Открою большой секрет: на самом деле в тот момент я совсем не была напугана. Скорее, я была крайне изумлена. И испытывала ужас при мысли о том, что делать дальше. С родителями. С жизнью. Со страной. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Что так НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Не знаю уж, случайно или нет, но как раз в тот момент, когда я с боями пробилась на улицу и стала отвечать на вопросы журналистов, милиция тут же сняла кордон и всех желающих начали спокойненько пропускать внутрь дома и выпускать наружу. Предательски улизнув и от Кара-Мурзы, и от его коллег, я рванула к первому подъезду и нашла своих несчастных родителей, уже бежавших вверх по лестнице. Мы обнялись и расцеловались. Без слов. И я отвела их в свою квартиру. Меня слегка удивило, что, когда мы подошли, никто из милиционеров, толпившихся на месте взрыва и прежде так отчаянно державших осаду, не выказал ко мне ни малейшего интереса и не захотел взять у меня официальные показания. Я подошла, представилась, назвала свое имя и пересказала коротко, как заказала такси и сказала по телефону диспетчеру, что выхожу, и как после этого раздался взрыв. Меня выслушали, но никто из них не сделал даже ни малейшей пометки в блокноте. После этого двое из них (которые показались мне там главными) как бы невзначай, будто случайно встретив меня где-нибудь на приятной вечеринке у друзей, спросили:
– Говорят, вы книжку какую-то написали? Дадите почитать?
Я зашла в квартиру, вынесла им авторские экземпляры своей книжки и подарила. Воспользовавшись удобным поводом, я попросила:
– Вы не могли бы оставить мне номера ваших телефонов и назвать ваши фамилии? Я все-таки хотела бы быть в курсе расследования.
Один из моих собеседников представился сотрудником московского городского управления внутренних дел, а второй – сотрудником Московского уголовного розыска. Напоследок я, исключительно по собственной инициативе, чуть ли не насильно всучила им номер своего мобильного телефона, дико удивляясь и радуясь, что никто силком не ведет меня составлять нудные протоколы, а наоборот, все как будто нарочно делают вид, что меня не замечают. Единственным человеком среди них, кто в этот момент проявил ко мне неподдельный интерес и даже заявил, что прочел от корки до корки «Байки кремлевского диггера», был – не поверите! – диггер! Но не «кремлевский», а настоящий главный московский диггер – Вадим Михайлов. Первым этого высоченного парня, у которого на каске так и была написано: «ДИГГЕР», заприметил мой папа:
– Алёна, смотри! Твой «тезка»!
– А-а-а! Так это вы та девушка, которая называет себя диггером?!? – возмутился Вадим.
– Мы даже хотели на вас сначала в суд подавать, потому что вы в книжке присвоили себе наше имя! Но потом смотрим, вы вроде совсем о другом написали и это у вас художественный образ…
Оказалось, что главный диггер, сам того не зная, приехал меня спасать. Когда поступил сигнал о взрыве, Московская служба спасения попросила его приехать «на случай, если придется вскрывать взорванную квартиру». Как диггер диггеру, он подарил мне свою уникальную диггерскую визитку собственного изготовления со схемами секретных подземных коммуникаций Кремля и Москвы. И расстались мы уже не соперниками за бренд, а побратимами. Надо же было двум диггерам совершенно случайно сойтись вместе в одной точке при таких обстоятельствах!
* * *А вот с родителями надо было срочно что-то делать. Их реакция на взрыв была для меня абсолютно неожиданной. Я была готова к тому, что мама будет рыдать. Но вот к тому, что мама будет смеяться, я оказалась абсолютно не готова.
