Множество работ Ленина посвящено тому, как этого не допустить. Постоянно обсуждается одно и то же: от какого наследства мы отказываемся. От этого отказываемся, от этого — нет. Травму создаем, но не расширяем. Вокруг травмы — оградительный пояс. А дальше — новый дом. И враги, заполнившие расстрельные рвы… И новая индустриализация… И ГОЭЛРО… И новые открытые перспективы — и социальные, и духовные. Можно обсуждать качество этих перспектив, но нельзя отрицать их наличие.
Короче, было сделано именно то, что я уже представил в своей архитектурной аллегории. Только вместо зачистки «красных» нужно в зоне «6» на рис. 39 разместить зачистку «белых».
Никто не повреждал основной грунт. Не рубил сук, на который хотел усесться. Приводя примеры, доказывающие правоту данного утверждения, я уже апеллировал к образу Цюрупы — наркома продовольствия, который падал в голодные обмороки. Миф о голодном наркоме продовольствия — путь к построению нормального социума. Подрыв этого мифа перекрывает подобный путь. А если подрыв содержит в себе почти явное прославление обратного прецедента («изувер он, этот нарком, надо было детей своих накормить»), то ни о каком нормальном социуме дальше говорить не приходится.
Не трогали бы в перестроечной пропаганде «голодных хозяев закромов Родины» — не подорвали бы здание. Но ведь подорвали! За счет того, что создали атмосферу, в которой грех и добродетель поменялись местами. Это и есть мир, вывернутый наизнанку, мир карнавала.
Но карнавал начинался по церковному колоколу и по нему же прекращался. Перестройка же и последовавшая за ней постперестройка оказались «карнавалом нон-стоп».
Никто и никогда не осмеливался сделать ничего подобного. Это сделали наши специфические «кшатрии». И то, что их разыграли другие силы, ничего не меняет по существу. Ну, «обманули дурачка на четыре кулачка»…
Во-первых, не надо быть дурачком.
Во-вторых, сами-то что замысливали? Сами зачем играли в своего Бахтина? Так вот, играли и доигрались. И получили следующую картинку (рис. 40).
Я не хочу огульно обвинять в этом все сословие работников госбезопасности. В том числе тех, о которых далее пойдет речь в моей книге. Наоборот, я заявляю, что они тут абсолютно ни при чем. Как и мои многочисленные друзья и знакомые, принадлежащие к чекистскому сословию.
Но если чекизм — это кшатризм, а он по определению именно таков (выход спецслужбистских профессионалов на политическую сцену), то надо признать, что этот выход осуществлялся в технологии карнавала. Люди могут быть не виноваты. Класс — не может не нести ответственность. Но дело даже не в ответственности. А в раскрытии природы явления.
Рис. 40
Одно дело, когда чекизм просто распухает, не самодостраивая себя. А другое дело — карнавал. То есть предъявление неявной и проблематичной идеологии. С чем мы имеем дело? Чем обязаны нынешнему состоянию вещей?
Некоторые теоретики уверяли меня, что чекизм хочет заменить проект «Коммунизм» проектом «Модерн» со всеми его компонентами. В том числе и с просвещенным русским национализмом. Выражая сомнение по поводу эффективности такой замены, я готов был поддержать проект «Модерн», как и любой другой проект, приводящий к нормальной жизни на данной территории. Но какое отношение описанные мною вызовы, порожденные карнавальной технологией, имеют к реалиям модерна? Деиндустриализация — это модерн? Деинтеллектуализация — это модерн? Деструкция права — это модерн? Налицо все признаки регресса и контрмодерна. А также чего-то большего.
Мы не имеем права не обсуждать генезис ситуации. Не потому, что нам приятно сыпать соль кому-то на раны, а потому, что из этой ситуации надо выбираться всем вместе. А нельзя выбираться из ситуации, не осознав ее содержания в целом и генезиса в частности.
Можно и должно призывать здоровый чекизм преодолеть свою заданность «чиком». Можно и должно описывать опасности непреодоления и распухания «чика».
Но если где-то рядом со всем этим есть воля к продолжению карнавала, то, согласитесь, обсуждение существенно осложняется. А исторические прецеденты позволяют говорить о том, что кшатрийские перевороты имеют более сложную структуру, нежели та, в которой тупые воины всего лишь не могут освоить политическое и идеологические искусство. Отчасти они не могут этого делать. Отчасти им в этом мешает кто-то. А отчасти в подобных ситуациях присутствует совсем другое искусство. Так сказать, другой «брахманизм», тот, который я назвал «Зазеркальем».
