Таким образом, из-за не совсем точной оценки предполагаемых движений французских корпусов и ошибочного царского приказа русские армии оказались в критическом положении и в самом начале войны вынуждены отказаться от действий согласно операционному плану.
Парадоксально, но 18 июня Барклай в донесении Александру I об отходе 1-го пехотного корпуса писал, что ожидает приказаний, поскольку ему неизвестны предположения насчет будущего [280] . Положение не изменилось и через месяц. 12 июля Барклай следующим образом оценивал ситуацию, докладывая императору о сближении 1-й и 2-й Западных армий: «Каждая из них совершенно независима, и нет определенного плана операций, который бы направлял их действия» [281] . Можно положительно сказать, что русские войска в первый период войны не смогли руководствоваться четким и согласованным операционным планом и в своих действиях руководствовались лишь стратегической концепцией ведения войны и вытекавшими из нее установками. Все же необходимо сказать, что благодаря полученным разведывательным сведениям русское командование было точно осведомлено о дате начала войны и предположительно о местах переправы Великой армии. Все командиры корпусов заранее получили предписания и точно знали, как они должны действовать против наполеоновских войск. Война 1812 года не стала неожиданностью для русских генералов и их солдат, к ней подготовились.
Глава 7 Отечественная война 1812 года – «година бед, година славы»
Война стала суровой проверкой первоначальных военных планов, когда точность прогнозов, их соответствие реальности подтверждались или отвергались практикой боевых действий. Драматизм событий проявлялся не только в жарких стычках передовых сил. Динамизм быстроменяющейся ситуации заставлял военное руководство мгновенно реагировать и принимать срочные решения. Ограниченное время для раздумывания было немаловажным фактором, увеличивающим опасность неправильной оценки положения и отдачи ошибочных приказов.
Инициатива начала военных действий принадлежала Наполеону, который слишком долго находился в убеждении, что русские первыми перейдут границу. 10(22) июня 1812 г. посол французской империи генерал Ж.А. Лористон вручил в С.-Петербурге председателю Государственного совета и Комитета министров графу Н.И. Салтыкову ноту с объявлением войны. Формальным поводом для ее объявления стал демарш русского посла в Париже князя А.Б. Куракина о выдаче паспортов для отъезда на родину.
После личной рекогносцировки Наполеоном местности 12(24) июня 1812 г. войска Великой армии, соорудив три моста, начали переправу через р. Неман у д. Понемунь – война началась. Ш.М. Талейран позднее справедливо назвал этот день «началом конца». По корпусам Великой армии был зачитан знаменитый приказ Наполеона, продиктованный им в Вильковишках: «Солдаты! Вторая Польская война началась. Первая кончилась под Фридландом и Тильзитом. В Тильзите Россия поклялась на вечный союз с Франциею и войну с Англиею. Ныне нарушает она клятвы свои, и не хочет дать никакого изъяснения о странном поведении своем, пока орлы французские не возвратятся за Рейн, предав во власть ее союзников наших. Россия увлекается роком! Судьба ее должна исполниться. Не почитает ли она нас изменившимися? Разве мы уже не воины Аустерлицкие? Россия поставляет нас между бесчестием и войною. Выбор не будет сомнителен. Пойдем же вперед! Перейдем Неман, внесем войну в русские пределы. Вторая Польская война, подобно первой, прославит оружие Французское; но мир, который мы заключим, будет прочен, и положит конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы» [282] . Примечательно, что этот приказ не был послан в прусский и австрийский вспомогательные корпуса, видимо, Наполеон не рассчитывал вдохновить их упоминанием о «воинах Аустерлицких» и о Второй Польской кампании.
Александр на следующий день после начала войны 13(25) июня 1812 г. издал не менее знаменитый приказ по армиям: «Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войска наши; но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах нашей империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь свидетеля и защитника правды, всемогущего творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На начинающего бог» [283] .
