Кольбрюгге, который в последние годы выступил с целым рядом исследований о мозге человеческих рас, говорит: «Интеллигентность и вес мозга — две величины, друг от друга не зависящие. Часто выдвигаемый высший вес мозга знаменитых людей не может служить доказательством этой зависимости: он, правда, превосходит общий средний вес человеческого мозга, но отнюдь не больше среднего веса мозга людей высших общественных классов, к которым эти знаменитости принадлежат. Но эти выводы не опровергают того, что вес мозга — в особенности при чрезмерном раздражении работой в юности — может увеличиваться, чем и можно объяснить большую величину мозга особей высших общественных классов или лучших учеников (емкость черепа), если к тому же, что присуще людям лучшего социального положения, имеется налицо усиленное питание. Это приращение веса мозга, вызываемое духовным перенапряжением, имеет, как известно, и свои тяжелые стороны: мозг сумасшедших часто очень тяжел. Главное в том, что нельзя доказать какой-либо зависимости между интеллигентностью (нечто иное, чем труд рабочего) и весом мозга. Что же касается образования внешних форм, то до сих пор не удалось установить никакой зависимости между определенной формой и высшим образованием, гениальностью или интеллигентностью».[214]
Таким образом, твердо установлено, что, как по величине тела нельзя судить об его силе, так точно и по весу мозговой массы нельзя судить об умственных способностях. Крупные млекопитающие — слон, кит, дельфин и т. д. — обладают большим и тяжелым мозгом. Что касается относительного веса мозга, то этих животных превосходит большинство птиц и мелких млекопитающих. Мы встречаем очень маленьких животных (муравьев, пчел), которые по сообразительности далеко превосходят несравненно более крупных (например, овец, коров), точно так же нередко люди высокого роста по духовным способностям стоят намного ниже людей маленьких и с виду незаметных. Почти несомненно, что значение имеет не масса мозга, а его организация, а также упражнение и применение его сил.
«По моему мнению, — говорит профессор Л. Штида, — тончайшее строение мозговой коры является несомненной причиной различия психических функций: нервные клетки, промежуточные вещества, расположение кровеносных сосудов, качество, форма, размер и число нервных клеток, — и нельзя этого забывать, — их питание и обмен веществ в них».[215]
Мозг должен для полного развития его способностей точно так же, как и всякий другой орган, старательно упражняться и соответственно питаться. Раз этого нет или развитие принимает неправильное направление, то тогда происходит не только задержка в нормальном развитии, но это развитие уродуется. Одно направление развивается за счет другого.
Имеются некоторые антропологи, например Мануврие и другие, которые даже доказывают, что женщина в морфологическом отношении стоит выше мужчины. Это, конечно, — преувеличение. «Если мы сравним оба пола, — говорит Дукворт, — то увидим, что нет никаких постоянных различий, которые ставили бы в морфологическом отношении один пол выше другого».[216]
Хавелок-Эллис делает лишь одно ограничение. Он верит, что богатство вариаций признаков у женского пола исчезнет легче, чем у мужчины. Но Карл Пирсон в своей ответной критике подробно доказал, что эта вера является лишь псевдонаучным суеверием.[217]
Никто сколько-нибудь знающий историю женского развития не станет отрицать, что в течение тысячелетий по отношению к женщине поступали и продолжают поступать несправедливо. И если, несмотря на это, профессор Бишоф утверждает, что женщина имела возможность развить свой мозг и свою интеллигентность так же, как и мужчина, то это утверждение показывает лишь непозволительное и неслыханное невежество.
Данное в настоящей книге изложение положения женщины в течение нашего культурного развития делает вполне ясным, что виною значительных различий в духовном и физическом развитии обоих полов является господствующее положение мужчины, длившееся целые тысячелетия.
Наши естествоиспытатели должны бы признать, что законы их науки вполне применимы и к человеку. Наследственность и приспособление имеют такое же значение по отношению к человеку, как и ко всякому другому созданию природы. И если человек не представляет в природе исключения, то эволюционное учение должно быть применимо и к нему, а отсюда ясно, как день, то, что иначе остается смутным и темным и становится предметом научной мистики или мистической науки.
Образование и развитие мозга у мужского и женского пола соответствует различному их воспитанию, — если это слово подходит к большей части прошлых эпох, особенно по отношению к женщине. Физиологи единогласно заявляют, что мозговые части, от которых зависит рассудок, лежат в передней части большого мозга, те же, от которых главным образом зависят чувства и настроения, следует искать в средней части. У мужчин более развита передняя часть головы, у женщин — средняя. Соответственно этому развилось понятие о красоте мужчины и женщины. По греческому понятию о красоте, которое и до сих пор является решающим, женщина должна иметь узкий, мужчина же — высокий и в особенности широкий лоб. И это понятие красоты, которое является выражением унижения женщины, настолько укоренилось у наших женщин, что они считают некрасивым высокий лоб и стараются исправить ошибку природы прической, свешивая волосы на лоб, чтобы он казался ниже.
