И наоборот — Аркадий Бабченко живет в Москве, налоги платит в России, детей растит в России, дважды сражался за Россию в ее колониальных войнах — но стоило ему начать позитивно отзываться о Майдане и АТО, как он враг народа и русофоб, и бабушка еврейка…
Самая жестокая ирония тут состоит в том, что обычно именно патриоты — злейшие критики своей страны. Но мы помним из первой части про нарциссизм и критиков, так?
Я уже писала, что главная проблема с русским национализмом — в том, что это вообще не национализм. Национализм — это стремление сделать лучше своему народу. Даже такое ебанько, как Гитлер, озаботилось не только нарциссическими чаяниями немцев, но и дорогами. Если удержание Империи сделает нации хуже — обойдемся без Империи.
Но русский национализм — это именно удержание Империи любой ценой и расширение оной без оглядки на возможности и последствия. Это настолько не национализм, что в советские годы легко прокатывало за интернационализм. Только настоящий интернационализм — это «все нации хороши», а советский — «все нации хороши, пока они с нами и пока мы можем с ними делать что хотим».
Вот почему русское националистическое движение во все времена выглядело так жалко: с одной стороны, русский националист, если хоть немного мозга есть у него в голове, понимает, что Империя губит нацию, что она снова и снова использует ее как расходный материал в своих проектах — и что нужно против этой Империи что-то предпринять; но его «внутренний русский» при этом стремится слиться с Империей в экстазе. Как тут не профейлить эпически все дело.
Во времена перестройки казалось какое-то время, что нарциссический цикл сейчас Россия сломает. Люди окончательно поняли, что одновременно быть грандиозным и стоять в очереди за сахаром по талонам ни фига не выходит. К черту грандиозность, мы хотим достатка! Мы хотим нормальной еды, хорошей одежды, машин, которые ездят и сервиса, который обслуживает. Реальность победила.
А вот хрен. Оказалось, что тяги к достатку недостаточно. Не происходит чудодейственного преображения реальности, на которое нарцисс всегда рассчитывает. Нужна терапевтическая работа, нужно выкапывать и выковыривать из подсознания свое «ничтожное я», свои прососы и грехи.
У немцев это выкапывание и выковыривание приобрело буквальный характер: союзники гоняли их в концлагеря выкапывать трупы жертв и перезахоранивать на гражданских кладбищах. И как жаль, Господи, как жаль, что коммуняк не заставили раскапывать Бутово или Быковню или другие места массовых захоронений. Меньше было бы паскудных шуточек про «сорок миллионов, убитых лично Сталиным».
Вместо момента осознанности Перестройка стала очередным циклом нарциссического самоуничижения. За которым пошла новая перезагрузка — «поднятие с колен».
Самое плохое в нарциссическом расстройстве — то, что его непосредственный виновник, как правило, начинает страдать уже поле того, как заставил пострадать всех в воем окружении. То есть, оно не может поразить одну персону и на том остановиться — пораженная персона в ходе жизнедеятельности распространяет вокруг себя. Причем те, кто имел несчастье нарцисса полюбить, страдают больше всего.
Повреждения, которые нарцисс оставляет на психике окружающих, называются нарциссической травмой.
И Украина пострадала от нее тяжко.
Многобуков о нарциссической травме. Внешне она выглядит как проявления нарциссического характера в человеке, который сам по себе не нарцисс. Вот если в вашем кругу есть кто-то, кто нарциссом не был, но сочетался с нарциссом браком, вы начнете в его/ее поведении замечать нарциссические черты. Почему они проявляются? Потому что нарцисс стремится разрушить личность партнера и тот выстраивает защитные механизмы.
Начинается с идеализации. Нарцисс оголтело идеализирует партнера, друга, ребенка — потому что все, кто имеет к нему отношение, должны быть совершенны. Но никто не совершенен, так что эта фаза всегда коротка. Ну и нарцисс реально не может потерпеть рядом с собой кого-то превосходящего или хотя бы равного. Так что дальше начинается фаза обесценивания или фаза «ты можешь и получше»: каждое персональное достижение партнера/ребенка/друга либо присваивается нарциссом, либо обесценивается. Затем начинается фаза унижения: благополучно лишив жертву личных достижений, нарцисс внушает ей, что она полное ничтожество, а нарцисс — единственное светлое пятно в ее мизерной жизни. Дальше идет фаза прямого насилия: физического, психического, экономического.
