Далее все шло по уже отработанному с испанцами сценарию. 1 апреля 1901 года, всего лишь через 8 дней после пленения, Агинальдо принес в Маниле клятву на верность Соединенным Штатам, после зачтения официального текста, сугубо от себя, рассыпавшись в цветистых заверениях на предмет вечной преданности «освободителям от испанского ига». Три недели спустя он публично обратился к «братьям по борьбе», призывая их последовать своему примеру. После чего, получив «компенсацию» в размере 100 000 долларов, ушел из политики. Однако ни захват Агинальдо, ни его призывы не произвели на филиппинцев особого впечатления. Война продолжалась под руководством популярного генерала Мигеля Мальвара, сумевшего объединить часть регулярных войск и нанести американцам несколько локальных, но чувствительных ударов. Ужесточение репрессий особого успеха не приносило. Помогла серия случаев: в начале августа 1901-го в Маниле была убита неизвестными престарелая мать Мальвара. В конце сентября та же участь — также от рук неизвестных — постигла семью его дяди, в декабре случайно утонула приемная дочь, учившаяся в манильской иезуитской школе, а затем был арестован врач, время от времени ездивший в «мятежные» районы для оказания помощи тяжело больной жене генерала.
Короче говоря, в апреле 1902 года Мальвар сдался в плен вместе с тремя тысячами бойцов — последними батальонами филиппинской армии. К чести американцев, они повели себя благородно: генерала приняли с честью, попросив о сущей безделице — призвать к капитуляции еще сражающихся коллег, и как только это было сделано, сеньору Мальвар обеспечили наилучшим уходом, а всех сдавшихся отпустили. В качестве бонуса был даже предъявлен и повешен некий Самора, признавшийся в убийстве родни Мальвара «из личной ненависти».
Капитуляция Мальвара была концом республики, но не Сопротивления. Эстафетную палочку подхватил Макарио Сакай, молодой генерал, не слишком образованный выходец «из низов», ранее близкий к Бонифасио и стихийный демократ по убеждениям. Он неплохо дрался с испанцами и американцами, попал в плен, около двух лет отсидел в тюрьме, но в 1902-м, когда армия Мальвара капитулировала, был отпущен, после чего ушел в труднодоступные горные районы Кавите и опубликовал Акт о Сопротивлении, призвав филиппинцев к борьбе против оккупантов. Призыв был услышан. Очень скоро обширные районы Северного Лусона оказались вне американского контроля, а в середине 1904 года Сакай созвал Учредительную Ассамблею, принявшую Акт о провозглашении в освобожденных районах Тагалогской республики, правопреемницы Филиппинской республики, конституция которой легла в основу Конституции нового государства — правда, с рядом поправок в сторону либерализации. Президентом, естественно, стал Сакай, а вице-президентом — адвокат Франсиско Карреон, известный своими леволиберальными убеждениями, поклонник Прудона и Бернштейна. Оба, и полуграмотный президент, и его весьма начитанный заместитель, считали, как и Мабини, к которому Карреон был весьма близок, что бороться только за независимость мало, и активно пытались решить ключевой вопрос — вопрос о земле, которую начали понемногу изымать у помещиков и передавать крестьянам. Те, в свою очередь, отвечали Сакаю полной поддержкой, в связи с чем первые попытки янки ликвидировать «коммунистов» (именно так именовали сторонников Сакая в официальной переписке) завершились для них весьма неудачно. И вторые тоже.
Неудачи продолжались до тех пор, пока в конце 1905 года американское правительство не приняло к исполнению план некоего полковника Майерса, предложившего использовать в непокорных районах «эффективный опыт» британцев, подавлявших чуть раньше бурское сопротивление. Три провинции, Кавите, Батангас и Лагуна, были объявлены «Особой Зоной» — с сетью концлагерей, куда было загнано все взрослое мужское население. В ответ на каждую операцию Сакая расстреливались по 50–100 заключенных по жребию, а деревни, заподозренные в поддержке республиканцев, подверглись полной блокаде с лишением населения права работать в поле и собирать урожай (несколько позже эту тактику возьмет на вооружение будущий маршал Тухачевский, подавляя Тамбовское восстание). Всего за полгода число филиппинцев, погибших от голода, превысило 100 000 человек.
