С какой стороны ни посмотри, а «физическое давление» никак не дотягивает до объяснения поведения «генералов». Они ведут себя так, как будто действительно виновны в «государственной измене» и не могут «отпереться», как в 1930 году.
Генерал НКВД А. Орлов, сбежавший от Сталина, рассказывает, что в феврале 1937 г. к нему в Испанию приехал двоюродный брат, Кацнельсон, нарком внутренних дел Украины. Он сообщил Орлову, которому безусловно доверял, что военные уже давно ищут повод арестовать Сталина, но до недавнего времени понимали, что им вряд ли удастся убедить ЦК партии (против ВКП(б) генералы-коммунисты выступать не хотели — у них не было замены этой структуре управления) в том, что Сталин — «враг». Вождь владел искусством политической демагогии лучше всех маршалов и генералов, вместе взятых. Партия признала правоту Сталина в деле Большого скачка, и ответственность за его провал теперь ложилась на всех. Нужен был официальный повод для разоблачения Сталина (хоть и под давлением штыков). Кацнельсон утверждал, что «генералы» получили в свои руки такой козырь — документы о сотрудничестве Сталина с охранкой[400]. Учитывая, что все до сих пор известные документы о сотрудничестве Сталина с охранкой являются фальшивками, эти бумаги, скорее всего, были подделкой, которую могли готовить с участием старых большевиков, посвященных в дореволюционные слухи, столь неприятные для Сталина[401]. В условиях суматохи дворцового переворота такие документы вполне могли стать достаточным аргументом — партийная элита недолюбливала Сталина, а политическая культура того времени не предусматривала тщательных экспертиз (сфабрикованные обвинения в сотрудничестве с охранкой и разведками применялись в 1937–1953 гг. постоянно и не вызывали возражений).
Если Кацнельсон или Орлов не выдумали эту историю[402], судьба Сталина висела на волоске. Версия Орлова, конечно, не является исчерпывающим доказательством существования заговора. Однако она предлагает рабочую гипотезу, которая объясняет множество фактов, необъяснимых с точки зрения юридического подхода (в том числе и неизвестных Орлову). В. Роговин считает, что есть основания считать свидетельство Орлова достоверным: «Генералы отнюдь не стремились к установлению в СССР военной диктатуры. Они хотели восстановить большевистский режим и поэтому выбрали такой мотив свержения Сталина, который мог перетянуть на их сторону большинство ЦК»[403].
Мы увидим, что о том же будет писать Тухачевский в своих показаниях. Даже если они написаны под диктовку Сталина, зачем было вкладывать в уста Тухачевского показания о стремлении военных к «партийности»? И как именно об этом нюансе узнал Орлов, находившийся в Испании и занимавшийся другими делами?
Появление у военных компромата (пусть и сфабрикованного) объясняет, зачем Сталину понадобилось срочно запасаться «встречным» компроматом, полученным из крайне сомнительного источника. Речь идет о так называемой «Красной папке».
В конце 1936 г. двойной агент НКВД и германского СД, один из руководителей белогвардейской организации РОВС генерал Н. Скоблин сообщил германской спецслужбе о подготовке в СССР и Германии двойного военного переворота связанными между собой генералами двух стран. Не свидетельствует ли это, что Сталин через Ежова таким образом начал компрометировать Тухачевского уже в конце 1936 г.? Во-первых, слухи об оппозиционных настроениях Тухачевского и его готовности совершить переворот давно ходили по Европе. Бывая за рубежом, маршал вел себя независимо, что стимулировало надежды эмиграции. Вообще «слухи о заговоре с участием офицеров Красной армии и вермахта циркулировали по Европе задолго до того, как они нашли выражение в обвинениях, выдвинутых на показательных процессах 1937 г.»[404]. Так что единственная новость, которую Скоблин сообщил в Германию, заключалась в том, что заговор зреет и среди немецких военных (как сейчас известно, это была правда, но тоже основанная не на знании, а на слухах). Информация Скоблина сама по себе не могла повредить Тухачевскому. Никаких доказательств она не содержала. Никто не мог гарантировать, что немцы воспримут идею Скоблина как руководство к организации собственной провокации. Этот эпизод имел только одно последствие — он подал главе СД Гейдриху идею. Поэтому нельзя считать действия Скоблина началом сталинского наступления против Тухачевского.
