Выражением новой оценки стратегической ситуации в мире, возможностей США поддерживать свое влияние явилась так называемая «доктрина Никсона», основные пункты которой содержались в выступлении президента на острове Гуам 25 июля 1969 г. Главная идея этой доктрины заключалась в том, что страны, находящиеся в сфере влияния США, делились на две категории. В отношении первых Р. Никсон обещал «обеспечивать щит ядерной мощи США». Это касалось наций, «союзных с нами, или тех, чье выживание мы считаем жизненно важным для нашей безопасности». К этим странам относились государства западноевропейского региона, Япония, Австралия и Новая Зеландия, Израиль. Что же касается прочих стран американской орбиты влияния, то «мы обеспечим им военную и экономическую помощь, которая соответствует нашим договорным обязательствам. Но мы будем ожидать от нации, которая, находится под угрозой, что она возьмет на себя преимущественную ответственность за обеспечение людской силы, необходимой для ее обороны»*. Это была уже новая политическая философия. Не весь мир, а лишь развитые зоны капиталистической системы объявлялись жизненно важными – ради преобладания в них США были готовы воевать. Огромная же масса развивающихся стран по существу объявлялась лишь зоной желательного американского доминирования.
В те самые месяцы и годы, когда Америка втягивалась во вьетнамскую авантюру, а потом остановилась и начала медленную деэскалацию, угроза зоне американского глобального влияния начала исходить не только со стороны национально-освободительных движений, подобных вьетнамскому, но все более со стороны прежде близких союзников. Набирал силу процесс самоутверждения ближайших союзников США, он был подготовлен более быстрым, чем в США, индустриальным развитием Западной Европы и Японии. До конца 60-х годов объединенная экономическая мощь Западной Европы и Японии была меньше американской. На рубеже 60 – 70-х годов наступает качественно новый этап – два конкурирующих с США центра (каждый из которых создает свою собственную систему зависимых государств, т. е. свою зону влияния, западноевропейские государства – в Средиземноморье и Африке, Япония – в Восточной Азии) стали по совокупным экономическим показателям превосходить американскую мощь.
В «период Вьетнама» – между 1964 и 1972 гг. – в Азии колоссальным по силе соперникам американского экономического влияния стала Япония, а на Западе вырос экономический и политический соперник в лице Европейского экономического сообщества. Этот процесс превращения союзников в конкурентов происходил в период увеличивавшейся зависимости США от внешнего мира. В 1970 г. они экспортировали товаров на 27,5 млрд. долл., к 1977 г. эта цифра возросла до 121,2 млрд. долл. Американские фирмы находили более выгодным вывозить капиталы за пределы США: общая сумма прямых инвестиций за рубежом составляла 75,5 млрд. долл. в 1970 г. и 149,8 млрд. долл. в 1977 г.*
В декабре 1969 г. ЕЭС приняло решение об увеличении Сообщества, что привело в последующем к принятию в «Общий рынок» Англии, Дании и Ирландии. Были также приняты решения об ускорении процесса интеграции, переходе ее в новые области. 1 января 1973 г. западноевропейская «шестерка» превратилась в «девятку». Страны «Общего рынка» превосходили США по населению и приближались к ним по объему совокупного валового продукта.
Япония в 1969 г. обошла по объему валового национального продукта Западную Германию, выйдя на второе место в капиталистическом маре. Восстановление мощи Западной Германии и Японии привело к лишению США привилегированных позиций, на которых держалась бреттон-вудсская система, созданная в 1944 г. Экономическая и валютно-финансовая система США уже не могла быть абсолютной опорой и гарантом всей системы международных отношений. «У нас нет золота, – жаловался советник президента Никсона, – мы лишились рычага воздействия на союзников»*.
