Наиболее ярким и часто успешным примером является использование в политических целях экономических отношений с зарубежными партнерами. Политизация экономических отношений Евросоюза берет свое начало в конце 1970-х годов. Она заключается в том, что экономические инструменты начинают все чаще применяться для продвижения политических целей. Постепенно формируется принцип политической условности. Его суть в том, что экономическая помощь, а также более глубокие экономические отношения предоставляются тем государствам, которые уважают принципы демократии, права человека и верховенство закона.
Евросоюз оправдывает применение этого принципа тем, что он защищает общепризнанные нормы и делает это на многосторонней основе. Однако политическая условность также критикуется как вмешательство во внутренние дела суверенных государств. Кроме того, она ставит под вопрос сами ценности, поскольку они навязываются извне. Внутри Евросоюза спор относительно возможности применения экономических мер для достижения политических целей был решен положительно в определении Европейского суда 1979 года. В будущем Россия и Европа могли бы выстраивать совместную, основанную на европейском опыте систему деликатного воздействия на своих внешних партнеров.
Во-вторых, инвестиционные и технологические возможности европейских компаний по-прежнему являются оптимальными для России. Их предпочтительность, вне зависимости от перспектив эволюции проекта Европейского союза, объясняется набором исторических и религиозных факторов, ставших определяющими при формировании российской цивилизационной идентичности. Более того, именно европейские инвесторы и стоящие за их спиной правительства в наибольшей степени заинтересованы в укреплении социальной стабильности в России. В любом случае именно европейский капитал будет для России наиболее социально ответственным. В том числе и в силу существующих в континентальной Европе традиций отношений бизнеса и государства.
Необходимо учитывать, однако, что придание этим возможностям равновесного по отношению к вполне материальному российскому вкладу характера потребует четких юридических гарантий. Только в том случае, если масштаб европейских инвестиций в России и включенность экономики партнеров в единые производственно-технологические цепочки сделают разрыв отношений губительным для всех, устойчивость стратегического союза будет гарантирована.
И, наконец, в-третьих, Европа может предложить устойчивые, пусть и не всегда совершенные с точки зрения либеральных экономистов системы управления бизнесом, в том числе и энергетическим. Ценность европейского опыта в данной области особенно велика в контексте объективной тенденции увеличения государственного вмешательства в экономику и взаимозависимости между крупным национальным бизнесом и государством.
Пока диалог России и ЕС в сфере энергетики сосредоточен преимущественно на вопросах торговли и только изредка, в порядке большого достижения и на уровне Россия – страна Евросоюза (Германия, Италия, Франция), – обмена правами на разработку или продажу потребителям энергоресурсов. Таким образом, дискуссия не затрагивает важнейшего, по мнению специалистов, аспекта мировой энергетики – проблемы управленческого вакуума в данной области и отсутствия влияния на цены в международном или даже региональном масштабе.
Вместе с тем именно данная проблема – неспособность ни одного из игроков к управлению энергетикой (страны ОПЕК, США и крупные частные компании, страны-производители, Евросоюз и отдельные европейские государства) – имеет своим следствием во многом все большую волатильность ценообразования, что ведет к периодическим лихорадкам на рынке и соответствующим последствиям для потребителей-избирателей. Как результат: энергетика становится наиболее политизированной частью экономики, и степень ее чувствительности к внутриполитическим конъюнктурам пока неуклонно растет. И чем меньше способность государств влиять на цену, тем выше нервозность в отношениях между ними.
Неудивительно, что в области экономики секьюритизация (рассмотрение в контексте безопасности) энергетической и инвестиционной сфер является главным препятствием для выстраивания новой позитивной модели взаимодействия Россия – Европа. Характерная в первую очередь для действий Евросоюза, она заключается в необоснованной политизации вопроса «энергетической зависимости» от России и в том, что стремящемуся выйти на рынок ЕС российскому капиталу приписывают преследование не столько коммерческих, сколько политических и геополитических целей. Это в свою очередь стимулирует часть игроков в Евросоюзе (Еврокомиссия и некоторые страны-члены) вводить против российского капитала защитные протекционистские механизмы, а также проводить политику, нацеленную на приобретение с помощью тех или иных мер максимально большего контроля над поставками в ЕС энергоносителей. Подобные действия вызывают ответные шаги со стороны России.
