Мертон описывает особый тип поведения людей, которые не удержались в состоянии конформности, он обозначает его термином ретритизм. Вот каковы его основания и типичная эволюция: «С точки зрения социально-структурных источников этого типа приспособления, последний часто встречается, когда и культурные цели, и институциональные способы их достижения полностью усвоены, горячо одобряются и высоко ценятся индивидом, но доступные институциональные средства не приводят к успеху. Возникает двойной конфликт: интериоризованное моральное обязательство использовать для достижения целей только институциональные средства противостоит внешнему побуждению прибегнуть к средствам недозволенным, но эффективным. Это приводит к тому, что индивид лишается возможности использовать средства, которые были бы и законными, и эффективными.
Конкурентный порядок поддерживается индивидом, но, испытывая неудачи и затруднения, индивид выбрасывается из него. Процесс постепенного отстранения, в конце концов приводящий индивида к «бегству» от требований общества, характеризуется пораженчеством, успокоенностью и смирением. Это результат постоянных неудач в стремлении достигнуть цели законными средствами и неспособности прибегнуть к незаконным способам вследствие внутреннего запрета. Этот процесс продолжается до тех пор, пока высшая ценность цели — успеха еще не отвергнута. Конфликт разрешается путем устранения обоих воздействующих элементов — как целей, так и средств. Бегство завершено, конфликт устранен, индивид выключен из общества» [5].
Формирование такого типа и его конфликт с конкурентным обществом замечательно описаны в автобиографическом романе Кнута Гамсуна «Голод». В зажиточном Осло молодой писатель был одной ногой в могиле от голода — у него уже и волосы выпали. Его страдающий вид отпугивал работодателей, ему не только никто не подумал помочь — он сам не мог заставить себя украсть булку или пирожок, хотя это было не трудно. Святость частной собственности (институциональная норма) была вбита ему в подсознание. Он был выключен из общества и спасся потому, что его из жалости взяли матросом на корабль.
На мой взгляд, именно этот тип спасения от аномии характерен в России для обедневшей части старшего поколения. Они не могут нарушить укорененные нравственные нормы, но и не могут «достичь успеха» в нынешнем обществе. Они из него выпали, и только государство и близкие поддерживают их пенсией и своей помощью. Но таких немало и среди молодежи. Эти люди враждебны новым «хозяевам жизни».
Мертон пишет (об американском обществе): «Нельзя сказать, что общество, настаивающее на всеобщем стремлении к успеху, с легкостью принимает ретритистское отречение. Напротив, оно не допускает посягательств на свои ценности и неумолимо преследует тех, кто отказывается от борьбы за успех… В общественной и официальной жизни этот вид отклоняющегося поведения наиболее неистово осуждается традиционно-типичными представителями общества. В противоположность непрерывно следующим за социальными изменениями конформистам, ретритисты становятся помехой на их пути. В отличие от инноваторов, по меньшей мере ловко и активно стремящихся к цели, ретритисты вообще не признают ценность «успеха», столь высоко превозносимую в культуре» [5].
Сейчас и в России этот тип людей вызывает ненависть некоторых идеологов реформы. Это понятно, отречение этих людей — тихий бунт в сфере ценностей, но он не может быть подавлен ни властью, ни элитой. Более того, и в самих США фигура ретритиста, представленная в современной культуре помогает поддерживать «моральное состояние и самоуважение посредством изображения человека, отвергающего господствующие идеалы и выражающего к ним презрение». Примером такого героя в фильмах является Чарли Чаплин.
Другой способ уйти от безнадежной гонки за «успехом», не нарушая институциональные нормы, Мертон называет ритуализмом. По Мертону, сущность его в том, что этот тип приспособления предполагает оставление или понижение слишком высоких культурных целей большого денежного успеха там, где эти устремления не могут быть удовлетворены. Несмотря на то, что культурное предписание «стараться преуспеть в этом мире» отвергается, продолжается почти безусловное соблюдение институциональных норм.
Мертон уточняет: «Непрекращающаяся конкурентная борьба вызывает острое беспокойство индивидов по поводу своего статуса. Один из способов уменьшения этого беспокойства — постоянное снижение уровня притязаний. Страх вызывает бездействие или, точнее, действие строго в рамках заведенного порядка… Это тип приспособления индивида, лично стремящегося избежать опасностей и неудач посредством отказа от основных культурных целей и приверженности любому обещающему безопасность рутинному распорядку и институциональным нормам.
