Всё это закончилось довольно поздно. Во время этого вечера пили мало. Гиммлер, почти не употреблявший алкоголь, выпил один стакан красного вина и курил, чего он обычно также не делал. Его рассказы и прекрасное настроение не оставили места больше ни для чего. Никогда я ещё не видел его таким!
На второй день я с Шмаузером заехал за ним, и осмотр продолжился. Он осмотрел шталаг, кухни, женский лагерь, — тогда он охватывал первый ряд бараков от комендатуры до блока 11, - мастерские, стойла, «Канаду» и DWA, мясоразделочное отделение и пекарню, строительный двор и хозяйственный лагерь охраны. Он всё хорошо осмотрел, видел заключённых, справился обо всех видах ареста и количестве. Тем утром он не дал себя водить, но сам стремился увидеть то одно, то другое. В женском лагере он видел тесноту, недостаточное количество уборных и нехватку воды, приказал начальнику администрации доложить о положении с одеждой и бельём, убедился в нехватке всего. Он потребовал разъяснений по поводу пищевого рациона и добавок за тяжёлую работу.
В женском лагере он велел исполнить телесное наказание одной профессиональной преступницы (проститутки), которое постоянно воровала всё, до чего могла добраться. Он хотел определить его действенность. Санкции на исполнение телесных наказаний в отношении женщин он оставил лично за собой. Он освободил нескольких представленных ему женщин, которые были арестованы за незначительные преступления. Говорил с несколькими исследовательницами Библии об их фанатичной вере. После осмотра он прибыл в мой служебный кабинет для заключительной беседы.
Там он в присутствии Шмаузера сказал мне примерно следующее: «Я основательно изучил Освенцим. Я всё видел, достаточно насмотрелся на все недостатки и трудности, наслушался ваших рассказов. Изменить что-либо я тоже не могу. Смотрите сами, как будете с этим управляться. Мы воюем, и надо учиться думать с учётом военного времени. Предусмотренные мной охранно-полицейские акции не могут быть остановлены ни в коем случае, и менее всего — из-за продемонстрированной мне нехватки помещений и т. д. Реализация программы Эйхмана продолжается, и от месяца к месяцу её темп будет нарастать. Смотрите сами, как продолжить развитие Биркенау. Цыгане подлежат уничтожению. Так же беспощадно вы уничтожите неработоспособных евреев. В ближайшее время рабочие лагеря при военных заводах примут первые большие контингенты работоспособных евреев, затем вы тоже немного передохнёте. В Освенциме оружейное производство тоже будет расширяться, готовьтесь к этому. В строительстве Каммлер окажет вам существенную поддержку. Сельскохозяйственные опыты будут интенсивно продолжаться. Я нуждаюсь в скорейших результатах. На вашу работу и достижения я посмотрел. Я доволен вами, благодарю вас, и присваиваю вам чин оберштурмбанфюрера [200]!»
Так завершился визит Гиммлера в Освенцим. Он всё видел и знал о последствиях [sic!]. Было ли его «Я тоже не могу помочь!» умышленным?
После беседы в моём кабинете он ещё осмотрел мою квартиру и обстановку, был этим восхищён, и ещё некоторое время побеседовал с моей женой и детьми: он был оживлён и находился в лучшем настроении. Я отвёз его на аэродром, где он кратко попрощался и улетел в Берлин.
Война приближалась к концу. Наступление русских в январе 1945 заставило РФСС решать, эвакуировать ли КЛ при вражеском приближении, или отдавать их врагу. Гиммлер приказал эвакуировать и уводить заключённых в КЛ, оставшиеся далеко позади [201]. Этот приказ стал смертным приговором для десятков тысяч заключённых. Лишь немногие заключённые перенесли преимущественно пешие марши или перевозку на принудительно доставленных транспортах, в открытых грузовых вагонах при 20° — при снеге, при невозможности отыскать продовольствие. В лагерях, которые их принимали, они ухудшали и без того бесчеловечную обстановку, которая там господствовала. Мёртвых уже не могли сжигать. Но приказ продолжал действовать, при приближении врага следовало продолжать эвакуацию.
Когда угроза нависла над Бухенвальдом, Поль вместе с РСХА добился от Гиммлера решения, по которому Бухенвальд в порядке исключения, после вывоза оттуда известных и важных заключённых, был оставлен врагу. Ибо провести пешим маршем 100.000 заключённых Бухенвальда, преимущественно больных, по густонаселённой Тюрингии было бы невозможно [202]. Ведь вражеская авиация уже практически вывела из строя железную дорогу.