Как и Россия, большинство государств континентальной Европы придают вопросам управления экономикой, при понимании неизбежности и необходимости государственного вмешательства в рынок, большое значение. Собственно, и объединение угля и стали, стартовый проект европейской интеграции, было направлено в значительной мере на совершенствование и координацию государственного вмешательства в экономику. И современная экономическая политика в Евросоюзе является наиболее цивилизованной и изощренной формой такого вмешательства.
Все эти ресурсы «старой Европы» могут стать не только компенсацией российских «потерь» от сокращения масштабов монополии, но и серьезным вкладом в политическую и социальную стабильность от Атлантики до Владивостока. Однако достаточна ли возможная компенсация для каждого из партнеров?
Будем рассуждать откровенно: любая компенсация кажется неравноценной тому – и в России, и в ЕС, – кто рассчитывает получить максимум возможного просто так. И вопрос здесь лишь в том, когда к партнерам приходит осознание того, что «просто так» не бывает, а если бывает, то полученный в результате формат отношений становится минным полем скрытых обид и политической нестабильности.
На низовом уровне неравноправная интеграция ведет к возникновению так называемого дефицита демократии – отсутствия участия граждан в подготовке и принятии важнейших решений. Данное явление становится неизбежным следствием интеграции на уровне самого ЕС. Однако еще более остро проблема демократического дефицита проявляется, как только Европейский союз начинает строить что-то совместное со странами, которые не являются его полноправными членами. Будучи гораздо более весомым в плане экономической мощи, а также органически неспособным оперативно подвергать ревизии собственную правовую базу, ЕС вынужден фактически навязывать партнерам свои нормы как единственно возможный каркас для совместного проекта.
С такой проблемой уже долгие годы сталкивается, к примеру, Норвегия, почти безропотно принимающая установки Брюсселя в рамках Соглашения о европейском экономическом пространстве. Несмотря на то что жители Страны фьордов упорно отказываются вступать в ЕС и делегировать таким образом часть своего суверенитета общим органам, только соображения политкорректности не позволяют официально закрепить за Норвегией статус зависимой территории.
Частично удалось решить проблему дефицита демократии в случае со странами Центральной и Восточной Европы, которые хоть и адаптировали свои правовые стандарты к требованиям ЕС, но весной 2004 года получили за это долгожданный статус полноправного членства в союзе. После того как представители Венгрии, Латвии, Польши и других заняли свои места за столом заседаний Совета ЕС, вопрос о легитимности подлаживания их правовых систем под acquis был автоматически снят. Если же речь заходит об отношениях ЕС с теми соседями, которые не хотят или не могут стать его членами, здесь к дефициту демократии ведет практически любая форма сотрудничества, идущего дальше простого торгового обмена.
На верхнем, общеполитическом уровне залогом нестабильности становится то, что одна из сторон всегда чувствует себя неудовлетворенной условиями сотрудничества и стремится к их пересмотру. Поэтому нельзя забывать, что основы формата отношений, приносящих максимальные выгоды только одному, могут быть подвергнуты брутальной ревизии в случае изменений политического режима другого. Примеры Латинской Америки и некоторых стран Ближнего Востока служат в этом вопросе весьма убедительным доказательством.
В этой связи склонность к «игре с нулевой суммой», которую в последние годы последовательно демонстрируют Россия и Европейский союз, представляется рациональной сейчас, но малопродуктивной в долгосрочной перспективе, хотя и увлекательной с точки зрения текущей политической борьбы и выборов. А также, что является наиболее сложной проблемой, отражает существующее в России и Европе восприятие друг друга.