В Германии не поверили этому сообщению, восприняв его как очередную провокацию в стиле операции «Трест». Гейдрих решил ответить провокацией против Тухачевского, подтвердив версию о заговоре советских военных. Была сфабрикована «Красная папка» документов, которые должны были доказать, что Тухачевский готовил переворот в пользу Германии и занимался шпионажем. Сыграла ли она какую-то роль в падении маршала?
В феврале 1937 г. чешскому послу в Германии стало известно, что Гитлер ждет переворота в СССР. В марте французскому премьер-министру Э. Даладье из русских эмигрантских кругов стало известно, что Германия готовит в СССР переворот. В своих мемуарах Э. Бенеш утверждал, что он сообщил советскому послу о заговоре Тухачевского, но известные сегодня документы позволяют считать, что Бенеш перепутал сроки. 22 апреля президент Чехословакии в беседе с советским послом С. Александровским высказывал опасения по поводу возможного сближения между СССР и Германией. С помощью чехов НКВД вскоре после 8 мая получил немецкую папку. Но на процессе против Тухачевского она не появилась. Это значит только одно: Сталин в подлинность документов не верил. Сталину могло быть известно, что немцы сфабриковали документы после того, как сами не клюнули на провокацию НКВД — сообщение о совместном заговоре советских и немецких военных. Факт этой провокации породил версию, что интрига НКВД с самого начала была направлена на уничтожение Тухачевского. Однако это очень смелое допущение. Во-первых, НКВД и раньше использовал имя Тухачевского в играх с противником, так как слухи о бонапартистских настроениях маршала широко ходили по Европе. Во-вторых, нельзя было ожидать, что нацисты начнут с таким энтузиазмом фабриковать именно те документы, которые нужны Сталину.
В любом случае, «Красная папка» играла второстепенную роль. Сталин не хотел оставлять в архивах процесса доказательства, которые могут быть впоследствии подвергнуться проверке и оказаться бесспорно фальшивыми. Но папка была ему нужна на случай, если военные используют свой фальшивый компромат.
Тогда можно будет шокировать пленум ЦК своей папкой, предложить провести проверку всех предъявленных документов и таким образом выиграть время. Папка была запасным тактическим оружием, которое так и не выстрелило. Это подтверждает и Молотов: «Не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он не всегда своим доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота»[405].
Что это была за дата? В ближайшее время не планировалось никаких праздников и маневров. Когда можно собраться вместе, иметь повод для передвижения войск поблизости от Кремля? Только во время работы июньского пленума ЦК.
И откуда Сталин мог узнать «дату переворота», а значит, и сам его план?
Почему признались военные?
Итак, Тухачевский, который все отрицал в 1930 году, признал все и даже больше в 1937 году. Почему? Ни физическое воздействие, ни папка, прибывшая из-за границы, не объясняют этой метаморфозы. Признаний военачальников, скомпрометированных связями с троцкизмом, было недостаточно. Несмотря на важность показаний Фельдмана, их тоже можно было отрицать — не велика птица. К тому же что-то заставило немедленно сознаться и его, причем безо всякого физического воздействия. Даже семья в Америке не является таким грехом, который заставляет красного командира возводить подобную напраслину на себя и ближайших товарищей.
Все это и для Сталина было неожиданностью, и сама эта неожиданность позволяет найти ответ на поставленные вопросы. На заседании Военного совета Сталин говорил: «Почему мы так странно прошляпили это дело? Сигналы были. В феврале был Пленум ЦК. Все-таки как-никак дело это наворачивалось, а вот все-таки прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных»[406]. Странная оговорка — «мало кого мы сами». Если не «мы сами», то кто открыл?
Такой сокрушительный удар по заговору может нанести только предательство. Только предательство может обеспечить властям такую уверенность в виновности людей, на которых еще недавно рассчитывали. То, что произошло в мае—июне 1937 г., — это не превентивный удар по возможной в будущем военной оппозиции. Превентивные удары можно наносить иначе, более спокойно перемещая кадры. Сталин был большой специалист этого дела. А здесь — от перемещений 10 мая до ареста главного обвиняемого — менее двух недель. И признаются невиновные люди иначе. Не так быстро, и не все.
