– Только не надо передергивать, Александр Стальевич! – развеселилась я. – Я так не сказала. Я просто вас предупредила, что фильм – не для вас, потому что у вас – более тонкая нервная и интеллектуальная организация…
Побрюзжав на меня еще немного для порядку, Волошин заявил:
– Ну ладно, я Людмиле отдам – супруге Владимира Владимировича, пусть она посмотрит. А у президента нет времени фильмы смотреть.
А уж распечатка наших с Волошиным тематических разговоров О птичках (причем в буквальном смысле этого слова) стала бы просто хитом политического сезона…
Как– то раз, зайдя в гости к главе администрации, я рассказала ему о только что случившемся чуде: впервые в жизни умирающий голубь, который попросился ко мне на руки на улице, за ночь, отлежавшись в моей квартире, невероятным образом исцелился и утром, разбудив меня, попросил открыть окно и, попрощавшись, довольный, улетел по делам. А поскольку я только что вернулась из города Ассизи, я честно призналась Волошину, что без вмешательства моего любимого Франческо тут дело явно не обошлось. Волошин сначала посмеялся и обозвал меня тимуровкой. Но потом вдруг с совершенно детской интонацией признался, что когда был маленьким, тоже все время подбирал на улице больных птиц.
– Знаешь, одна синичка совсем уже было выздоровела. Но потом… Они ведь не умеют замечать стекол, и вот она, как только смогла взлететь, со всей силы рванулась на улицу и разбилась о стекло… Насмерть. Для меня это такая трагедия тогда была, до сих пор не могу забыть…
Словом, предание огласке любого из этих задушевных разговоров независимого журналиста с главным душителем свободной прессы в стране в то время с лихвой бы хватило, чтобы я еще долго стеснялась показаться коллегам на глаза. Впрочем, в какой-то момент, чтобы не зацикливаться на параноидальной идее вездесущих прослушек, я чудовищным усилием воли приказала себе расслабиться: Ну что теперь поделаешь? Да, у меня такие приятели… Ну да – мутант. Подумаешь! Бывают мутанты и похуже… Которые даже птичек не любят.
* * *
Кстати, возвращаясь к теме поздравлений с днем рожденья…
Должна признаться, что однажды я все-таки преподнесла Волошину подарок. Только вот не к его дню рожденья, а к своему собственному. Да и подарок, прямо скажем, получился какой-то провокаторский.
Отправившись в Stockmann покупать всякие мелочи к своему дню рожденья, я вдруг обнаружила там среди кухонной утвари великолепного, огромного, тучного гуся. В наглых темных солнечных очках. И имеющего прямо-таки вызывающее портретное сходство с одноименным опальным олигархом. Даром что из глины.
Дело было в конце мая 2000-го, когда Гусинский был еще в Москве, и только в дурном сне могло привидеться, что спустя пару месяцев Путин засунет его в тюрьму, а потом – в эмиграцию.
Но наезд на Медиа-Мост с использованием прокуратуры и людей в масках уже начался. И атмосфера вокруг владельца оппозиционной Кремлю империи СМИ неприятно сгущалась не по дням, а по часам.
И увидев, что мой прекрасный, полуметровый глиняный гусь с вальяжно вытянутой шеей, плюс ко всем вышеописанным достоинствам, является еще и копилкой для денег, я, не задумываясь, купила его в подарок Волошину.
Явившись к нему в Кремль с огромной подарочной коробкой и извлеча длинношеего гостя на свет, я, к своему несказанному удовольствию, услышала от Волошина:
– Ой, да это ведь – Гусь! Вылитый!
– Так, Александр Стальевич, а теперь смотрите внимательно: я вам буду показывать, как этим гусем правильно пользоваться. Потому что у меня сильные сомнения, что вы здесь, в Кремле, это умеете, – с этими словами я принялась наглядно демонстрировать Волошину два способа, которым можно извлечь деньги из этой копилки: жесткий и мягкий.
– Первый способ, жесткий – самый примитивный. И именно им, по моим подозрениям, вы и решили воспользоваться, – сказала я и показала ребром ладони, как можно отрубить глиняному гусю шею. – Конечно, можно разбить копилку. Это – проще простого. Но ведь подумайте сами: тогда вы больше ею воспользоваться не сможете. Второй раз оттуда денег уже не вытащишь – их там просто уже не будет!
Второй же способ, мягкий, вызвал у Волошина хохот: я внезапно перевернула копилку вверх дном и продемонстрировала очень удобную, широкую резиновую пробочку на животе у зверя:
– Ну согласитесь сами: только упертый, злобный тупица может полениться воспользоваться этой пробочкой, чтобы достать из копилки деньги! Ведь если действовать аккуратно, без членовредительства, тогда и гусь цел останется, и деньги у вас будут, и копилка вам доходы продолжит приносить!
