У многих народов есть легенды о битве со змеем или драконом; чуть меньше легенд, в которых гад многоголов; чуть меньше — тех, где змей способен отращивать снесенные богатырем головы. Но, — поверьте на слово прочитавшему не один десяток сборников сказок, былин и преданий, — только у одного народа жены убитых змеев стараются погубить богатырей, превращаясь в роскошную, шелками и бархатом убранную постель, яблоню с золотыми яблочками, колодец родниковой воды с золотой чаркой. И у этого единственного народа, у русских, этот сюжет появляется лишь в сказках, меченных именем чуда-Юда.
Младший богатырь — Иван Крестьянский сын, Иван Быкович и т.д. — разоблачает козни змеих, изрубив постель, яблоню и колодец.
Враг. Не противник, не соперник — именно Враг.
Враг, чьи ноздри ранит само твое дыхание, твоя жизнь ("Фу-фу-фу, русским духом пахнет!").
Его ключевая вода — яд для тебя.
Плоды его садов — отрава.
Роскошь его жилищ — погибель.
Воплощенная скверна, от любых следов которой мир надо очищать огнем и железом.
Помните, у Ибн Хаукаля: "если что и оставили — так только лист на лозе"?
Сколько древней, не остывшей за тысячелетие, непримиримой ненависти — "ненависти к аду и делам его", как выразился все тот же Честертон, — сохранила эта сказка! Вот оно, русское "esse delendam"!
Кому-то может показаться чересчур натянутым, чересчур романтичным такое рассуждение. Что ж, мы охотно верим в "Аннибалову клятву" или знаменитое присловье Катона, но поверить в то, что и наши предки были людьми, многим не под силу. Напомню пример из другой, более близкой к нам эпохи.
В XVI-XVII веках Белая и Малая Русь были землями Польско-Литовского государства, Речи Посполитой. Спесивые шляхтичи желали жить роскошно, но обеспечивать средства для этой роскоши не умели и не желали. Вместо этого они отдавали землю, с деревнями хлопов-крепостных, "на откуп", то есть в аренду иудейским купцам и ростовщикам. Как хозяйствовали на арендованной земле достойные преемники рахдонитов, хорошо описал Гоголь в "Тарасе Бульбе":
"Он уже очутился тут арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки, высосал понемногу почти все деньги и сильно обозначил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не осталось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело, все пораспивалось и оставалась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и все воеводство".
Таких "Янкелей" были десятки и сотни. Отсылаю читателя к работам Костомарова; там это описано подробнее и научней. Не буду говорить о черном, довлевшем над откупщиками, подозрении, подозрении воистину карфагенском, отдававшем залитыми детской кровью алтарями Молоха. Скажу о другом, несомненном. Арендаторы додумались до того, до чего в свое время не додумались рахдониты. А именно — они взяли на откуп церкви. Поставьте себя на место хлопов. Представьте: чтобы помолиться в церкви, окрестить дитя, обвенчаться, отпеть и похоронить покойника, чтобы сделать все эти вещи, для христианина естественные, как солнечный свет и необходимые, как воздух — вы должны заплатить иноверцу. Да не просто иноверцу — потомку Иуды, потомку тех, кто кричал: "Кровь Его на нас и на детях наших!" (Мф. 27:25)! А поскольку денег у вас нет — их вытянул тот же иноверец — то ваш малыш может умереть некрещеным (представьте детскую смертность в описанных Гоголем условиях!), и попадет в ад или превратится в мелкую нечисть; вы с любимой останетесь жить во грехе и погубите душу; ваш старый отец будет зарыт неотпетым на неосвященной земле, как самоубийца, как павший скот!
Вполне естественно, что в годы Колиивщины или Хмельничщины гнев повстанцев-гайдамаков тяжелее и страшнее всего обрушивался на откупщиков. Сочувствовать ли жертвам собственной алчности, дело, читатель, ваше. Я затеял все это отступление для другого.
Гайдамаки, конечно, были страшные, дикие люди, почти звери, хуже — бандиты. Они охотно грабили панские усадьбы-фольварки и купеческие караваны. Но, вламываясь в дома откупщиков, они не брали себе ничего. Грабители и душегубы брезговали добром "врагов бога". Все имущество ломали, сваливали во дворе в кучи, и сжигали.