И люди сломались. Они начали «сдавать» повстанцев. Сражаться дальше в таких условиях было невозможно. 14 июля 1906 года Сакай со штабом и правительством сдался американцам, обещавшим взамен (письменно и на высшем уровне) полную амнистию всем, сложившим оружие, а также упразднение концлагерей. Второе обещание янки, хоть и не сразу, выполнили, первое — нет. Рядовые бойцы и офицеры решением военных властей пошли на каторгу «до исправления», сам Сакай и его ближний круг, пробыв на свободе всего три дня, были взяты под арест. Около года от президента Тагалогской республики требовали обратиться к «лесным людям» и убедить их, что янки — это хорошо. То есть точь-в-точь того, чего пятью годами ранее получили от Агинальдо. Однако поступок, естественный для первого президента, оказался неприемлемым для последнего. Сакай, категорически отказавшись, в конце концов был отдан под суд военного трибунала, приговорен к смерти «за бандитизм» и 13 сентября 1907 года повешен вместе со всем штабом. В последний момент исключение (замена казни изгнанием) было сделано только для вице-президента Карреона, оружия в руках не державшего и, главное, состоявшего в переписке с рядом видных либеральных интеллектуалов Испании и Франции. Лишнего шума в европейской прессе янки все-таки не хотели, а сам по себе дон Франсиско никакой угрозы интересам Штатов не представлял.
Так все и кончилось. Особо отпетые лесовики дрались с американцами аж до 1913 года, но их действия все больше скатывались к бандитизму с легким, все более выцветающим политическим оттенком. Новым владельцам островов эта уголовщина головной боли не причиняла. Для филиппинцев мало что изменилось, разве что отношение новых хозяев, к цвету кожи и разрезу глаз не вполне равнодушных, грело национальную гордость куда меньше, чем высокомерие испанских аристократов, на фенотип внимания не обращавших. Штаты, обретя первую настоящую колонию, вошли в круг полноценных великих держав. Когда же некий американский журналист из числа особо нахальных позволил себе в ходе одной из пресс-конференций спросить самого Президента США, достаточно ли моральна, на его взгляд, ситуация с Филиппинами, мистер Рузвельт, человек прямой и не лишенный юмора, спокойно ответствовал в том духе, что мораль моралью, а на спасение филиппинцев от испанского гнета истрачено 600 миллионов долларов. А это много, и имеет же право Америка как-то эти затраты компенсировать. Согласимся: сказано честно, без обиняков и, по большому счету, справедливо.
Будучи счастливым отцом двух дочерей, одна из которых уже давно на выданье, а за второй, насколько я ее понимаю, не заржавеет, авторитетно заявляю, что великий предприниматель Фердинанд Лессепс лучший бизнес в своей долгой жизни сделал даже не построив Суэцкий канал, а выдав единственную дочь замуж за инженера Филиппа Жана Бюно-Варилья. Да, конечно, парень был небогат, но многомудрый виконт сумел различить в нем что-то, не позволяющее указать на дверь. И очень правильно поступил. Однако начнем с начала…
С середины XIX века идея канала через Панамский перешеек возбуждала великие державы, хорошо понимавшие значение проекта, а поскольку янки и бритты слишком опасались друг друга, в конце концов канал начали рыть французы, политически нейтральные и уже имевшие опыт постройки Суэца. В 1878 г. колумбийское правительство выдало инженеру Наполеону Визе концессию, которую он за 2 миллиона долларов продал «Всеобщей компании межокеанского канала», принадлежащей Лессепсу. История проекта сама по себе достаточно интересна, однако излагать ее здесь не место. Отметим главное: в конечном итоге слово «Панама» стало нарицательным. Плохо просчитанная схема финансирования лопнула, компания рухнула, хотя спасали ее как могли, не щадя сил. Филипп Жан Бюно-Варилья, главный инженер проекта и по совместительству зять Лессепса, в поисках инвесторов добрался аж до Санкт-Петербурга, но безуспешно. В феврале 1889 года грянуло банкротство и судебное решение о ликвидации Панамской компании. Число разоренных акционеров, главным образом из числа мелких рантье, оказалось близким к миллиону. А в 1892-м оппозиционная пресса начала публиковать убойный компромат. Как выяснилось, руководство компании массами скупало политиков, чиновников высшего уровня и прочей полезной живности, способной помочь с рекламой, защитить от аудита и «пробить» дополнительные кредиты. Скандал был невероятный. По Парижу прокатилась волна вельможных суицидов, одно за другим рухнули три правительства, поскольку найти непричастного к интриге кандидата в министры оказалось невозможно. И не только во Франции. Как выяснилось, платили и в Колумбии. По материалам французской прессы, за океаном были привлечены к ответственности множество чиновников, в том числе и оба губернатора провинции Панама, Хосе Доминго де Обальдиа и Мануэль Амадор Герреро, сотрудничавшие с Лессепсом.
