Первоначально о своих соображениях Дашевский сообщил секретарю ЦК Компартии Украины Ф. Я. Кону, а тот немедленно связался с Л. Д. Троцким. Было решено направить Дашевского со всеми материалами в Москву.
Изучив привезенные Дашевским предложения, Троцкий написал записку в Политбюро: «…Считаю, что нужно «условия» принять, т. е. переправить их в Россию. Формальное руководство делом было возложено на т. Дзержинского. Может быть, послать т. Дашевского к Дзержинскому?»
Разведупровские материалы Троцкий переслал Ленину.
Председатель Совнаркома, со своей стороны, предложил для детального обсуждения и подготовки проекта окончательного решения создать комиссию в составе Л. Б. Каменева, И. В. Сталина и К. Е. Ворошилова.
На состоявшемся 7 октября 1921 года заседании Политбюро ЦК РКП (б) предложение Ленина было поддержано, и в тот же день комиссия приступила к работе, а к вечеру Каменев подготовил проект решения Политбюро. В нем говорилось, что целесообразно «предложение признать приемлемым, т. е. согласиться на переправку Слащёва и компании в Россию». Кроме того, предусматривалось поручить Уншлихту вызвать к себе Дашевского, проверить все еще раз (под этим понималось сопоставить данные военной разведки с материалами ВЧК) и принять на себя непосредственное руководство дальнейшим проведением операции.
Несмотря на то что Ленин воздержался от голосования при утверждении этого решения, Политбюро не нашло причин для отклонения проекта и утвердило его на своем заседании 10 октября.
Таким образом, вопрос был решен на самом высоком уровне.
Теперь предстояло продумать последующие за возвращением Слащёва действия и прежде всего то, как эффективнее использовать репатриантов для дальнейшего разложения белой эмиграции. Предварительное заключение на эту тему представили в Политбюро Уншлихт и Троцкий.
Они предложили объединить усилия ВЧК, РВСР и Наркоминдела, чтобы в кратчайший срок составить сообщение для информационных агентств и прессы о возвращении группы Слащёва, используя максимально точно показания генерала и его офицеров о причинах их перехода на сторону Советской власти. Одновременно с этим, прибывшие должны были составить воззвание к остаткам белых армий за границей, которое незамедлительно было бы опубликовано в газетах.
Никаких ответственных постов в Красной Армии этой группе реэмигрантов предоставлять не предполагалось.
Уншлихт и Троцкий считали, что главным занятием генерала Слащёва должно стать написание мемуаров. Причем до опубликования этих мемуаров всей группе рекомендовалось воздерживаться от каких бы то ни было контактов.
Предложения зампреда ВЧК и председателя РВСР 18 ноября были утверждены Политбюро ЦК РКП (б).
Итак, решение высшего политического руководства страны состоялось.
Но, не дожидаясь его, подгоняемые обстоятельствами исполнители операции в Константинополе активизировали свои действия уже с середины октября.
Тененбаум (Ельский) фактически прекратил контакты со Слащёвым, сосредоточив свои усилия на других генералах и офицерах, в том числе уезжающих в Болгарию вместе со своими частями. В ВЧК решили, что тандем Баткин — Богданов имеет больше шансов на успех.
На первую роль выходит Баткин. Он даже переехал на дачу, арендуемую Слащёвым, и оттуда через своих агентов организовывал отъезд. Дело стопорилось отсутствием денег. Капитан итальянского парохода «Жан» требовал значительную сумму в турецких лирах, а курьер из Севастополя по неизвестной причине задерживался. Наконец, он прибыл, но вызвал подозрения у английской охраны порта и был арестован.
Баткину пришлось задействовать все мыслимые и немыслимые связи, истратить остатки денег, привезенных Богдановым в сентябре, чтобы освободить торговца-курьера. И вот к концу октября все было закончено.
Тайные помощники Баткина распустили слух о серьезности намерений Слащёва уехать в Россию якобы с целью объединения «зеленого» движения и руководства им в борьбе с большевиками. Эта информация, как и было задумано, дошла до французской и английской контрразведок и несколько усыпила их бдительность.
Слащёву и его единомышленникам удалось незамеченными покинуть дачу на берегу Босфора, пробраться в порт и погрузиться на пароход «Жан». На заключительном этапе операции хорошо себя проявил близкий друг Баткина — М. Сеоев, бывший личный адъютант Деникина. Через три месяца Баткин и Сеоев тоже окажутся в Крыму. Но это уже другая история.