Отсмеявшись, Волошин вдруг помрачнел, сел в кресло, закурил и в сердцах выпалил:
– Вот ты меня все время этим Гусем попрекаешь! Да сука этот Гусь!
– Правда?! Ой, хорошо, что сказали! – съязвила я. – А я-то грешным делом думала, что он -талантливый медиа-магнат…
– А ты знаешь, например, что этот талантливый медиа-магнат в прошлом году, во время избирательной кампании, передал через одного нашего общего знакомого, что ни Волошину, ни Юмашеву, ни Татьяне теперь не жить, даже если они уедут за границу! В этот момент я поняла, что даже у железного Стальевича есть слабое место: личная месть.
* * *
– И что же, теперь вы, в свою очередь, готовы заявить, что не жить – Гусю? Это – кровная межклановая вендетта, что ли?
– Да нет, ради Бога, пусть живет, – с совершенно серьезным, даже каким-то мрачноватым лицом, ответил Волошин. – Только где-нибудь подальше отсюда… И бизнес весь пусть отдаст.
С Путиным творилось неладное. Несмотря на то, что его собственная пресс-служба регулярно вычищала мою фамилию из списков на аккредитацию, сам новоиспеченный президент во время официальных мероприятиях вдруг ни с того ни с сего начинал приятельски мне подмигивать. Или, пробегая с делегацией мимо журналистов, мог вдруг позволить себе, спровоцировав легкую оторопь у моих коллег, бросить: Лен, привет!
На минском заседании таможенного союза он так откровенно гримасничал в мой адрес прямо со сцены, где сидел вместе с другими главами государств, что довел бедную Ленку Дикун, сидевшую со мной в первом ряду, до состояния буйного помешательства.
– Трегубова, ну это же уже просто неприлично! Немедленно признавайся: вы что, с ним дружили раньше? – жарким шепотом пилила она мне ухо всю пресс-конференцию. Мне пришлось вкратце рассказать ей историю моего знакомства с Путиным.
– Спорим, что теперь, когда он увидит, что ты ездишь с ним в кремлевском пуле, он немедленно потребует от пресс-службы, чтобы тебя тоже приглашали на закрытые встречи с ним! – убеждала меня Дикун.
Даже Сашка Будберг, активно приветствовавший новые репрессивные порядки в кремлевском пуле, изумлялся:
– Слушай, Трегубова, я не понимаю: если ты лично знакома с Первым лицом, то почему у тебя тогда вообще могут быть проблемы с его пресс-службой?!
Я не могла ответить на этот вопрос. И лишь пересказывала им комментарий своего приятеля – опытного кремлевского аппаратчика, который, как я уже рассказывала, был, наоборот, убежден, что именно Путин распорядился удалить меня из пула – как раз из-за опасения иметь рядом человека, знавшего его по прошлой жизни.
По крайней мере, тот факт, что меня не только не начали аккредитовывать на закрытые брифинги Путина, но и, наоборот, все чаще стали препятствовать присутствию даже на его официальных мероприятиях, подтверждал именно версию моего аппаратного конфидента.
О том, что травля ведется именно с санкции главы государства, мне, по сути, прямо объявил его пресс-секретарь Алексей Громов.
После того как я провела описанную ранее воспитательную беседу с Александром Волошиным и тот отдал распоряжение пресс-службе возобновить мою аккредитацию в президентских поездках, Громов при первой же нашей встрече с нескрываемой ненавистью в голосе проговорил:
– Можешь жаловаться на меня кому хочешь. Мне плевать! Я подчиняюсь лично президенту…
А если учесть, что громовским непосредственным начальником был все-таки именно глава администрации Волошин, разгадать эту нехитрую кремлевскую шахматную задачку никакого труда не составило. Ведь если пешка вдруг становится сильнее ферзя и сама метит в дамки, значит, она находится под прямым прикрытием короля.
* * *
В июне 2000 года начался качественно новый этап в моем противостоянии с кремлевской пресс-службой. В том смысле, что теперь меня уже травили не только как журналиста, а заодно еще и как представителя газеты Березовского.
Учитывая, что за всю историю существования газеты Коммерсанть больше, чем я, гадостей про БАБа на ее страницах не писал, пожалуй, никто, то, конечно же, самым обидным теперь было стать мученицей за веру Березовского.
Все началось ровно в тот момент, когда Борис Абрамович из верного сторонника, но слишком активного и беспокойного деятеля (как за глаза называл его в частных разговорах еще в конце 1999-го Александр Волошин) превратился для Кремля в зло (эпитет, которым уже в начале 2000 года Березовского наградил в беседе со мной Владислав Сурков).
