В романе речь идет о нескольких сектах, распространенных среди обычного крестьянского населения в окрестностях поместья зловещего барина — Гедеонова. Позднее выяснится, что главные герои произведения вообще не люди — один "посланец Высшего Света, возлюбивший землю", другой — "сын черта", третий — "пророк Солнца".
Одна из сект — секта злыдотников или «злыдота» — возглавляется неким Феофаном, "духом низин". В определенный момент романа обнаружится, что речь идет о парадоксальном «богоявлении», так как этимологически «Феофан» на греческом и означает "богоявление".
Вначале Феофан был благочестивым отшельником, но столкнулся с вопиющей несправедливостью «Сущего». В один момент его судьба изменилась. Он долго молил Сущего спасти от смерти двух больных малых ребятишек убогой нищенки, которую из милосердия приютил в своем скиту, но вернувшись с изнуряющей, многодневной, одинокой молитвы, обнаружил их трупы "черными, осклизлыми, гниющими". После этого случая, все за кого молил Феофан, умирали. Он понял тогда, что его путь — черный путь земли, призванной восстать на "светлый огонь неба". Тогда Феофан вступает на стезю немыслимо отвратительных преступлений — убивает гирей собственную мать, отдает сестру на разврат стражникам, родную дочь продает за рубль на эротические пытки извращенцу Гедеонову. При этом он действует так не из вульгарного «сатанизма». Накопление грехов и принятие в душу тяжести Феофан рассматривает как особый путь к парадоксальной святости — к Граду, который лежит по ту сторону Сущего. Сам Сущий в такой оптике предстает довольно двусмысленным персонажем. Карпов пишет: "Но — лют Сущий, ревнив. И смрадными непереносимыми казнит казнями тех, кто милосерднее и любвеобильнее Его. Ангела жизни, молившего о прощении Евы и Адама, он, отвергнув, сделал ангелом смерти."
Феофан сочетает в себе крайнее зло и крайнюю святость. Но его путь — путь тяготы, муки, накопления грехов, страданий, мучений, пыток и зла для того, чтобы заставить самого Сущего отойти в сторону и обнажить тайное солнце Светлого Града. В этом — смысл гностической традиции, "пути левой руки" (как называет это индуизм). Не удивительно, что "путь тягости" сопрягается и с сексуальными ритуалами, это погружение в «низины», в темный свет земли. Вначале Феофан выступает как глава секты злыдотников, а потом исчезает и снова появляется уже как аскет-отшельник, пророк. Тогда-то и открывается, что речь идет о "вестнике неба", который не исполнил приказания Сущего о наказании вочеловечевшегося Христа и "взяв его воскресшим от земли, соединил небесных с земными, дух с плотью, любовь с ненавистью".
Когда мужики, сектанты и крестьяне собираются подняться на бунт против властей, Феофан напутствует их словами:
"Кто мне верит?.. Кто меня любит?.. За мною!.. В низины!.. То-то любо будет!.. В сердцевину земли!…" И далее (совсем по Ницше):
"Любите сердце земли! — суровый и вещий раздавался в глубине пещеры клик. — Кто не познает земли, тот не увидит и неба… Не бойтесь зла! Не бойтесь ненависти! Это зажигает любовь… Вы мне верите?.. Дети!.. Верьте всему и всем… То-то любо будет!.. То-то верно…"
(Вдумайтесь в этот странный завет "верьте всему и всем" — это пострашнее чисто сатанинских коннотаций других откровенно еретических пассажей. Явно Пимен Карпов очень не простой был автор.)
Второй сектой, во многом противоположной «злыдоте», является «Пламень» или «пламенники». Здесь так же, как и в первом случае, очевидны типично хлыстовские мотивы, хотя возможно, речь идет о разных ветвях хлыстовства. И пламенники взыскуют Светлого Града, а их отношение к Сущему тоже парадоксально. Но их путь иной, не манихейско-дуалистический, но язычески-пантеистический. Они — солнцепоклонники. Их глава — Крутогоров, который в последствии окажется потерявшимся родным сыном Феофана.
Крутогоров — пророк солнца, пророк любви, пророк единства. Он отвергает моралистические дилеммы — грех-святость, так же как и Феофан утверждая единство «любви-ненависти», "жизни-смерти" и т. д. Но путь его светел. Он идет к недуальному Абсолюту через свет, одухотворенность русской природы, телесную любовь, политическое восстание, вечные хороводы (Карпов пишет, что "мужики в этих местах больше плясали, чем работали"). Крутогоров постоянно занимается промискуитетными формами эротизма, проповедуя общность жен и имущества. В конце романа он становится во главе восстания крестьян и сельчан против помещиков и города, символа отчуждения. Если Феофан идет через грех к безгрешности, то тотальная солнечная безгрешность Крутогорова заведомо отпускает ему все грехи.
