает ее с царской, а не то, что их различает, в «сталинском тоталитаризме» лишь то, что объединяет его с гитлеровским, не то, что позволило коммунистическим партиям успешно бороться с фашизмом. Блок Зюганова с Путиным по идее должен довершить начатое пактом Молотова и Риббентропа.
Увы, открыто признаться в этом - значит вызвать ярость самых лояльных, самых бессловесных сторонников партии. И партийная элита принуждена врать, путаться, противоречить самой себе. А в результате терять влияние.
То, что партия теряет авторитет среди рабочих, мало волнует партийную верхушку. Во-первых, этот авторитет никогда не был особенно высок, а во-вторых, «никуда не денутся», больше им голосовать все равно не за кого. Беда в том, что партийное руководство теряет влияние на собственные первички, а это уже более серьезно.
На декабрьском съезде КПРФ с критикой руководства выступил прежде очень осторожный и лояльный глава московской организации Александр Куваев. Совершенно явным стал конфликт между тем, что говорит «левый» идеолог партии Александр Кравец, и тем, что заявляют думские лидеры. «Левые» открыто заявили, что «оппозиционной партии» положено находиться в оппозиции к власти. Мысль, мягко говоря, не очень оригинальная, но на съезде КПРФ прозвучавшая как совершенное открытие.
Тем временем Геннадий Селезнев открыто призвал «не пыжиться» и открыто стать опорой Кремля. Не выдвигая условий и ничего не прося, - если заслужим поощрение, там сами разберутся и дадут.
И тут Виктор Илюхин поразил либеральных зрителей НТВ «лавинообразной сменой имиджа». Он заговорил, как Сергей Адамович Ковалев, став главным защитником гражданских прав, инакомыслия и плюрализма. Причем довольно откровенно произнес, что защищать все эти демократические ценности надо не только от Кремля и либералов, но и от коммунистов. Опять же не очень оригинально, но в общем верно. А главное, звучит очень актуально в условиях, когда «демократы» одобряют геноцид в Чечне, а «коммунисты» готовы поддержать антирабочее правительство.
