Примечание Лотреамона, помещенное в скобках, свидетельствует о его снисходительности и заботе о легкомысленных читателях, заходящих в поисках смысла слишком далеко (от болота).
"на деревья, чьи едва дрожащие листья скрывают столько тайн, в которые им хотелось бы проникнуть своими пристальными, разумными глазами;"
Снова прямое указание на эмерджентность псов, возникших ниоткуда и очутившихся в полном уме и психическом равновесии в мире, пронизанном безумием и необъяснимостью предметов.
"на пауков, зависших на их огромных лапах или лезущих на деревья, ища спасения;"
Скорее всего, пауки успели свить себе паутину между собачьих лап за то время, пока они пристально взирали на деревья, пытаясь их понять.
Видимо, это длилось довольно долго. Может быть, несколько дней.
"на ворон, так и не нашедших за весь день добычи и возвращающихся в гнездо с усталыми крыльями; на прибрежные скалы; на огни, мерцающие на мачтах невидимых кораблей; на гулкий стук волн; на огромных рыб, которые плавая, показывают свои черные спины, а потом бросаются в бездну, и на человека, который сделал их рабами".
Описание лая окончено. Подобно магнитной стрелке, агрессивное безумие псов проходило по секторам делириумного пейзажа, выхватывая из небытия или привычного воспаленные куски реальности. Пустота и наполняющие ее мириады существ были исследованы внимательным взглядом сошедших с ума животных, пока он не остановился на предельной точке: "на человеке, который сделал их рабами". Здесь кристальное выражение метафизической мизантропии, человеконенавистничества, являющегося центральной линией в послании Лотреамона. Человек есть обертка бреда. Внутри и вовне его клокочет метафизический ад, полный невнятных намеков и режущего страха. Но человек — поработитель псов — нашел способ закрыться, убежать от вопля реальности. Он возомнил себя в безопасности. Он карикатуризировал мысль, жизнь, дух, смерть.
Мальдорор неоднократно грозился, что это ему так даром не пройдет. Рано или поздно псы восстанут. Чуть ниже и в этом фрагменте начинают явственно звучать угрожающе гомицидальные ноты.
"Потом они снова несутся по полям, перепрыгивая на окровавленных лапах через канавы, тропинки, через пашню, кучи травы и торчащие булыжники. Создается впечатление, что они впали в бешенство и ищут гигантский водоем, чтобы утолить свою жажду. Несчастный запоздалый путник! Друзья кладбищ набрасываются на него, раздирают на куски и тут же пожирают, брызгая кровавой слюной, так как зубы у них как раз для этой цели. Дикие звери, не осмеливаясь приблизиться, чтобы поучаствовать в поедании человеческого мяса, пускаются бежать куда подальше, пока не скроются из виду, дрожа."
Этот хрестоматийный пассаж живописует, что станет с человеком и с человечеством, если они немедленно не изменят своего отношения к псам (к псам Лотреамона; все уже поняли, что речь идет о чем-то совершенно ином, нежели "домашние животные", известные как собаки). "Проходит несколько часов, и псы, вконец обессилившие от бесцельного бега, с высунутыми языками, бросаются друг на друга, и не понимания, что они делают, рвут друг друга в клочья на тысячу кусков с неимоверной скоростью."
Все. Инфернальная литургия закончена. Псы, появившись из живоносной тьмы несуществования, совершив все, что могли, исчезли. Так проходит припадок падучей, накат галюциногенов, шевеление нитей жизни в тканях ходячего трупа. Псы съели друг друга. У них не было иного выхода. Иначе Лотреамону их некуда было бы деть. Все цепи они разгрызли в самом начале.
Цикл агрессии завершен. Далее следует расшифровка самим Лотреамоном метафизического смысла происшедшего.
"Они действуют так не из-за жестокости. Однажды мать со стеклянными глазами сказала мне: "Когда ты лежишь в своей кроватке и слышишь лай собак в далеких полях, спрячься под одеяло и не пытайся представить себе, что там происходит. Они одержимы ненасытной жаждой бесконечности, как ты, как я, как все смертные с бледными и удлиненными лицами. А впрочем, подойди к окну и понаблюдай за этим спектаклем, в нем есть особая утонченность". С тех пор я очень уважаю стремление к смерти. Я, как и псы, чувствую потребность в бесконечности… Но я не могу, не могу удовлетворить эту потребность! Мне сказали, что я — сын мужчины и женщины. Это довольно странно… Я думал, что я нечто большее! С другой стороны, какая разница, откуда я взялся? Если бы это зависело от моей воли, я предпочел бы быть сыном самки-акулы, чей голод — друг бури, и тигра, известного своей жестокостью: тогда я был бы не таким злым."
