В роли «паладинов Путина» сегодня выступают не только члены кооператива «Озеро»[26], занявшие ключевые позиции в российской государственной и финансовой системах. Его личная гвардия — многочисленные бывшие и действующие сотрудники спецслужб, полномочия которых кажутся сопоставимыми по масштабу с чекистскими сразу после Октябрьского переворота. И восстановление памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянке кажется не формой борьбы за исторический облик Москвы, а данью уважения духовному наставнику. Порой кажется, что роман Владимира Сорокина «День опричника» [27] краеугольным камнем лег в основу внутренней политики современной России. «Новое дворянство», которое сегодня называется ФСБ, успешно осваивает рыночные инструменты в собственных интересах и насаждает атмосферу напряженности в узкой прослойке российского общества, позволяющей себе хотя бы намеки на инакомыслие. Процент опричников существенно вырос по сравнению с временами Ивана Грозного.
Нельзя обойти стороной и фактор «русского мира», ставшего идеологической матрицей для курса России на восстановление своего влияния на постсоветском пространстве. Лозунги «защиты соотечественников» и содействия православию позволяют добиться многого в сопредельных государствах, чему свидетельством стало правление Виктора Януковича, опутанного сетью агентов влияния Москвы, не последним из которых можно назвать предстоятеля РПЦ[28] Кирилла. Любопытно, что одним из лидеров светского «русского мира» является внук Вячеслава Молотова Вячеслав Никонов, возглавляющий факультет государственного управления в МГУ имени М. В. Ломоносова. По мнению Владимира Путина, «русский мир может и должен объединить всех, кому дорого русское слово и русская культура, где бы они ни жили, в России или за ее пределами. Почаще употребляйте это словосочетание — «русский мир» [29].
Не лишним будет отметить, что наряду с продвижением идеи «русского мира» в России на уровне массовой культуры и официальной науки проводят зачистку и смену смысловых акцентов исторического прошлого. Ожесточенная борьба против памяти о некоторых украинских исторических персонажах, среди которых особое место занимают Иван Мазепа и Степан Бандера, посмертное перетягивание под российские знамена представителей культурной элиты выглядят (и являются) элементами осознанной стратегии, направленной на доминирование России. Но не обходится и без проблем.
Стремление совместить чекистские методы с воспеванием образа белого офицера как носителя российской идентичности в изгнании привели к любопытным симбиозам не только в части массовой культуры или форменном обмундировании российских силовиков, где двуглавый орел мирно соседствует с алой пятиконечной звездой. Бывший сотрудник Российского института стратегических исследований историк Александр Сытин весьма нелицеприятно отозвался о тех, кто поставил исконно-посконное православие во главу угла аналитической работы, исказив исходные данные для анализа ситуации в Украине[30].
Он также высказал любопытное мнение в интервью «Радио Свобода», которое было однозначно воспринято его бывшими коллегами. По его словам, «Россия хочет не допустить Украину в Евросоюз и НАТО, вот это точно. Какими средствами этого добиться? На сегодняшний день, по-моему, понимание отсутствует. Но есть общепринятая точка зрения, что в Евросоюз и НАТО не возьмут страну, имеющую неурегулированные конфликты. И поэтому Россия заинтересована в том, чтобы этот конфликт тлел. Что касается наступления на Мариуполь, Николаев, Одессу и к Приднестровью, честно говоря, пока остаюсь оптимистом и все-таки не верю, что этот сценарий будет реализован» [31]. Справедливости ради отметим, что господин Сытин полагает, что Россия не готовилась к действиям против Украины на протяжении длительного периода времени. Оценивая ситуацию на начало 2015 года, после серии ходов российского руководства, опальный аналитик отмечает: «Очевидно, что даже если направить танковые клинья на Киев, то Украина никогда уже не будет не только российской, но даже пророссийской — это невозможно. Белоруссия ведет себя более настороженно. Казахстан ведет себя очень настороженно. Весь проект евразийской интеграции практически находится на стадии полного провала»[32].