Не вводя в рассмотрение нечто подобное в виде социокультурной параллели и — пусть и очень проблематичной — гипотезы, мы недопустимо загрубляем аналитику элиты. И лишаем себя путей к пониманию сути, а значит, и путей к выходу из наличествующего.
Социокультурный метод развивает нашу метафору «чика» и «цыка», заставляет нас задуматься над некоторыми сложнейшими проблемами, размещенными внутри вроде бы простого «чика». Но, пока мы над этим думаем, рядом с нами происходит нечто, требующее других форм анализа. Почему других? Потому что вряд ли вы будете использовать социокультурный метод, описывая нюансы агрессивного поведения тигра или крокодила.
Давая такое разъяснение, я вовсе не расчеловечиваю исследуемое мною чекистское сообщество. Я просто пытаюсь оговорить, что в профессиональном поведении есть как высокие, так и иные аспекты. И что противопоставлять одно другому бесперспективно.
Глава 7. «Чекизм» с позиций спецпсиходрамы
Мне в жизни приходилось заниматься не только наукой и искусством, но и много чем еще. Например, так называемым «экстремальным туризмом». Или геофизическими изысканиями в тайге в условиях, тоже близких к экстремальным. Приходилось, например, выходить из тайги, не имея запаса продовольствия. И не зная ни точного местонахождения, ни маршрута, по которому можно куда-то выбраться.
Что самое неприятное в таких ситуациях? Что выбраться-то можно… Но нужно… ну, как сказать? Слишком приблизиться к природе? Те, кто знает, о чем речь, и так понимают. А другим не объяснишь. Короче, вспоминать об этом всегда неприятно. Потому что это приближение к природе, которое я буду корректно называть «нутряным поведением», мягко говоря, весьма специфично.
Нельзя анализировать нутряные аспекты профессионального поведения (спортивного или иного другого) с помощью социокультурного метода. Тут нужен другой метод. Я-то считаю, что вообще нет профессионального поведения, лишенного этого самого нутряного аспекта. Однако в профессиях, где востребована агрессивность (а согласитесь, в спецслужбистской, военной и иных сходных профессиях она востребована), нутряной аспект профессионального поведения требует особого внимания.
Но больше всего меня интересует связь между нутряными и иными (высшими) аспектами поведения. А также то, в какой степени повреждение одних (высших) аспектов порождает повреждение аспектов других — нутряных. И наоборот.
Как только ты начинаешь анализировать аспекты нутряного профессионального поведения (хоть актерского, хоть чекистского, хоть любого другого), неизбежно сталкиваешься со специфической зооантропологической ситуацией (потому я и адресовался только что к тиграм и крокодилам). На самом деле и в этих ситуациях человек остается человеком. Но нутряное поведение все-таки специфично. И в каком-то смысле сродни звериному.
Итак, о нутряном аспекте профессионального поведения. А значит, и о нутре как таковом. Мне кажется, что слово «нутро» тут больше всего подходит. А где нутро — там и спецпсиходрама.
Ведь как само нутро, так и его повреждение обнаруживают себя в очень целостных и театрализованных актах. Такие акты изучает психодрама. В случаях, когда психодраматическое (как и любое другое) касается исследуемой нами профессиональной группы, можно добавить к термину приставку «спец». И говорить о спецпсиходраме так же, как мы говорим о спецкультурологии или специстории.
Итак, новый трансформационный канал я назову спецпсиходрамой. И попробую с помощью его задействования добиться дополнительного понимания содержания интересующего меня феномена (рис. 41).
Рис. 41
Меня часто упрекают в том, что я использую для описания полухудожественные термины. Такие, как эти самые «клоака», «свалка», «зооциум» и так далее. А теперь вот «нутро»…
На самом деле я вполне готов придать каждому из терминов строго научный характер. Поверьте, это сделать совсем не трудно. Но абсолютно не нужно. Потому что данные термины применяются мною для феноменологических, а не теоретических описаний.
Теоретическое описание обязательно изымет из происходящего цвет, вкус и запах. И многое другое. Например, волевое, а значит, и политическое, начало. У теории своя территория. У феноменологии — своя. И если мы начнем игнорировать феноменологический метод, мы просто не схватим существа ситуации.