– Витя, тебе чего дать: валидольчику или анапрелинчику? – смеясь неизвестно над чем, предлагала она папе лекарства. Папа, тоже почему-то хохоча, отвечал, что свою дозу «колес» сегодня уже съел. Через несколько минут до меня дошло, что этот нервный, почти истерический смех – от резкого прилива адреналина в кровь: сначала от дикого шока, когда, услышав о взрыве, они какую-то долю секунды думали, что меня уже нет, а потом от счастья, когда узнали, что я жива. Я поняла, что им нужно срочно сменить обстановку, уйти из моего дома, и повела отпаивать их чаем в ресторан «Шафран» – уютное место с ливанской кухней (а если по-честному, то с самой что ни на есть еврейской уличной едой, которую я категорически не ем, приезжая в Тель-Авив и Иерусалим, но которой так приятно потчевать друзей в холодной Москве из-за горячих, а в тот день даже слишком горячих тематических израильских аллюзий) в Спиридоньевском переулке в трех минутах от моего дома. В «Шафране» мне обрадовались как родной: после выхода книги официанты чуть ли не каждый день видели меня там с какой-нибудь очередной съемочной группой, с журналистами, которые брали у меня интервью. Так что «Шафран» уже давно превратился для меня, по сути, в собственный домашний буфет. Обидно было бы лишиться постоянного клиента из-за какого-то дурацкого взрыва. Нас с мамой и папой усадили за самый уютный столик с мягким диваном и подушками в самом дальнем углу. К тому времени как нам принесли хумус, на нервной смех пробило и меня. И я осведомилась у родителей, уже тоже хохоча чуть ли не до слез:
– А что, собственно говоря, вы смеётесь? У вас дочь только что чуть не взорвали, а вы веселитесь…
Наверное, со стороны наша хохочущая неизвестно над чем троица, по-библейски обмакивающая лепешки в хумус, представляла в тот момент довольно страшное зрелище. До сих пор не могу спокойно сидеть за тем столиком в «Шафране». Больше всего я боялась, что у кого-то из родителей не выдержит сердце. Поговорить друг с другом толком мы не успевали: сказать, что мой мобильный звонил «каждую секунду», значило бы приукрасить действительность. На самом деле он звонил по много раз в секунду. Просто, к счастью, технический прогресс еще не достиг таких высот, чтобы я могла принимать все эти звонки одновременно. Собственно, в тот день мне позвонила вся Москва. И еще полмира. Отключить телефон было невозможно, потому что легко себе представить состояние друзей, которые, узнав о взрыве и набрав мой номер, услышали бы, что «абонент безвременно недоступен». Но вскоре раздался звонок от людей, которых моя судьба меньше всего волновала, хотя они вроде бы по должности обязаны были охранять мою безопасность.
– Елена Викторовна, вас беспокоят из Управления внутренних дел, Анатолий Анатольевич. Помните, вы нам оставили свой мобильный у вас перед дверью? Ай-ай-ай, Елена Викторовна… Зачем же вы интервью даете? Вы же нам сказали, что к родителям идете, а сами вышли к телекамерам интервью давать… Нехорошо! У нас тут начальство телевизор посмотрело и недовольно…
– Не поняла: Вы что, хотите с меня взять подписку о неразглашении информации о покушении на меня? – возмутилась я.
– Ну, Елена Викторовна, зачем же вы говорите о покушении? Никто ведь не погиб!
Я расхохоталась:
– А-а, я поняла, чем вы недовольны. Но, простите, если бы покушение удалось, то рассказывать о нем было бы уже некому, вы не находите? Между тем, я и так-то уже говорить почти не могла: язык заплетался от усталости. Я попыталась привести себя в чувство испытанным тинейджерским способом:
– Мне, пожалуйста, еще один большой, самый большой стакан колы-лайт со льдом, и с лимоном. Много льда и лимона, – слабым шепотом просила я официантку. Скоро умерла смертью храбрых и батарейка телефона. И я оказалась уже в буквальном смысле привязанной к своему любимому ресторану – вернее, к стене справа от дивана, на котором я сидела, потому что там нашлась розетка, в которую я и воткнула свою мобилу. Именно оттуда в довольно странной, скривобоченной позе, сидя на краешке дивана и пригнувшись направо (влекомая шнуром от дозарядки), я вынуждена была выйти в прямой эфир «Эха Москвы», радиостанции «Би-би-си» и дать интервью еще нескольким десяткам русских и западных СМИ. Меня уже даже не спрашивали предварительно, согласна ли я отвечать на вопросы а просто звонили на мобильный и говорили:
– Добрый вечер, Елена, вы в эфире!
– Простите, но я уже была час назад у вас, в эфире «Би-би-си»…
– А это была другая программа…
Сил давать интервью больше не было. Я пыталась отшучиваться.
– Елена, вы напуганы взрывом? Ваш издатель десять дней назад заявил в интервью, что вы сели писать новую книгу. Вы не откажетесь от этой идеи после покушения? О чем будет ваша новая книга?
– Ну сами подумайте, о чем девушка может написать книгу после покушения? – стараясь говорить как можно более серьезным тоном, отвечала я очередному пытливому журналисту. – Конечно же, только про любовь. Этот мой шутливый ответ кто-то растиражировал, и в интернете потом появились несколько заметок с «сенсационным» заголовком: «После покушения Трегубова обещает писать книжки только про любовь». Только родители, сидевшие рядом и находившиеся примерно в таком же эмоциональном состоянии, что и я, оценили шутку:
