Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы уловить перекличку мыслей Марка Твена и Альберта Шпеера и понять – что они имели в виду. Но я поясню…
Не продумать, принимая во внимание полученное образование, того, что происходило с нашей Родиной, Союзом Советских Социалистических Республик, в разные периоды его истории, не проанализировать со всей тщательностью документы и не изучить разные точки зрения без всякой предвзятости, а бросаться в авантюры восхваления Горбачёва и затем – тем более – Ельцина, не понять к лету 1991 года, что они и «их» политика собой представляют, что несут они России, не понять этого и не сообщить о своих выводах широким народным массам было для советской интеллигенции к лету 1991 года не чем иным, как преступлением!
Преступлением и по Марку Твену, и – по раскаявшемуся Альберту Шпееру, и – по здравому смыслу, и – по совести, человеческой и гражданской.
Сегодня нам далеко до открытого процесса нюрнбергского типа по делу об убийстве СССР, хотя, может быть, и не так далеко, как это многим представляется. Но если общественные условия для чего-то подобного в России создадутся, то я заранее предлагаю меру наказания для всех, всё ещё не покаявшихся и не вставших на колени перед оболганным и преданным ими Советским Союзом, – не пуля (много чести), не петля, а сотня розог.
С конфискацией преступно нажитого имущества, конечно.
Глава 15
Сентябрь 1991 года: разговор с полковником Петрушенко
После провала ГКЧП события с конца августа 1991 года до самого конца этого, с проклятой отметиной, года понеслись с ошеломляющей (для непосвящённого большинства) и с давно запланированной (для посвящённого меньшинства) быстротой.
С 21 августа по 1 сентября 1991 года провозгласили «независимость» Эстония, Латвия, Украина, Молдавия, Азербайджан, Узбекистан, Киргизия. Что это означало, вряд ли кто-то понимал даже в самих республиках. Ведь Эстония уже провозглашала «суверенитет» 26 ноября 1988 (!) года, Латвия – 28 июля 1989 года, Азербайджан – 23 сентября 1989 года.
В стране давно творилось чёрт знает что… Почти все республики провозглашали то «суверенитет», то «независимость» начиная с 1988 года, по несколько раз.
Армения, например, начав вместе с Литвой в мае 1989 года с провозглашения «суверенитета», в августе 1990 года заявила уже о «независимости», и т. п. Однако от поставок сырья и прочего по союзной кооперации никто не отказывался.
Москве достаточно было отрезать, например, Эстонию, давшую первый импульс этой вакханалии «суверенитетов» в ноябре 1988 года, на недельку от поставок энергоносителей и сырья (при, естественно, исключении «воздушных мостов» Запада с нарушением государственной границы СССР), чтобы всё стало на свои места.
Однако, напротив, развал из Москвы поощрялся. Ну, это сегодня уже не новость.
23 августа 1991 года Ельцин своим указом незаконно приостановил деятельность КПСС на территории РСФСР.
Горбачёв 24 августа заявил о своей отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС.
А 2 сентября 1991 года в Москве начал «работу» 5-й Внеочередной съезд «народных» депутатов СССР, бесславно и сумбурно свёрнутый уже 6 сентября.
В тот же день, 2 сентября 1991 года, я вновь оказался в Москве, но уже – проездом в отпуск.
В вихре событий, швыряющих страну всё более вправо и вниз, я не мог влиять на ситуацию, и поездка в Москву в конце августа лишний раз убедила меня, что организованных сил, способных противостоять развалу, в СССР сегодня нет.
Вернувшись 24 августа из Москвы, стремительно становящейся из «красной» «белой» – как становится белее бумаги теряющий кровь и жизненные силы человек, – я тоже почувствовал себя опустошённым. А тут и плановый отпуск подвернулся кстати. И я решил уехать в Керчь к родителям – побродить в одиночестве по берегу Казантипского залива, поплавать и поразмышлять.
Уезжал я из «Арзамаса-16» в воскресенье – 1 сентября. В поезде сразу завалился на верхнюю полку и отдался невесёлым мыслям. Вспоминалось то одно, то другое, в частности – показательный разговор, случившийся в июле в «Арзамасе-16» с крупным «ядерным» адмиралом. Ряд высших «ядерных» военных приехал тогда к нам на последнюю, как оказалось, межотраслевую комиссию советского времени.
Мой служебный статус не позволял и близко к этому адмиралу подойти, но вышло так, что когда я стоял в холле перед кабинетом директора ядерного центра и разговаривал со знакомым полковником из военной приёмки, адмирал с парой генералов и свитой как раз подошёл к нашей группе.
Один из местных полковников шутя заявил:
– Мы вас ожидали не оттуда, а вы решили зайти с тыла…
– Да, с тыла надёжнее, – согласился адмирал.