Сравнивая два публичных обращения двух императоров, невольно можно сделать выводы. Текст Наполеона пронизан жаждой наказания противника, полной уверенностью в предстоящей победе и приобретении новой громкой славы. Во многом он исходит из фатального начала – над Россией висит рок, а французский император исполнитель его воли. Содержание приказа Александра I – это простые слова об обороне страны от агрессора, апелляция к либеральным ценностям (в частности к свободе) и защите религиозных ценностей. Кроме того, полное убеждение в справедливости своего дела и того, что Бог на его стороне, значит, неизбежно враг будет наказан! В общем и в целом: символы дерзкой вседозволенности и фатализма против символов справедливой веры и провидения. Недаром многие авторы упоминали случай с Наполеоном, когда во время переправы через Неман его конь, испугавшись внезапно выскочившего зайца, сбросил французского полководца на землю – роковая примета у склонных к суевериям римлян. А другие, особенно мистически настроенные, усматривали предзнаменования, вспоминая «огневую комету» 1812 года, изыскания того времени сокровенного смысла в апокалиптическом числе «666» в имени Наполеона и остальные «дивные знамения», как свидетельства того, что Бог простер свою защиту над Россией. Фортуне же было угодно действительно обратить слова Наполеона против него самого – фатальный и неизбежный «рок» увлек его в глубь России и «судьба его должна была исполниться».
После переправы через Неман Великой армии каждая из сторон первоначально попыталась осуществить свои предвоенные оперативные замыслы и перечеркнуть намерения противника. Уже 13(25) июня наполеоновские части вошли в Ковно, а русские, не принимая боя, начали отступление. Характерно, что французское и русское командование в первые дни войны старалось действовать осторожно, преследуя в первую очередь разведывательные цели: выявить силы и основные направления движения войск противной стороны. Так, Наполеон, разъясняя ситуацию Даву, писал 14(26) июня: «Результат этой операции должен выяснить обстановку... Армия противника только сосредотачивается, и нельзя вести наступление так, как будто она уже потерпела поражение» [284] . Пока не разъяснилась обстановка, французский император на первых порах сдерживал порывы своих нетерпеливых маршалов. Одновременно и Барклай, несмотря на недовольство Александра I, не торопился отходить. «Не хочу отступать, – отвечал он на упреки царю, – покуда достоверно не узнаю о силах и намерениях Наполеона» [285] . К тому же главнокомандующему 1-й Западной армии необходимо было выиграть время, чтобы обеспечить отход самого отдаленного от армии 6-го пехотного корпуса Д.С. Дохтурова из района Лиды. 14 – 15 (26 – 27) июня главные силы 1-й Западной армии были стянуты в р-н Вильно. К вечеру 15(27) июня Наполеон сосредоточил на виленском направлении 180-тысячную группировку (1-й и 3-й армейские корпуса, 1-й и 2-й корпуса кавалерийского резерва и Императорскую гвардию), с которыми намеревался вступить в генеральное сражение, однако российские войска по приказу Барклая де Толли рано утром 16(28) июня оставили город и медленно двинулись на Свенцяны, а затем к Дриссе. В столицу Литвы торжественно въехал Наполеон, встреченный депутацией магистрата с ключами от города и приветствуемый восторженными криками поляков. Мало того, он остановился в доме генерал-губернатора, который до этого занимал Александр I.
Русское командование в этот период смогло правильно оценить обстановку, основываясь на разведывательных данных, сделало вывод, что главный удар противника был нацелен против правого фланга 1-й Западной армии. Полностью подтвердились и сведения о громадном численном преимуществе сил противника против армии Барклая. Для Наполеона же первые донесения из авангардов не прояснили обстановки. Например, Мюрат докладывал, что 100-тысячная армия Барклая находится у Новых Трок (там же находились два русских корпуса), а войска Багратиона дислоцируются у Бреста [286] , что также не соответствовало действительности. Несмотря на отсутствие достоверных сведений, Наполеон все же стремился, используя численное преимущество, осуществить наступление, чтобы не дать возможности Барклаю сконцентрировать войска на одном направлении, отрезать от главных сил и разбить русские корпуса по частям. Разбросав веером движения своих колонн, он ставил цель войти в боевое соприкосновение с противником и уточнить расположение его сил. Почти добровольное оставление столицы Литвы русскими оставалось непонятным для Наполеона. «Занятие Вильно – есть первая цель кампании» – считал он перед войной [287] . Но главная задача французского императора осталась в тот момент все еще нерешенной. Поскольку по его замыслу падение Вильно должно было стать следствием поражения русских войск.
