Сейчас, принимая экзамены у здоровых, благополучных и умных студентов, читая их дипломы и даже диссертации, я как будто стою на краю пропасти.
Казалось невозможным стереть из сознания массы образованной молодежи навыки и знания, которые еще недавно были уже хоть и не господствующими, но широко известными. Какая это была иллюзия! Министерство образования дает инструкцию — и исчезает целый пласт знания и культуры мышления. При этом видно, что руководство министерства делает это не по злому умыслу, а просто потому, что оно к этому пласту никогда не прикасалось. Ему даже бесполезно что-то объяснять.
Так получилось, что за последний год я был на многих совещаниях в «мозговых центрах» и властных структур, и «системной оппозиции». Они с уважением приглашали, слушали, просили почитать их концепции и программы, дать свои замечания. Я бы и не стал лезть с замечаниями, но раз просят — делать нечего: я давал свои замечания, и на этом наши контакты прекращались. Тихо, мирно…
Но что мне кажется важным — во всех прочитанных и выслушанных концепциях, независимо от их политических или идеологических установок, я видел одни и те же провалы и ошибки. Как будто эту возрастную когорту советской интеллигенции реформа развела по разным «партиям», но при этом изъяла у всего состава определенные инструменты мышления. Какая чертовщина! Сама эта проблема заслуживает большого исследования. Ведь после этой когорты придет поколение, лишенное уже и того здравого смысла и опыта, которыми обладает арьергард советской интеллигенции.
В этой короткой заметке неуместно разворачивать систему ошибок, которые я имею в виду. Скажу об одной общей особенности: тексты, которые излагали концепции и программы, всегда исходили из какой-то цели, опирающейся на определенные ценности (самые разные — от социальной справедливости до неолиберальных). Но эта цель никак не была привязана к российской реальности и к тем очевидным ограничениям, которые накладывает эта реальность.
Спрашиваешь: а какой социальный субъект поймет и примет к исполнению вашу программу? Никто не отвечает!
Иногда соглашаются: «Да, такого субъекта в наличии нет, его уничтожила реформа. Но мы говорим, куда надо двигаться, а возрождением этого субъекта будут заниматься другие ведомства…».
Так не бывает! Когда в 1920-1930-е гг. начинали программы — создания авиации, атомную и пр., — лидеры этих программ представляли их как системы. Это были не абстрактные модели, а совокупность взаимосвязанных задач, для решения которых надо было произвести средства из доступных отечественных материалов. И первым делом принималась доктрина создания той социальной и культурной общности, которая и будет выполнять программу, — организации ПТУ, техникумов и вузов, обучения и воспитания рабочих, инженеров и конструкторов, установления их тесных и прямых связей с учеными, военными, поэтами и кинорежиссерами, не говоря уж о создании социальных условий. Все это и генеральные конструкторы, и Курчатов обсуждали со Сталиным, вплоть до бытовых деталей, потому что «выращивание» социального субъекта крупной программы было чрезвычайной и самой сложной задачей.
А сейчас эта задача, пожалуй, намного сложнее, чем в те годы. Абстрагироваться от этой задачи — признак ухода от выполнения самых первых этапов структурно-функционального анализа. Но это значит, что цели намечаемых программ так и не будут достигнуты, ибо они являются всего лишь благими пожеланиями.
Печально, но похоже, что обучение этим умениям, необходимым всем гражданам — каждому на своем месте, — еще не скоро будет предусмотрено в образовательных стандартах. Надо самим делать, сколько успеем.
ЗАЦИКЛЕННОСТЬ НА «ТЕОРИИ»
6.08.2013
Как совместитель, я работаю на факультете политологии МГУ. Пришлось изучать учебники, по которым учат политологов. Эти учебники написаны в основном в 1990-е гг., и за образцы для них были взяты самые популярные западные учебники 1970-1980-х гг… Учебники хорошие, надо их изучать как основу.
Но ведь наше общество — переходное. Его, все кому не лень, сравнивают с убежавшими от фараона евреями, которых Моисей сорок лет водит по пустыне. Чему же наших-то будущих политологов учат? Читаешь эти хорошие учебники, и охватывает странное чувство: о чем все это? Может, плохо переведено, не удалось подобрать русские слова и выражения? Понять содержание трудно, и главное, оно совершенно не связано с той действительностью в политике, которую мы наблюдаем воочию, причем и на самом же Западе. Он, похоже, тоже переходит «куда-то вбок». О России и речи нет, она в этих учебниках практически не упоминается, иногда только помянут «Муссолини, Гитлера и Сталина».