Главный принцип секты пламенников — вездеприсутствующий Огонь, вестник Светлого Града. В конце романа именно в огне гибнут радеющие сектанты.
"Горят — счастливые! Горят!"
"Над горным долом неведомый высился, маня огнями, словно корабль в море, Пламенный Град."
Это сравнение с кораблем не случайно. Так сектанты-хлысты называют свою церковь. Огненный корабль — святая святых хлыстовства — их "внутренняя церковь".
Важную роль в доктрине Карпова играет женское начало. Описанные в высшей степени неубедительно и схематично, женщины романа «Пламень» чрезвычайно важны в доктринальном аспекте. От них идет спасение, в них высший духовный парадокс, смешение порока и святости достигает максимального напряжения. Они несут в себе темный и умерщвляющий жар неутихающей плоти, но вместе с тем трагический намек на трансцендентный свет утраченной солнечной прародины. Праматерь Ева, бывшая инструментом падения, должна стать, согласно универсальному сценарию ересей, путем спасения. Это точно соответствует учению индусских Тантр.
Главную роль играет Мария, дочь Феофана, проданная им когда-то Гедеонову. Она — кликуша, пророчица-блудница, участвующая во всех формах кровосмесительных грехов и групповых радений. Вместе с тем, именно она несет в себе тайну искупительной жертвы. Она находится посредине между злыдотником Феофаном, активным творцом искупительного зла (ее отцом) и солнцепоклонником, пророком Пламени Крутогоровым (братом). Жертва различных гностических воль двух родственников, она сгорает вместе с другими сектантами в момент кульминации сакральной оргии. И получает корону света.
Вся эта группа (Феофанов, Крутогоров, кликуша Мария) странно напоминает богомильскую иерархию, во главе которой стояли фигуры, соответствующие трем лицам Троицы. Феофанов — отец, Крутогоров — сын, кликуша-Мария — дух, так как в гностицизме дух представляется женским началом. Если эта догадка верна, то в случае с Карповым и его романом мы имеем дело с пережитком богомильской традиции в России, которая официально считается прерванной много веков назад.
Помещик Гедеонов является вождем иной секты — «сатанаилов» или поклонников «Тьмяного», т. е. «Темного», люцифера. Имя «сатанаил» снова отсылает нас к богомильству, где этим термином назывался люцифер до своего падения, так как частица «ил», входящая во все ангельские имена, означает на иврите «бог»; денница утратил ее, после того, как ниспал. Казалось бы, что на этот раз мы имеем дело с абсолютно негативным персонажем — Гедеонов воплощает в себе тотальное зло, зло ради зла. Он мучает мужиков, насилует и пытает женщин и детей, вырезает целые селения и устраивает на поле публичную казнь через отрубание голов; он убивает свою мать, свою дочь, свою жену и т. д. Его незаконнорожденный сын «чернец» Вячеслав, настоятель Загорского скита является его заместителем и справляет черномагические сатанинские обряды в честь Тьмяного и самого Гедеонова.
Это — антипод Крутогорова. В нем нет любви и жизни, только похоть, зависть и яд.
Но не все так просто. Гедеонов личность точно соответствующая русскому де Саду или Мальдорору. Вспомним, как глубоко понял смысл садизма Жорж Батай, описавший тип "суверенного человека". Гедеонов, "князь тьмы" абсолютизировал свое «я», вышел за узкие границы человеческого, открыл для себя просторы абсолютного безумия, простирающиеся по ту сторону добра и зла.
"Говорил ему неведомый, несуществующий, говорил из темноты: — Надо найти то, что за Сущим… Или создать."
Снова от простого зла мы переходим ко злу непростому, гностическому, сходному с линией Феофана. Найти трансцендентное, лежащее по ту сторону… Гедеонов, "суверенный человек", крайне правый мистик, странным образом напоминающий одновременно Унгерна, Кроули и Эволу, тоже взыскует на свой манер Абсолют. Он говорит:
"Человек — вообще ублюдок: ни черт, ни бог." (Очень верное замечание — А.Д.).
И далее:
"Два стана сражаются, мать бы… один — во имя бога, но дьявольскими средствами (исторические религии, священные монархии, пропитанные кровью); другой — во имя дьявола и тоже дьявольскими средствами, впрочем иногда и божескими… Так вот — кто лучше? ОБА ЛУЧШЕ! (разрядка наша — А.Д.)"
