Поэтому "совестью нации" ни правозащитники, ни даже академик А.Д. Сахаров не были и быть не могли. Как и нет оснований считать их противостояние советским властям моральным актом. Дело совсем в другом. Выступая в защиту советских законов, в защиту диссидента, несправедливо осужденного советским судом или посаженного в психушку, правозащитники поступали смело и мужественно, ибо шли на заведомый риск быть арестованными и осужденными. Но то обстоятельство, что следственные и судебные органы применяли в отношении диссидентов, правозащитников и других "нежелательных" для них лиц подлоги, показания лжесвидетелей, выносили им несправедливые обвинительные приговоры, ничего не говорит о "моральности" самих правозащитников. Ведь абсурдно же наделять "моральностью" того или иного политического деятеля (а правозащитники были именно политическими деятелями) по степени "прогрессивности" его политических взглядов, а не по нравственным критериям!
Постоянные преследования властями, необходимость конспирации выработали у значительной части правозащитников менталитет подпольщиков, ведущих неравную, но благородную борьбу с тоталитарным "большевистским" режимом. Для правозащитника-либерала партократическое советское государство — его партийные органы, КГБ, прокуратура — воспринималось как основной источник зла и несправедливости, совершаемых в стране. И, загнав себя однажды в угол конфронтации с властью, правозащитнику и диссиденту было психологически нелегко из него выйти.
Менялось отношение правозащитников и к проблемам страны, и даже к собственному народу, в своем подавляющем большинстве не поддержавшему правозащитное и диссидентское движение, хотя и выражавшему симпатии к "пострадавшим за справедливость". Все больший вес в деятельности правозащитников стали занимать проблемы свободы эмиграции — евреев, этнических немцев, религиозных групп. Да и сами правозащитники, как евреи-отказники, все больше отчуждались от своего народа, уходили во внутреннюю эмиграцию, а многие и во внешнюю — в Израиль, США, Францию, Германию.
О степени важности для правозащитников проблемы свободного выезда из страны можно судить по известному высказыванию самого авторитетного в 70—80-е годы правозащитника — академика А.Д. Сахарова о том, что основным правом человека является свобода покидать и возвращаться в свою страну. Эта точка зрения, разделяемая значительным большинством российских правозащитников, стала свидетельством окончательного разрыва российских правозащитников с их первоначальной "патриотической" ориентацией и перехода с конструктивных позиций на деструктивные, антигосударственные.
Действительно, в условиях, когда о возвращении в СССР уехавшего на Запад не могло быть и речи, настаивание на приоритетности права на свободу перемещения было равносильно поддержке эмиграции из Советского Союза, ее пропаганде. Ведь поддержка выезда на Запад без реальной возможности вернуться на Родину, в Россию, вела к "утечке мозгов", "работала" на геополитического и цивилизационного противника СССР — Соединенные Штаты Америки. Она поощряла эмиграцию из Советского Союза квалифицированных специалистов, способных конкурировать на западных рынках труда. Причем речь отнюдь не шла о защите "права на профессию": ведь подавали на эмиграцию, как правило, прекрасные специалисты, занимавшие высокие позиции в науке, промышленности, медицине, искусстве.
В конкретных же политических обстоятельствах того времени речь шла об эмиграции советских евреев, а также о "репатриации" этнических немцев в ФРГ. Что же касается подавляющего большинства советских людей, не имевших "еврейских" или "немецких" корней, то для них эмиграция была практически невозможна, ибо израильские и немецкие власти посылали "вызовы" только своим этническим соотечественникам. И даже если удавалось переслать в СССР вызов этническим русским, то органы МВД не давали им разрешения на эмиграцию, если на то не было санкции КГБ, использующего "еврейский канал" для высылки из СССР неугодных ему лиц (диссидентов, "непослушных" писателей, отсидевших срок националистов и т. д.).
Хуже того, каждый этнический русский, оказавшийся в пересыльном пункте (Австрии или Италии), должен был для получения въезда в западную страну доказывать эмиграционным властям свою причастность к диссидентской деятельности либо предъявить документальные доказательства, что он преследовался в СССР по политическим мотивам. От еврея же требовался лишь документ (его паспорт или паспорта родителей), подтверждающий его принадлежность к "дозволенной" к эмиграции религиозно-этнической группе.