Почему это происходит? Во-первых, потому что внутри нарцисс ощущает свое ничтожество и не верит, что кто-то может любить его и быть с ним добровольно. Во-вторых, у нарцисса «я» нестабильно, локус контроля снаружи — и ему страшно, что кто-то завладеет контролем. Он боится, что его будут опять унижать, наказывать и прессовать, как делали любимые родители, и проецирует этот страх на других любимых. В-третьих, из-за размытости своего «я» он не очень хорошо отличает свою личность от других. То есть, на сознательном уровне он прекрасно понимает, что он отдельно, а Вася Пупкин отдельно, но на уровне подсознания при интеракции с Васей он уже фигово понимает, где его эмоции и потребности, а где Васины. Если нарцисс Васю ненавидит, он это воспринимает как «Вася ненавидит меня», особливо если религия мешает ему ненавидеть Васю откровенно (Коля, я машу тебе ручкой). Если он Васю любит, то Вася однозначно любит его, и в каждом жесте Васи он эту любовь к себе прочитывает. Если со временем выясняется, что Вася таки не любит, то Вася сцукопредатель и нет ему прощения. А если Вас таки любит — Боже храни Васю, ему предстоит весь этот цикл от идеализации до насилия. Потому что нарцисс будет требовать полного растворения в себе, а когда добьется этого — обнаружит, что любить больше некого и пойдет искать новую жертву.
Идеализация-обесценивание-унижение-насилие при этом не сменяют друг друга, а дополняют и усугубляют.
Я хочу, чтобы вы знали: нарцисс вовсе не ощущает себя успешным хищником. Напротив, он ощущает себя жертвой. «Я влюбился в нимфу, а она превратилась в пошлую бабу с примитивными желаниями» — стандартная лав-стори нарцисса. Вот эта пошлая баба и страдает от нарциссической травмы.
Самые сообразительные уже заметили паттерн, да?
Дарагие россияне любят описывать свои отношения с бывшими колониями в терминах семейных отношений, особенно братства. И, конечно, русский народ — старший брат (скипнем тот неловкий момент, что грузины и армяне крестились за полтысячелетия до русских, а Киев был процветающим средневековым городом, когда на месте Москвы находилось болото). Сейчас Москва на коне поэтому русские — «старшие». И именно они ведут «младших братьев» …а куда, собснно? А неважно, куда бы старший брат ни вел — все хорошо. Он же старший.
Русские любят «младших братьев», эти маленькие гордые нации, геройски сражавшиеся против захватчиков — турков там разных, татар, поляков и немцев, и кто там еще пытался захватничать. И сражались они гордо и бесплодно, изнемогали, пока русский старший брат руку не протянул и не помог захватчику ввалить. А тогда уже они счастливо воссоединились с братом и стали частью Империи.
И как только они частью Империи стали, как тут же кинулись изучать русский язык, великий, могучий, правдивый, свободный, и поняли, что он намного лучше, чем их языки. Так что они легко перешли на русский или, по крайней мере, заменили алфавит на кириллицу (кроме вечно подозрительных прибалтов, постоянно косящих на Запад, да грузин с армянами, упорно цепляющихся за свои архаичные кракозябры).
Но некоторые, прямо скажем, отщепенцы и сукинсыны нахально заявили, что Россия — такой же захватчик, как и те, другие, что «освобождение» в ее исполнении — такое же завоевание, вид сбоку, и боле ничего. Они держатся за свои смешные языки, пытаются сочинять на них какую-то жалкую литературу, ковыряются с фольклором — словом, сепаратисты и буржуазные националисты. При царизме с ними панькались, ссылали в ссылки, при Советах расстреливали и в лагеря загоняли — даже странно, почему не помогло, и в 1991 году эти пидарасы провозгласили свои суверенитеты, укусили руку кормящую, сцуки такие. Но мы их не бросили, мы им устроили свои марионеточные режимы, поэтому они рано или поздно поумнеют и вернутся к нам, ну а самых паршивых мы заставим.
То есть, цикл «идеализация-обесценивание-унижение-насилие» в государственном масштабе. Мы сейчас проходим фазу насилия, как вы успели догадаться.
Сердцевина украинского национального «эго» сформировалась до эпохи интенсивных контактов с пост-монгольской Русью. Сепарация, сопряженная с развитием национального самосознания, была направлена на католическую Польшу главным образом. С ней дружились, воевали, мирились, сливались, разъединялись, Московия была где-то на периферии. Именно в то время у украинца сложился сердцевинный «образ себя» — запорожского казака, «несгибаемого, непреклонного, несломленного». Да, Украина никогда не сводилась к одному только Войску Запорожскому, но именно оно было ключевой политической силой в этой местности.