Слащёва хватились только через сутки после того, как пароход поднял якоря и полным ходом двинулся в сторону Севастополя. Отряд французской полиции во главе с начальником контрразведки утром 6 ноября оцепил дачу Слащёва. Заняв все входы и выходы, полиция приступила к тщательному обыску, продолжавшемуся несколько часов. Ничего существенного не найдя, французы арестовали Баткина, увезли в контрразведку и допросили.
Чтобы направить следователей по ложному пути, «начальник политической части у Слащёва», как называли Баткина эмигрантские газеты, заявил, что генерал на моторной лодке отплыл в Болгарию, а оттуда поедет в Севастополь.
Эту версию подхватили газетчики, дополняя ее слухом о намерениях Слащёва продолжить борьбу с Советской властью в южных районах России и на Украине.
Однако уже на следующий день все стало ясно: Слащёв вернулся на родину не для того, чтобы бороться с большевиками.
Об этом свидетельствовало заявление генерала, составленное им накануне отъезда из Константинополя и не без участия Баткина опубликованное в нескольких эмигрантских газетах: «В настоящий момент я нахожусь на пути в Крым, предположения и догадки, будто я еду устраивать заговоры или организовывать повстанцев, бессмысленны. Революция внутри России кончена. Единственный способ борьбы за наши идеи — эволюция. Меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь на сторону большевиков. Отвечаю: защищал не Крым, а честь России. Ныне меня тоже зовут защищать честь России, и я буду выполнять свой долг, полагая, что все русские, в особенности военные, должны быть в настоящий момент на Родине».
Французская контрразведка через агентуру из числа русских эмигрантов быстро выяснила, что вместе со Слащёвым тайно уехали бывшие помощник военного министра Крымского краевого правительства генерал-майор А. С. Мильковский, комендант Симферополя полковник Э. П. Гильбих, начальник личного конвоя Слащёва полковник М. В. Мезерницкий, а также капитан Б. Н. Войнаховский, жена Слащёва со своим братом и брат Федора Баткина — Анисим.
И англичане, французы, и генерал Врангель вынуждены были признаться (хотя бы самим себе), что чекисты переиграли их контрразведывательные службы, которые, располагая информацией о контактах Слащёва с большевистскими представителями, не смогли локализовать действия своих противников.
Через сутки капитан «Жана» пришвартовал свой пароход к причалу в севастопольской бухте. Его пассажиров на пирсе встречали сотрудники ВЧК, а на вокзале, «под парами» стоял личный поезд Дзержинского. Глава Чрезвычайной комиссии прервал свой отпуск и вместе со Слащёвым и его группой выехал в Москву.
23 ноября 1921 года в «Известиях» было опубликовано правительственное сообщение о прибытии в Советскую Россию Я. А. Слащёва и группы военных.
Жарким июльским днем 1933 года в небольшом конференц-зале столичного объединения «Моснарпит» собрался почти весь коллектив этого учреждения. Предстояло открытое партийное собрание ячейки ВКП(б), посвященное проверке (а фактически — чистке) членов партии. Список тех, кто подвергался проверке, открывал руководитель аппарата «Моснарпита» Ян Каликстович Ольский (Куликовский).
О чем угодно спрашивали Яна Каликстовича — о взаимоотношениях с сотрудниками, о количестве созданных под его руководством столовых на заводах и фабриках столицы, об отношении к оппозиции в партии. Но что удивительно, никто из участников собрания не поинтересовался у Ольского причиной перехода его, опытнейшего чекиста, руководителя советской контрразведки, в сферу общественного питания.
Из автобиографии: «В 1915–1916 годах… с группой товарищей: Корейво, Юхневич, Клыс и другие (сейчас все члены ВКП(б)) создали нелегальный кружок польской молодежи, который был после преобразован в Союз польской социалистической молодежи… и связан с социал-демократией Польши и Литвы (Лещинским-Ленским, Берковичем, Циховским и др.). В 1917 году, после Февральской революции, почти весь союз вступил в группу социал-демократов Польши и Литвы».
Революционная работа свела Яна Куликовского с людьми, которые во многом определили его дальнейшую судьбу. Это были будущий председатель Всероссийской Чрезвычайной комиссии Феликс Эдмундович Дзержинский и его соратник Иосиф Станиславович Уншлихт. Именно они в октябре 1917 гдао рекомендовали Куликовского для избрания секретарем польской секции петроградской большевистской организации и одновременно привлекли к технической работе в Военно-революционном комитете, занятом в тот период подготовкой восстания.