Так что борьба российских правозащитников за право на эмиграцию была на деле поддержкой борьбы за выезд из страны членов лишь одной-двух этнических групп — евреев и немцев (позже — пятидесятников). Эта деятельность правозащитников никак не может считаться борьбой за права человека, то есть правозащитной деятельностью, но лишь борьбой за привилегии для отдельных религиозно-этнических групп.
Поддержка российскими правозащитниками движения советских евреев за репатриацию в Израиль воспринималась и как солидарность с сионистским движением, имеющим четко выраженный националистический характер. Это обстоятельство, а также значительный процент евреев среди московских правозащитников создавали в народе и среди патриотической (то есть непрозападной) части российского образованного общества мнение, что российские правозащитники не представляют русский народ и, занимаясь выборочной защитой прав человека, выполняют национальный заказ мирового еврейского сообщества.
Формированию такого отношения к российским правозащитникам способствовала и поддержка их американскими еврейскими правозащитными организациями, как, например, либеральным "Union of Councils for Soviet Jewry", который выбрал в свой Совет директоров А.Д. Сахарова, В.К. Буковского и А.Д. Синявского. Большое влияние на администрацию США и на советскую Академию Наук имел американский Committee оf Concerned Scientists, состоящий из всемирно известных ученых (в подавляющем большинстве евреев) и оказывающий информационную, профессиональную, моральную, юридическую и материальную помощь советским ученым, преследуемым или лишенным возможности работать по специальности за свое "инакомыслие" или за желание эмигрировать из Советского Союза.
Не может быть случайным и тот факт, что единственной международной террористической акцией, которая вывела московских правозащитников на демонстрацию, был захват в 1973 году палестинскими террористами из организации "Черный сентябрь" израильской спортивной делегации. Тогда на демонстрацию протеста вышли не только московские евреи-отказники, но и правозащитники, включая чисто русского А.Д. Сахарова.
На кого "работали" советские правозащитники?
В 1976 году, вскоре после подписания Советским Союзом, странами Европы, США и Канадой Хельсинкских соглашений, в Москве, Киеве, Тбилиси, Вильнюсе и Ереване правозащитниками были созданы группы по наблюдению за их выполнением Советским Союзом. В эти группы вошли оставшиеся на свободе правозащитники "первого призыва" и новые правозащитники, в том числе и евреи-отказники. Хельсинкские группы продолжили дело Инициативной группы, к тому времени состоявшей из двух человек, поскольку остальные либо находились в заключении, либо были вынуждены эмигрировать. Хельсинкские группы в основном исполняли информационную и пропагандистскую работу: их документы отсылались в международные правозащитные организации и имели своей целью привлечь внимание западной общественности и западных правительств к фактам нарушения советскими властями Хельсинкских соглашений.
Словом, к началу 80-х годов основными критериями успеха деятельности советских правозащитников, в частности Хельсинкских групп, были уже не положительные изменения в правовой области и даже не степень распространения правозащитной информации среди населения СССР, а уровень осведомленности западных средств массовой информации, западной общественности и правительств о состоянии дел с правами человека в СССР. Добавлю, что вследствие специфически "экспортного" характера документы Хельсинкских групп (в отличие от "Хроники текущих событий") практически не распространялись в "самиздате" и не имели хождения в СССР за пределами узкой группы правозащитников.
Надо сказать, что частые высказывания членов Московской Хельсинкской группы, в частности Л.М. Алексеевой, что-де группа не преследовала никаких политических целей, а лишь действовала из чисто моральных и гуманитарных побуждений, лукавы и неубедительны. Члены группы прекрасно отдавали себе отчет в том, что, систематически отсылая на Запад информацию о нарушениях прав человека и одновременно требуя от советских властей их прекратить, они ставят перед советским руководством заведомо не выполнимые требования. Тем более что эти требования предъявлялись людьми, открыто апеллирующими к западным правительствам, чья цель — уничтожение политической, экономической и социальной системы, существующей в СССР.