В октябре 1972 года лидеры стран ЕЭС поставили перед собой задачу создания политического союза. Французы сняли свои возражения против вступления в ЕЭС Англии, и Сообщество декларировало свою готовность создать систему политического единства. Впервые за послевоенный период в капиталистическом мире у США появился конкурент, примерно равный им по основным параметрам – демографическим, экономическим, частично политическим и военным. Вокруг значительной части Западной Европы возникла новая «граница» – единый таможенный тариф «Общего рынка», стимулировавший импорт ближайших соседей на рынки девяти стран ЕЭС, а не далеких Соединенных Штатов. Индустриальный центр западного мира – промышленность Соединенных Штатов – стал встречать на пути своего проникновения в Западную Европу ограничения в виде таможенных барьеров ЕЭС. Более того, «Общий рынок» вовлекал в свою орбиту страны Средиземноморья и Африки, усложняя доступ на новые рынки развивающихся стран для американских компаний. Парадоксально, но не со стороны Востока, а из расположенного рядом со штаб-квартирой НАТО координационного центра ЕЭС в Брюсселе стала исходить угроза действий, подрывающих позиции США в мире. Экономическая и финансовая опора американского влияния – бреттон-вудсские соглашения стали под натиском возрожденной Западной Европы анахронизмом. В одностороннем порядке США в 1971 г. отказались от них, прекратив обратимость доллара в золото и введя налог на импорт. Г. Киссинджер назвал эти действия «декларацией экономической войны другим индустриальным демократиям»*.
Отмечая, что «новая Европа девяти была привержена теперь целям не только экономического, но и политического объединения», Г. Киссинджер пришел к выводу: «Эта экспансия и укрепление западноевропейского единства указывали на окончание фактического американского преобладания на Западе, которым был характерен период с 1945 г. За исключением двух сверхдержав, западноевропейская экономическая и потенциальная военная мощь была теперь больше, чем у любого другого региона на Земле. Это единство было обречено на выработку своего собственного облика, своей собственной позиции»*. Г. Киссинджер не был уверен в дружественном отношении находящегося в процессе становления мирового центра – Западной Европы. Он считал утраченными иллюзиями «веру поколения выдающихся американцев в обеих политических партиях, которые считали гарантированным то, что объединенная Западная Европа облегчит наше глобальное экономическое бремя, продолжая в то же время следовать нашему политическому руководству. Они помнили лишь бессильную Европу конца 40-х годов, полностью зависимую от Америки в плане экономической помощи и военной безопасности. Они забыли, что Европа изобрела концепцию суверенности, что в Европе государственное искусство столетиями совершенствовало философию национализма, что нежелание европейских стран подчинить периферийные интересы более широким целям было главной причиной двух катастрофических мировых войн в этом столетии. Многое изменилось с 1945 года, и я всегда сомневался в том, что (Западная) Европа объединится с целью разделить наше (курсив Г. Киссинджера. – А. У.) бремя или что она согласится играть подчиненную роль, как только обретет возможность утвердить свои собственные взгляды».
В результате действия указанных факторов созданная в 40 – 60-х годах система внешнеполитического воздействия США начала давать сбой: под влияние и негативного опыта, прежде всего вьетнамского, было расколото согласие большинства американского населения платить любую людскую и материальную цену за глобальный интервенционизм, за контроль над далекими заокеанскими странами; союзники и сателлиты не только отказались поддержать США в авантюрах, подобных вьетнамской, но усилили свой сепаратизм, активизировали поиски своей собственной линии в мировой политике; экономика США показала пределы своих возможностей, особенно это относилось к «бюджетному здоровью» страстны; вьетнамская война резко увеличила государственный долг и создала предпосылки невиданной в послевоенное время инфляции.
Как теоретик внешней политики США, Г. Киссинджер отличался от предшественников тем, что не считал теории «кризисного реагирования» лучшим ответом на чрезвычайные проблемы, стоящие перед США. Кризисные ситуации он рассматривал как отражение и проявление более глубоких процессов; задачей интеллектуальной элиты считал такое обслуживание внешнеполитических интересов США, при котором усилия направлялись бы на создание базовых мировых структур, благоприятных Америке, а не на шлифовку методов процесса принятия решений в обстановке конфликта. Он писал: «Соединенные Штаты должны базировать свою внешнюю политику на предпосылках, аналогичных тем, которые другие нации исторически избирают для проведения своей политики. Доля в мировом валовом совокупном продукте, представляемая нашей экономикой, уменьшалась на 10% с каждым десятилетием: от 52% в 1950 г. до 40% в 1960, до 30% в 1970 г., до 22% в 1982 г.... Оставаясь еще сильнейшей, но уже не превосходящей других нацией, мы должны были серьезно отнестись к мировому балансу сил, ибо если бы он обратился против нас, это могло бы оказаться непоправимым. Теперь мы уже не могли ждать, когда угроза появится перед нами во всем объеме, теперь мы должны были увеличить наши ресурсы за счет новых концепций».