Если «инновация»… возникает среди американцев нижнего класса, как реакция на фрустрирующее несоответствие малых возможностей и господствующего акцентирования больших культурных целей, то «ритуализм» должен иметь место преимущественно среди американцев нижнего среднего класса. Ведь именно в нижнем среднем классе родители обычно оказывают продолжительное давление на своих детей в сторону прочного усвоения ими моральных наказов общества. Сильное дисциплинирующее воздействие, побуждающее к соответствию нравам, уменьшает вероятность «инновации» и увеличивает вероятность «ритуализма»… Таким образом, сам процесс социализации нижнего среднего класса создает максимально предрасположенную к ритуализму структуру характера. А потому именно в этом социальном слое наиболее часто встречается ритуалистический тип приспособления» [5].
Реже всего встречается ответ на несовместимость ценностей и норм, который выражается в одновременном отрицании и культурных целей, и институциональных средств. Эти люди, по выражению Мертона, «находятся, строго говоря, в обществе, однако не принадлежат к нему. В социологическом смысле они являются подлинными «чужаками». Как не разделяющие общую ценностную ориентацию, они могут быть отнесены к числу членов общества (в отличие от «населения») чисто фиктивно». К ним Мертон относит «лиц, ушедших от реального мира в свой внутренний болезненный мир, отверженных, изгнанных, праздношатающихся, бродяг, хронических алкоголиков и наркоманов».
Активный целостный ответ на социокультурное противоречие, альтернативный аномии, Мертон обозначает термином мятеж. Он описывает его так: «Этот тип приспособления выводит людей за пределы окружающей социальной структуры и побуждает их создавать новую, т. е. сильно видоизмененную социальную структуру. Это предполагает отчуждение от господствующих целей и стандартов. Последние начинают считаться чисто произвольными, а их претензия на законность и приверженность индивидов — несостоятельной, поскольку и цели, и стандарты вполне могли бы быть другими…
Мятеж стремится изменить существующие культурную и социальную структуры, а не приспособиться к ним…
Для участия в организованной политической деятельности необходимо не только отказаться от приверженности господствующей социальной структуре, но и перевести ее в новые социальные слои, обладающие новым мифом. Функция мифа заключается в определении социально-структурного источника массовых разочарований и в изображении альтернативной структуры, которая не должна привести к разочарованию достойных. Таков устав деятельности» [5].
Мертон делает важное уточнение: «мятеж» надо отделить от другого типа — «внешне весьма похожего, но в сущности отличного от него — ressentimenta. Введенное Ницше в качестве специального термина, данное понятие было принято и разработано социологически Максом Шелером. Это сложное отношение содержит три взаимосвязанных компонента:
1) смешанное чувство ненависти, злобы и враждебности;
2) ощущение собственного бессилия активно выразить эти чувства против человека или социального слоя, их вызывающих;
3) периодически возобновляющееся переживание бесполезной враждебности.
Если в случае «мятежа» желаемое, но недостижимое, в сущности перестает быть желаемым и ценным, то «ressentiment», напротив, не сопровождается подлинными ценностными изменениями; в этом заключается их основное отличие… В случае ressentiment’a осуждается то, что втайне желается. В случае «мятежа» осуждается желание само по себе» [5].
Иными словами, есть категория людей, которая обличает стяжателей и карьеристов, а втайне мечтает именно о таком «успехе». Это «оборотни в погонах» в стане «мятежников». Похоже, что без них не обойтись: будучи в душе стяжателями и карьеристами, они чрезвычайно энергичны и эффективны в делах, от которых истинные «мятежники» бегут или выполняют неумело.
Вообще, в работе Мертона содержится много полезных для нас мыслей. В частности, он обращает внимание на особое положение тех мятежников, которые, отвергая ценности конкурентного общества, тем не менее, оказываются успешными в своей профессии. Но «классовое» сознание порождает к ним неприязнь товарищей и усиливает позиции их идейных и прочих оппонентов. Это надо иметь в виду. Мертон пишет: «Отвержение преуспевающим товарищем господствующих ценностей становится предметом величайшей враждебности мятежников. Ведь «предатель» не только подвергает эти ценности сомнению, как делает вся группа, но своей успешностью обозначает разрушение ее единства. Однако, как уже часто отмечалось, возмущенных и бунтующих организовывают в революционные группы именно представители класса, набирающего в обществе силу, а отнюдь не самых угнетенных слоев» [5].