В 1990-е гг. я регулярно проводил 3-4 месяца в году в Испании, в университете. Там тоже после смерти Франко прошла либерализация и модернизация, и гуманитариев учили уже по «европейским» учебникам. Я их не читал, у меня другие курсы были, но разговоры студентов и аспирантов очень удивляли. Спрашиваю: откуда вы все это взяли? Все не так, ребята! Посмотрите вокруг, вспомните хоть свою историю. Мнутся, и чтобы начать говорить о реальности, делают усилие, как будто для того, чтобы переключиться на другой язык. Насколько адекватнее и богаче мне казался разговор людей без высшего образования, даже малограмотных.
И что удивительно — в университете даже на каждой кафедре имеются прекрасные библиотеки! Стоят книги всех видных философов — от Аристотеля до постмодернистов. Каждая книга — клад, всегда есть что-то, открывающее глаза на нашу реальность сегодня. Даже если прямо неприложимо — дает импульс и простор для своих размышлений.
Тогда, в начале 1990-х, наши студенты еще были совершенно непохожи на испанских, у наших еще была искра скептического разума, была привычка увязать услышанное от преподавателя с той реальностью, которая «дана им в ощущении». Преподавать было труднее, но, похоже, имело смысл.
Сейчас в Интернете возникают кружки, в обсуждениях которых просвечивают зачатки нового обществоведения — без догматического официоза советского времени и без навязанных нам штампов западных учебников «для массы».
Что, на мой взгляд, следовало бы в этих кружках учесть? Мне кажется, развитие их тормозит инерция советского обществоведения — защищенность на «теории». Одни пытаются реанимировать конструкции марксизма, другие — сконструировать новую синтетическую теорию. Эти попытки тянут в схоластические споры, и признаков теоретического прорыва не видно.
Но зачем ограничивать себя этим узким коридором? Теория — очень ценная форма организации знания, но вовсе не единственная. Что же касается такой подвижной и текучей материи, как общество, особенно в периоды смут и трансформаций, то возможность описать ее в хорошей теории вообще сомнительна. Изменчивость объекта такова, что почти все понятия обществоведения не имеют «замкнутого» определения — это определение постоянно надо дополнять новыми содержательными уточнениями и оговорками. Нынешний Запад — совершенно иная система, чем та, которую представляют учебники 1970-1980-х гг. В России поколение рожденных в 1990-е мыслит и говорит по-иному, чем предыдущее поколение. Прервалась цепь времен — попробуй собрать ее рассыпанные звенья в теоретическую модель!
И при этом мы сидим на сокровищах эмпирического знания, достаточно обработанного, чтобы дополнить понятия обществоведения новыми содержательными уточнениями, которые дали бы им буквально новую жизнь. Но как раз желающих запустить руки в эти сокровища — раз-два и обчелся. А ведь перед нами пример школы Броделя: он занялся «структурами повседневности», ползучей эмпирикой. Какую кашу и сколько ели в XVI в. в разных слоях общества, как переживали чуму богатые и бедные… Яснее представляется ход становления капитализма и причины, по которым он так трудно приживается в постсоветской России, — гораздо яснее, чем от чтения «Капитала» Маркса.
Социологи, которых в России немало, за последние 25 лет собрали «Монблан фактов», говорящих о том, что произошло и происходит в нашем обществе. А теории не создали! И вся эта гора фактов осталась втуне. Молодая интеллигенция копаться в эмпирике не желает. Она создает фантастические модели, в которых, глядишь, затвердеет философский камень. Вот тогда они все объяснят.
Ну ладно, эмпирические данные об актуальном моменте еще не отлежались, не превращены в учебники. Но ведь у нас есть уже систематизированная фактология огромного эксперимента русской революции. Тогда столкнулись 5-6 больших национальных проектов, опубликованы размышления главных авторов этих проектов, дневники свидетелей попыток реализовать эти проекты. Мало того, за этим великим экспериментом внимательно следил Макс Вебер — и оставил нам почти лабораторный журнал этого наблюдения. Ведь не один же «Краткий курс ВКП(б)» у нас под рукой. Изучение этого материала — как системы проблем — могло бы стать прекрасным учебным практикумом, сродни экспериментальному.
