Демонстранты шли по улицам, а «прохожие и жители выражали им свое одобрение». В докладе Кучина упоминаются и члены СЕПГ, которые присоединились к демонстрантам, включая даже функционеров, заявивших, что «не могут оставаться в стороне». Но, как известно из донесений агентов, — а именно на них опирался Кучин — руководство городского комитета СЕПГ не было информировано об «истинном значении демонстраций и их численности», пока они не завершились в 6.30 вечера 16 июня[419].
В конце доклада Кучин пишет, что «представители Западного Берлина играли активную роль в организации демонстрации» и цитирует информацию ЦК СЕПГ о «листовках... напечатанных во французском секторе Западного Берлина и призывавших рабочих двух восточноберлинских предприятий к выступлению против повышения норм и за «возвращение фабрик и заводов их бывшим владельцам». Однако Кучин ни слова не сказал о том, о чем потом будут говорить советские и восточногерманские официальные лица, будто забастовки и демонстрации 15 и 16 июня были организованы и проведены западноберлинскими провокаторами. Если бы у аппарата в Карлсхорсте были бы какие-нибудь сведения на этот счет, Кучин непременно включил бы их в свой отчет[420].
В любом случае, Кучин затронул наиболее чувствительные струнки Московского руководства в своем наспех подготовленном отчете: он задокументировал открытое противостояние рабочих партийной политике, незаконные демонстрации и забастовки, насильственные действия в отношении партийных активистов, конфискации и разрушение партийной собственности, участие в демонстрациях членов и функционеров СЕПГ и, что важнее всего, пассивность да и неумение руководства СЕПГ действовать во время кризиса.
ДРУГАЯ СОВЕТСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА
Другая точка зрения аппарата в Карлсхорсте об ухудшающемся положении в Берлине отражена в докладе, который был подписан полковником Фадейкиным, ставшим действующим представителем МВД после смерти Сталина[421]. Говорили, что «Центр считал генерала Фадейкина совершенно растерявшимся»[422]. Не совсем ясно, был ли он застигнут врасплох нагрянувшим кризисом. Однако напряжение, царившее в Карлсхорсте в то критическое утро, проявилось хотя бы в том, что послание Фадейкина написано от руки — частично ручкой, частично карандашом. Отправлено оно было начальнику внешней разведки Сергею Романовичу
Савченко и заместителю начальника внешней разведки по европейским странам Александру Михайловичу Короткову 17 июня в 12.25 по местному времени[423].
Фадейкин докладывал, что «ночью с 16 на 17 июня положение в Восточном Берлине остается напряженным. Хулиганы грабят магазины. Вопрос о всеобщей забастовке решен. В 7.00 большие толпы начали собираться в разных частях города и двигаться в сторону центра. Несколько промышленных предприятий уже бастует». Приведя цифры о количестве рабочих-демонстрантов, Фадейкин констатирует, что восточноберлинская полиция «не в силах навести порядок». Он пишет и о том, что «с 6.00 советские войска занимают все важные объекты: почту, телеграф, мосты, вокзалы. Патрули, каждый из двух вооруженных человек, расставлены вокруг зданий ЦК СЕПГ и правительства ГДР. Подразделение народной полиции направлено в здание Центрального комитета, где находится Политбюро СЕПГ... Движение колонн в центр города продолжается»[424].
Фадейкин повторяет, что советские войска, танки и моторизованная пехота, введены в Берлин, но добавляет: «забастовщики уверены в том, что власти не посмеют применить оружие, так как Берлин находится под четырехсторонним контролем. Если же они это сделают, то в Восточный Берлин войдут западные танки»[425]. Голословно утверждая, будто «забастовщиков и демонстрантов настраивают из Западного Берлина» (не подкрепляя документами), Фадейкин вновь подвергает критике восточных немцев. Он пишет, что Цайссер, министр госбезопасности ГДР, весь день 16 июня совещался с членами Политбюро СЕПГ, переложив «всю работу на плечи своего заместителя (Эриха) Мильке, который... недооценивает серьезности ситуации и не принимает жестких мер, необходимых для установления личности и ареста зачинщиков и активных демонстрантов». Фадейкин возмущен тем, что за весь день «восточногерманская полиция и МГБ арестовали всего лишь двадцать пять человек, главным образом, рядовых участников демонстрации»[426].