Но вернемся к военному компоненту гибридной войны, который является инструментом достижения политических целей. Начальник российского Генштаба Валерий Герасимов в вышеупомянутой публикации отметил, что «широкое распространение получили асимметричные действия, позволяющие нивелировать превосходство противника в вооруженной борьбе. К ним относятся использование сил специальных операций и внутренней оппозиции для создания постоянно действующего фронта на всей территории противостоящего государства, а также информационное воздействие, формы и способы которого постоянно совершенствуются» [33]. Вряд ли кто-нибудь, кроме хорошо информированных персон в Москве, на тот момент предполагал, что до начала реализации сценария гибридной войны против Украины остался всего год.
Начало ХХІ века стало периодом серьезных испытаний для мирового сообщества. Казалось бы, чем дальше история уходит от момента завершения Второй мировой войны, тем больше у человечества возможностей сделать необходимые выводы, провести своеобразную «работу над ошибками». Закономерно, что уровень развития общества, сознания, технологий определяет место и роль военного аргумента в международной политике. Война эволюционировала от «последнего довода королей» до своего рода смирительной рубашки, которая вполне способна удушить в смертельных объятиях не одного потенциального агрессора.
Вызовы современного мира находят отражение и в военной науке. Один из авторов концепции гибридной войны Фрэнк Хоффман справедливо заметил, анализируя войны ХХІ века, что «война есть не только военные действия, проведение сражений. Необходимо принимать во внимание и учитывать социально-культурные, техноэкономические и геополитические измерения войны. Война является развивающейся реальностью, и наше понимание и лексикон также должны развиваться, чтобы быть в состоянии ухватить данную эволюцию — новые условия для своего описания и решений требуют новых типов оружия для максимально эффективного реагирования и новых творческих методов и концепций»[34].
Характер современных и будущих войн определяется тенденциями развития форм и способов ведения вооруженной борьбы. Среди них следует обратить внимание на следующие факторы.
— Постоянно возрастающее значение стратегического неядерного сдерживания противника путем массового оснащения войск новейшими средствами вооруженной борьбы для ведения неядерных, неконтактных (дистанционных) боевых действий. Боевые действия больше не соревнования в численности вооруженных отрядов, а смотр их оснащенности и боевой подготовки.
— Нарастающая роль динамичности и маневренности в действиях войск на разрозненных направлениях с широким применением сил быстрого реагирования, аэромобильных войск и войск специального назначения. Маневренные и отлично подготовленные отряды способны решить судьбу военного противостояния.
— Расширение пространства и масштабов вооруженной борьбы, перенос боевых действий с земли и поверхности морей в воздух, под воду и в космос. Одновременное огневое и электронное поражения войск, объектов тыла, экономики, коммуникаций на всей территории противника.
— Постоянное возрастание роли противоборства в информационной сфере и использование новейших информационных технологий.
— Борьба с международным терроризмом, создания экспедиционных сил для проведения миротворческих и антитеррористических операций[35].
Поэтому, собственно, гибридную войну можно в общих чертах определить как совокупность заранее подготовленных и оперативно реализованных действий военного, дипломатического, экономического, информационного характера, направленных на достижение стратегических целей. Ее ключевое значение заключается в подчинении интересов одного государства другому в условиях формального сохранения политического устройства страны. К базовым компонентам гибридной войны можно отнести традиционные и нестандартные угрозы, терроризм, подрывные действия, новейшие и нешаблонные технологии для противодействия превосходящему в компоненте военно-политической мощи противнику.
Гибридная агрессия — это комплекс разнородных воздействий на противника регулируемой величины и комбинируемого характера, применяющиеся по заданному алгоритму, где военные средства не являются доминирующими. Коротко ее можно охарактеризовать как войну-трансформер, которая, как и классическая война, включает в себя военный компонент, спрятанный глубоко внутри. Этот факт важен для понимания сути гибридной войны. Снаружи постоянно находятся другие — невоенные — оболочки, что и не позволяет идентифицировать гибридную войну как войну классическую. Поэтому ключевым в приведенном определении является понятие «агрессия», вопреки тому, что большинство ее компонентов не выглядят как война. [36]