Фюреру было доложено, что после оккупации Бухенвальда американцами заключённые вооружились и занялись грабежами и насилиями в Веймаре. Поэтому Гиммлер приказал, чтобы в виду приближения врага все без исключения КЛ и рабочие лагеря освобождались от заключённых, способных к выходу на марш. Скоро все КЛ или рабочие лагеря шли маршем по шоссе к ближайшему КЛ или РЛ. Возник страшный хаос. Средств связи уже почти не было, и управлять в этой суматохе было уже нельзя.
В Заксенхаузене я сам пробовал ещё раз через РСХА (Мюллер) добиться от РФСС отмены этого приказа, ставшего сущим безумием. Никакого эффекта. Гиммлер прямо приказал эвакуировать последние лагеря. Куда, он, впрочем, не сказал! За невыполнение этого приказа или промедление соответствующий комендант ответит своей головой. Представители Красного Креста давно у меня, они хотят взять лагеря под защиту Красного Креста. Гиммлер отклоняет это предложение.
Возможностей спасения больше нет. На всех оставшихся шоссе и просёлочных дорогах, и без того забитых беженцами и отступающими частями вермахта, появляются жалкие колонны шатающихся на ходу заключённых. Получать питание они смогут в течение двух-трёх дней, затем и это оказывается невозможным. Попутно следует Красный Крест, чтобы с помощью подарочных посылок предотвратить худшее. Я сам в дороге днём и ночью, чтобы подготовить сборные пункты в рабочих лагерях, чтобы организовать там пункты питания и оказания помощи больным.
Враг, голод и болезни оказываются быстрее! Колонны обгоняются врагом. Тысячи убитых и больных лежат на обочинах дорог, по которым они шли.
А в «эвакуированных» КЛ и РЛ тысячи мертвых и умирающих, которых уже нельзя накормить. Это конец КЛ и это потрясающе ужасная картина, которую видит вошедший враг, — созданная безумным планом Гиммлера об эвакуации!
3 мая 1945 я встретил Гиммлера в последний раз. В соответствии с приказом, остаток Инспекции КЛ прибыл вслед за РФСС во Фленсбург. Там ему доложили о себе Глюкс, Маурер и я. Он пришёл как раз после совещания с остатками правительства. Он выглядит свежо и бодро, у него наилучшее настроение! Он приветствует нас и тут же приказывает: Глюкс и Гесс идут как армейские унтер-офицеры под другими именами, под видом отбившихся от своих частей. Они переходят через границу в Данию, и там ложатся на дно. Маурер с остатками Инспекции КЛ также скрывается в вермахте. Всё остальное сделает штандартенфюрер Хинтц, начальник полиции Фленсбурга. Он пожимает нам руки и мы свободны! В то время при нём были ещё профессор Гебхартд и Шелленберг из РСХА [203]. Как сказал Гебхардт Глюксу, Гиммлер собирался скрыться в Швеции.
Гиммлер хотел создать СС как мощную и непобедимую организацию, которая гарантировала бы защиту будущего национал-социалистического государства. Достижению этой цели служили все его законы воспитания и отбора. Он всегда требовал жёсткости и самодисциплины, использования всей личности вплоть до самоотдачи! Выполнение полученного приказа — выше всех личных соображений. Отречение от собственной воли, подчинение её требованиям идеи национал-социализма.
В мирное время он пытался продолжать очищение СС от непригодных и неспособных элементов через постоянный отсев на курсах и занятиях — сначала офицеров всеобщих СС. Позднее отсеву подвергались также унтерфюреры и рядовые. Офицер, провалившийся на проверке, уже никогда не мог быть повышен в чине, и лучше всего для него было добровольно выбыть из СС. От всех офицеров СС младше 50 лет он требовал выполнения норм, необходимых для получения спортивного значка. Каждый офицер должен был уметь ездить верхом, фехтовать и водить автомобиль. Незадолго до войны должны были учредить спортивный значок СС, получение которого требовало также мужества — например, прыжки с парашютом, искусство спасения утопающих и др. От служащих Ваффен-СС, то есть действующих частей, требовали необходимой твёрдости, причём офицер должен был проявлять особую твёрдость. Всё воспитание было нацелено на твёрдость и самодисциплину. Особое внимание он уделял отбору среди молодёжи. Пополнение следовало постоянно проверять и фильтровать, требования [должны были] становиться всё жестче и труднее. Только тех, которые смогли дорасти до удовлетворения уже почти нечеловечески жёстких требований, — как физических, так и психических, — можно было, после длительных проверок, принять в «орден СС».