Пообещав «предпринять шаги для ареста организаторов и активистов», Фадейкин подтверждает широко известный факт — западногерманский министр по общегерманским делам Якоб Кайзер должен 17 июня в 18.00 выступить на большом митинге в Западном Берлине, интерпретируя его таким образом: «Кайзер прилетел в Западный Берлин, чтобы возглавить движение протеста в Восточном Берлине. К тому моменту, когда доклад был отправлен, то есть в 12.25, произошло много такого, что выпало из поля зрения Фадейкина, — следовательно, Карлсхорст во время кризиса не владел информацией. Например, Политбюро СЕПГ перебралось в Карлсхорст, а маршал Василий Соколовский, начальник генштаба, уже летел из Москвы в Берлин, тем самым демонстрируя приоритет армии в том, что касается восточногерманского кризиса[427].
В 12.30 советские войска получили приказ восстановить порядок. Много спорят (достаточно вспомнить комментарии Питовранова о недопустимости введения танков) об участии (или неучастии) аппарата МВД в Карлсхорсте в принятии решения о подавлении восстания с помощью советских войск. Из доклада от 24 июня Соколовского, Семенова и заместителя Верховного комиссара Павла Юдина очевидно, что решение о подавлении восстания военными силами было принято вечером 16 июня, и, как отметил Фадейкин, советские войска стали входить в Берлин утром на следующий день. Скорее всего, доклад Кучина о бессилии СЕПГ сыграл важную роль в принятии решения в Москве[428].
Когда советские войска двинулись навстречу демонстрантам, Семенов послал в Москву донесение о положении на улицах, нарушении движения общественного транспорта между Восточным и Западным Берлином и введении военного положения[429]. Рудольф Херрнштадт подтверждает, что Семенов также информировал членов Политбюро СЕПГ, находившихся в Карлсхорсте, о том, что военное положение будет введено в 1.00 дня. «Все закончится за несколько минут», — сказал он. Он также сообщил, что начальник генштаба маршал Соколовский и маршал Леонид Говоров, главный инспектор Министерства обороны СССР, находятся на пути в Берлин[430]. Прибытие Соколовского, а также введение в город советских войск говорит о том, что группа Советских войск в Германии (ГСВГ) уже информировала советский генштаб о развитии кризиса. Соколовский был отлично информирован о проблемах Берлина и Восточной Германии, прослужив там с 1945 по 1949 год, поэтому лучшую кандидатуру трудно было найти.
17 июня в 11.30 утра Семенов и Гречко, командующий ГСВГ и председатель СКК, отправили телефонограмму в Москву, сообщая, что передвижение немцев через секторальную границу прекращено. Отдельное сообщение было послано Семеновым и Соколовским с информацией, что «беспорядки в Берлине прекратились. На улицах спокойно». Рано утром 18 июня восточногерманская полиция при поддержке советских войск и восточногерманских военизированных отрядов перекрыла границу сектора для всех видов транспорта и пешеходов. Несмотря на то, что общественный транспорт не мог пересекать границу уже сутки, в городе было спокойно[431].
19 июня Семенов и Соколовский послали телеграмму Молотову и Булганину, описывая «весьма активную организаторскую роль американских военных в берлинских беспорядках». Например, арестованные, как сказано, признавались в том, что «американские офицеры лично отбирали жителей Западного Берлина в большие группы и инструктировали их, как организовать беспорядки в Восточном Берлине». Наверняка, именно это сообщение подвигло Соколовского на утверждение всего через несколько минут после прибытия в Карлсхорст, что кризис был организован преднамеренно враждебными силами. Однако из докладов Кучина и Фадейкина нам известно, что ни аппарат МВД, ни восточногерманская служба госбезопасности не заявляли ни о чем подобном. И хотя наблюдатели от берлинского командования и Управления восточными делами ЦРУ посещали Восточный Берлин, командование из Вашингтона задолго до этого запретило сотрудникам БОБ ЦРУ переступать границу советского сектора[432].
Утверждение о прямом американском (в частности, ЦРУ) участии в поддержке беспорядков привлекло внимание многих. Одни предполагали, что если Элеонора Даллес находилась в это время в Берлине в качестве чиновника госдепартамента, то и Аллен Даллес, ее брат и новый директор ЦРУ, тоже мог быть там. Но его не было. На самом деле, подобно своим соперникам из Карлсхорста, база ЦРУ в Берлине тоже пребывала в растерянности, как гласил один из докладов БОБ: «Мы были застигнуты врасплох!» Некоторые восточноберлинские агенты входили в контакт с офицерами базы в Западном Берлине, чтобы доложить о событиях в Восточном Берлине, но когда границу закрыли, информация из первых рук перестала поступать. Германская миссия ЦРУ также ничего не знала. Глава миссии генерал Люсиан Траскотг вместе со своим заместителем Майклом Берком и помощником Томасом Полгаром был в это время в Нюрнберге и обсуждал с американскими военными операции по предотвращению нарушений границ с чехословацкой стороны. О восстании в Берлине они прочитали в вечерних газетах, возвращаясь поездом во Франкфурт[433].