4. Дарвинизм и состояние общества
Таким образом, нельзя утверждать, что женщины по величине их мозговой массы ниже мужчин, но тем не менее, не следует удивляться, что в настоящее время женщины в умственном отношении таковы, каковы они есть. Дарвин имел, конечно, право сказать, что со списком выдающихся мужчин в поэзии, живописи, скульптуре, музыке, науке и философии не может выдержать сравнения подобный же список выдающихся женщин в тех же областях. Но разве может быть иначе? Было бы удивительно, если бы дело обстояло по-другому. Потому и доктор Додель (Цюрих)[218] замечает, что все было бы не так, если бы в течение ряда поколений женщины и мужчины одинаково воспитывались и им была бы дана одинаковая возможность упражняться в этих искусствах и науках. Женщина в среднем слабее мужчины и физически, но этого нет у многих диких народов.[219] Чего можно достигнуть упражнением и воспитанием с молодых лет, видно на примере акробаток и наездниц, которые совершают поразительные вещи в смысле мужества, бесстрашия, ловкости и телесной силы.
Так как подобное развитие является делом жизненных условий и воспитания, или, выражаясь грубо естественнонаучно, делом «выращивания», то можно считать несомненным, что физическая и духовная жизнь людей приведет к самым лучшим результатам, как только человек внесет в свое развитие сознательность и целесообразность.
Развитие растений и животных зависит от условий их существования, причем благоприятные условия способствуют их развитию, неблагоприятные задерживают, а насильственные вмешательства заставляют изменять их сущность и характер, если они под их влиянием не погибают. С человеком происходит то же самое. Способ, каким человек поддерживает свое существование, влияет не только на его внешность, но и на его чувства, мысли и поступки. Если неблагоприятные условия существования людей, то есть недостатки социального положения, являются причиной недостаточного индивидуального развития, то отсюда следует, что изменением условий своего существования, или своего социального положения, человек изменяет самого себя. Речь идет, таким образом, о том, чтобы создать такие социальные условия, при которых каждый человек получает возможность полного беспрепятственного развития своего существа, при которых законы развития и приспособления, получившие после Дарвина название дарвинизма, сознательно и целесообразно применяются ко всем людям. Но это возможно лишь при социализме.
Люди, как думающие и сознающие существа, должны сознательно изменять и совершенствовать свои жизненные условия, то есть свое социальное положение и все то, что стоит от него в зависимости, и притом так, чтобы для всех существовали одинаково благоприятные условия развития. Каждый отдельный человек должен иметь возможность развивать свои задатки и способности к своему собственному и всеобщему благу, но у него не должно быть власти вредить другим или обществу. Интересы каждого должны соответствовать интересам всех. Гармония интересов должна заменить противоположность интересов, господствующую в современном обществе.
Дарвинизм, как всякая истинная наука, в высшей степени демократичен;[220] если часть представителей дарвинизма утверждает противное, то это свидетельствует лишь о том, что они не умеют оценить всего значения своей собственной науки. Противники дарвинизма, в особенности духовенство, которое всегда прекрасно чует, что для него выгодно и что вредно, поняли это и потому объявили дарвинизм учением социалистическим и атеистическим. В этом со своими злейшими противниками сошелся и профессор Вирхов, который на мюнхенском съезде естествоиспытателей в 1877 году выдвинул против профессора Геккеля положение: «Теория Дарвина ведет к социализму».[221] Вирхов пытался дискредитировать дарвинизм, так как Геккель требовал внесения эволюционного учения в школьную программу. Против обучения в школах естествознанию в духе Дарвина и новейших изысканий борются все, кто хочет удержать современный порядок вещей. Революционное влияние этого учения понятно, отсюда и требование, чтобы оно изучалось лишь в кругу избранных. Но мы думаем: если теория Дарвина, как утверждает Вирхов, ведет к социализму, то это служит доказательством не против этой теории, а в пользу социализма. Люди науки не должны считаться с тем, что выводы из науки ведут к тому или другому государственному устройству, к тому или другому социальному состоянию, они не должны считаться, оправдывает ли наука то или другое общественное состояние, они должны исследовать, правильна ли теория, и, если она правильна, они должны принимать ее со всеми выводами. Кто поступает иначе, из личного ли расчета, из-за одобрения сверху, или из классовых и партийных интересов, тот достоин презрения и вовсе не делает чести науке. Представители цеховой науки, особенно в наших университетах, могут лишь в редких случаях гордиться самостоятельностью и характером. Страх потерять доходы, лишиться благоволения сверху, быть вынужденным отказаться от титула, ордена и повышения заставляет большинство этих представителей сгибаться и скрывать свои убеждения или даже публично высказывать противоположное тому, во что они верят и что они знают. Если такой ученый, как Дюбуа-Реймон, во время одного верноподданнического торжества берлинского университета в 1870 году воскликнул: «Университеты — воспитательные учреждения для духовной гвардии Гогенцоллернов», то можно себе представить, как думают о цели науки другие, по своему значению стоящие ниже Дюбуа-Реймона.[222] Наука принижается до служанки насилия.