Жажда бесконечности. Это базовый импульс, ток высокого напряжения, просветляющий и поражающий случайных существ кошмарного мира. Изредка. Как молния. Как мгновенный бритвенный порез. Загадка псов прояснилась. Что-то большее, чем их существо, шевелилось внутри них, обдавая холодом и бросая в бешеный водоворот всеуничтожения. Псы — мысли Шивы, Кровавого, красно-коричневого. Шивы вечного, скрытого, вездеприсутствующего. У Мальдорора была очень хорошая мать. Уступая педагогическому инстинкту, она решила, в конце концов, объяснить ребенку смысл бесконечности и позволила ему наблюдать гомицид и последующий коллективный суицид псов. Она привила ему "уважение к стремлению к смерти" и "потребность в бесконечности". Как-то само собой напрашивается догадка, что эта удивительная женщина чем-то напоминает Кали, супругу Шивы. Ведь, пожалуй, только эта Дама, действительно, страшней живущей трупами потерпевших кораблекрушение акулы.
Далее Лотреамон описывает существование Мальдорора в пещере.
"Иногда, когда моя шея не может больше двигаться в одном и том же направлении и замирает, чтобы вращаться в обратную сторону, я внезапно бросаю взгляд на горизонт, виднеющийся через щели, еще оставшиеся среди веток, плотно покрывших вход в пещеру: я не вижу ничего! Ничего… как будто нет этих полей, танцующих вместе с деревьями и с длинными линиями птиц, рассекающих воздух. Это мутит мою кровь, мой мозг… Кто бьет мне по голове железным прутом, подобно удару молота по наковальне?"
Ничего. Жаждущий бесконечности рано или поздно, но приходит к Ничто, к его вкусу, к его абсолютной, последней стихии. Этих полей и деревьев на самом деле нет. Они давно ушли вместе с разорванными в клочья псами. Псы утащили их с собой, в воронку вечности, вывернув пейзаж наизнанку.
Удар молота не может убить, как не может оживить чистый воздух, полный утреннего озона.
Ничего.
"Rien, cet ecume…". "Ничто, эта пена..."
Маллярме
Cтатья написана в 1995 г., впервые опубликована в ж-ле «Элементы» № 5 (Досье «Терроризм»), 1995
Россия — страна сна. Ее грани размыты, ее пейзажы туманны, лица русских людей не держатся в памяти. Язык основан на интонациях и ассоциациях, на каком-то таинственном токе невысказанного и нерационального, что проступает сквозь обычные слова и фразы. В тайне русского языка — тайна России.
Однажды гениальный Евгений Головин удивительно точно указал на существование в языке (русском) особого пласта, который находится между речью и молчанием. Это еще не слова, но уже и не отсутствие их. Это загадочный мир сонных звуков, странных вибраций, предшествующих фразам, предложениям, утверждениям. Их и мыслью не назовешь. Головин привел тогда в пример фразу писателя Юрия Мамлеева из эпохального романа «Шатуны» — "Федор рыл ход к Фомичевым". В ней выпукло, осязаемо, почти плотски ощущается этот промежуточный пласт, ткань стихии русского сна. "Что-то копошится в чем-то, чтобы попасть куда-то." Одна неопределенность упрямо орудует в другой, чтобы достичь третьей. Это не психоанализ, не безумие, не банальный идиотизм. Просто в подвалах национальной души ворочается нечто не имеющее названия, увертывающееся от света, отвергающее воплощение в форме, которая будет заведомо уже, суше, фальшивее.
У Мартинеса де Паскуалиса, основателя мистического учения «мартинизм», который так повлиял на европейскую (в том числе русскую) мистику XVIII–XIX века, есть особое таинственное понятие — «Шоз». Столкновение с этой реальностью является, по Мартинесу де Паскуалису, венцом духовного опыта, последним и высшим результатом сложнейших теургических и магических операций. Конечно, можно было бы тупо перевести французское слово «chose» его русским аналогом «вещь», но все сложнее. Русское слово «вещь» этимологически происходит от глагола «ведать», т. е. «знать». "Вещь", таким образом, в русском языке определяет не предмет сам по себе, но его известность, его знакомость, мысль, информацию о нем. Вещь есть то, о чем человеку (или нечеловеку) известно. «Шоз» — это нечто иное, это темная сторона предмета, ускользающая от взгляда разума. «Шоз» относится, скорее, к полуречи-полумолчанию. Это озарение неразумным присутствием, которое больше похоже на ожившую тьму.