И тут я решился. Было ясно, что в моральном отношении наиболее не затронутым тлетворным дыханием «катастройки» общественным институтом в СССР остаются Вооружённые Силы, и вмешательство армии в идущий, как выражался Горбачёв, «процесс» могло бы страну спасти. И вот я вмешался в разговор и сказал:
– Есть ещё один хороший манёвр, товарищ вице-адмирал…
– Какой? – спросил он, «подставляясь» так, как я и ожидал.
– Зайти сбоку.
– Э, мы уж сбоку так зашли, что и не знаешь теперь, куда идти, – возразил адмирал, вновь «подставляясь» так, как мне и надо было.
– Ну, на этот счёт есть хороший рецепт, – вёл я дальше.
– Какой?
Тут я, более ни слова не говоря, похлопал себя по плечу и прибавил всего лишь:
– А вот!
Видно, ломали-таки, ломали голову военные головы в Москве, а не обратиться ли к этому лекарству, потому что адмирал взглянул на свои погоны на плечах и понимающе покачал головой.
– Нет, ЦРУ провело анализ и пришло к выводу, что в Советских Вооружённых Силах Пиночета нет…
Возможно, за давностью лет не все помнят, так я напоминаю, что генерал Пиночет совершил в 1973 году успешный военный переворот в Чили, но только не коммунистический, а антикоммунистический.
– Что ж, – сказал я на это, – тогда плохо нам будет.
– Да уж, – согласился адмирал.
Окружающие молчали, но слушали нас внимательно. А я сделал последнюю попытку:
– Ну, есть ещё один вариант…
– Какой? – в третий раз спросил московский адмирал.
– Найти Пиночета среди гражданских…
Я надеялся хоть так подсказать – да свяжитесь вы, военные люди, с кем-то из «штатского» государственного руководства, не может быть, чтобы уж все так и продали.
Но адмирал только махнул рукой, а тут из приёмной директора выскочила секретарша и сообщила, что самолёт из Москвы заходит на посадку и надо ехать на аэродром.
На том наш июльский разговор и закончился. А через месяц наступили такие события, которые показали, что ЦРУ в СССР занималось не только анализом, но и действиями, из этого анализа вытекающими. «Советского Пиночета» в Вооружённых Силах СССР так и не нашлось, а вот антисоветские «пиночетики» типа Шапошникова, Грачёва, Лебедя в том августе объявились.
Под невесёлые думы и нечастое постукивание колёс на стыках я уснул, а наутро был в Москве. Вещи – на Курский вокзал, и почти весь день свободен. Поезд в Крым уходил ближе к вечеру, и ещё на пути в Москву я решил попытаться увидеться с кем-то из трёх руководителей депутатской группы «Союз», с которыми был немного знаком.
Лишь в 1992 году я узнал, что фактически этой группой народных депутатов СССР руководил Георгий Иванович Тихонов, ныне покойный. В 1991 году он был первым, если не ошибаюсь, заместителем министра электрификации СССР, в 1992 году недолгое время – заместителем министра РФ по делам СНГ, а во второй Думе – председателем Комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками за рубежом. Личность весьма яркая, Георгий Иванович позже начал, увы, «сбоить», но когда мы с ним в 1992 году познакомились, он не скрывал ни от кого, что служит Советскому Союзу. На том мы с ним и сошлись.
А в 1991 году я был знаком из группы «Союз» лишь с полковником Алкснисом, Евгением Коганом и ещё – с полковником Петрушенко.
Коган, крупный грузный бородач из Прибалтики, ходил, хромая, с палочкой (как он мне объяснил, это было результатом падения в штормовую погоду с большой высоты при ремонте судового дизеля на том рефрижераторе, где Коган плавал то ли вторым, то ли третьим механиком). Впечатление он производил неплохое – Алкснис был явно слабее, но дозвонился я до Николая Семёновича (насколько помнится) Петрушенко.
С полковником Петрушенко мы познакомились в феврале 1991 года, а в июле 1991 года он приезжал с группой депутатов в ядерный «Арзамас-16», где выступал ярко и сочно. Но произошёл тогда случай, после которого я, увы, в бравом полковнике несколько разочаровался.
Впрочем, речь сейчас не о том, а о том, что утром 2 сентября 1991 года Петрушенко оказался на месте в своём номере в гостинице «Москва» (ещё не срытой), и я до него дозвонился. Через пять минут его помощник – подполковник-ракетчик – спустился вниз, в вестибюль гостиницы, и провёл меня к полковнику. Он в ванной добривался, собираясь в Кремль, на тот самый незавершившийся внеочередной Съезд народных депутатов СССР, который в тот день должен был открыться. Об этом мне успел сообщить помощник.