Может быть, сходство русов Святослава и гайдамаков не исчерпывалось усами, чубом на бритой голове и серьгой в ухе? И — сами-то вы, читатель, не побрезговали бы на их месте? Может, сестру вашей бабки продали за эти монеты? Может, эта шуба — из соболей, купленных у вашего деда-купца на фальшивые деньги; те деньги, за которые его сварили в масле в немецком городе? Может, этим, расшитым золотом поясом, расплатились с наемником за вспоротые животы беременных славянок, за пойманных на копье малышей?..
Помните норманнское "мы не станем носить в кошельках мертвых друзей!"?
Слишком тяжелым было хазарское золото. Тяжелым, как восемь поколений убитых или сгинувших в рабстве сородичей.
Об участи рахдонитов долго говорить не стоит. Просто поблагодарим предков за чистоплотность. Они не стали смаковать кровавые детали — не захватнической войны, справедливой мести! — в десятках "книг", "псалмов" и "пророчеств". Остался лишь космически страшный образ в былине "Федор Тырянин" — образ вражеской крови, чуть не поглотившей богатыря.
Расступалася Мать Сыра Земля
Как на все четыре стороны.
Пожирала в себя кровь жидовскую,
Жидовскую, басурманскую, царя иудейского.
Погибли, впрочем, не все хазары — Святослав был милосердней ветхозаветных героев. Кто-то, как мы помним из Ибн Хаукаля, бежал, чтоб потом вернуться под власть русов. Кто-то так и остался — в Хорезме, в Крыму. Кое-кто попал в плен. Мы можем уверенно говорить об одной такой пленнице. Ее Святослав подарил матери; вскоре хазарка стала любимой рабыней, "милостницей" Ольги и ее ключницей, завхозом, говоря на современный лад. Звали везучую рабыню Малкой.
Были, однако, и те, чья участь была еще менее завидна, чем у бывших владык каганата. Я о славянских наемниках армии каган-бека. Об их судьбе не сохранилось прямых сообщений. Но догадаться легко — она, думается, вполне подобна судьбе греческих наемников, воевавших в персидском войске против Александра Македонского. После победы великодушный Александр отпустил по домам пленных персов, кое-кого даже взял на службу, пленных же греческих наемников поголовно казнил. В Болгарии мы увидим, как Святослав обходился с предателями. Вряд ли он был мягче во время хазарского похода. Так что, повторяю, завидовать судьбе славян-наемников я бы особенно не стал. И скорбеть о ней — тоже.
Чудо-Юдо погибло. Рухнуло царство воплощенной скверны, почти на тысячу лет отодвинулось ее воцарение. Ученые считают сказку про бой с чудо-Юдом на Калиновом мосту следом обрядов посвящения. Что ж, пусть так. Посвящением, испытанием была для юной Руси схватка с чудовищным каганатом. Мы сумели пройти через него.
Благодаря Святославу.
10. СЫНЫ СВЕТА, ЖИТЕЛИ ТЬМЫ. СЕРЕДИНА ЗЕМЛИ МОЕЙ
Пусть ляжет на уста молчания обет.
Зажжем светильники и вознесем молитвы.
Мы знаем — близится мистический рассвет:
Мы собрались на мессу Бога битвы.
Пусть ночь темна и траурна палитра,
Но скрыть ли сумеркам божественный Завет?
Неся причастье закланных комет,
На Хара Березайт восходит светлый Митра.
С. Яшин "Литургия Митры".
1. Путешествие топарха.
Склоняли выю греки и хазары
Перед мечом с насечкой черт и рез.
А. Широпаев "Русь".
Прихотливы бывают пути исторических источников. Окажись под рукой топарха — губернатора Климатов, крымских владений Византии, лист чистой бумаги, то есть, конечно, пергамента…
Но вот не оказалось. И черновик важного документа оказался начертан на чистых страницах подвернувшейся под руку книжки. Благодаря чему и уцелел, избежав обычной участи черновиков. Чистовой вариант, надо думать, сгинул после взятия турками Константинополя. Завоеватели много дней тогда топили городские бани императорским архивом и книгами дворцовой библиотеки. Остается лишь сожалеть об уникальных источниках, навсегда утраченных для науки.
Не стану задерживаться на спорах историков вокруг этого документа, названного условно "Запиской греческого топарха". Их, как всегда, немало. А узнали мы из самой "Записки" вот что…
Жил-был топарх. Жил не тужил, управлял богатыми землями, да радовался, что столица далеко. А значит, он, топарх, вроде как сам себе хозяин. Но однажды сильно об этом пожалел.
