Говоря, что усиление насилия со стороны сербов было «полностью предсказуемым», генерал Кларк несколько зарапортовался. В сфере человеческих проблем нет ничего «полностью предсказуемого», а тем более если это последствия крайних форм насилия. Но то, что случилось в итоге, было в значительной степени вероятным. По наблюдениям Кариеса Лорда из Флетчерской школы права и дипломатии, бывшего советника администрации Буша-старшего по национальной безопасности, «враги часто реагируют, когда в них стреляют», и «хотя западные официальные лица продолжают это отрицать, вряд ли можно сомневаться в том, что „бомбовая кампания“ предоставила как мотивы, так и возможности для более масштабных и жестоких действий со стороны сербов, чем поначалу предсказывалось»38 — по крайней мере, кем-то, если уж не командующим войсками НАТО.
В Вашингтоне такого результата не предвидели.
Пятого марта 1999 года итальянский премьер-министр Массимо Д'Алема нанес визит в Вашингтон, предупредив Клинтона о том, что, если Милошевич сразу не капитулирует, то «в итоге… от 300 000 до 400 000 беженцев хлынут в Албанию», — и он опасается, что и в Италию. Клинтон обратился к советнику по национальной безопасности Сэнди Бергеру, который сказал Д'Алема, что в этом случае «НАТО продолжит бомбардировки», ведущие к еще более ужасным последствиям. Председатель Комитета по разведке Палаты представителей Портер Госс сообщил средствам массовой информации, что «наше разведывательное сообщество за месяцы и дни до бомбардировки предупреждало о том, что мы получим взрывной рост числа беженцев, которое на 250 000 человек превысит результаты, ожидавшиеся в прошлом году (до бомбардировок), что это будет способствовать решимости сербов, что конфликт еще более распространится и что начнутся этнические чистки». Не далее как в 1992 году европейские наблюдатели в Македонии «спрогнозировали внезапный и массовый поток этнических албанских беженцев в случае, если военные действия распространятся на Косово»39.
Причины таких ожиданий вполне понятны: люди «реагируют, когда в них стреляют», — не тем, что осыпают атакующих цветами, и не там, где враг силен, а там, где сильны они сами, в данном случае — на земле, а не в отправке реактивных самолетов бомбить Лондон и Вашингтон. Не надо обладать ни особой гениальностью, ни доступом к секретным разведданным, чтобы прийти к таким выводам. Открытая угроза прямого натовского вторжения сделала еще более вероятной самую непредсказуемую реакцию, — и вновь по причинам, которые вряд ли могли ускользнуть из поля зрения Клинтона, Блэра, их союзников и комментаторов. Здесь можно вспомнить, как реагировали США во время Второй мировой войны, хотя атака со стороны японцев была внезапной и ни в малейшей степени не грозила им открыто, да и никакая иная угроза реально не висела над Америкой со времен войны с Англией 1812 года.
Угроза бомбардировки, вероятно, привела к усилению зверств, хотя это не единственное их основание. Те же и столь же предсказуемые последствия, видимо, имел отзыв 19 марта возглавляемой США миссии наблюдателей в Косове во время подготовки к бомбовым ударам. «Наблюдатели единодушно считались единственным и последним тормозом, сдерживающим югославские войска», как постфактум толковали события корреспонденты «Вашингтон пост»; и все должны были понимать, что, отпустив тормоза, можно вызвать настоящее бедствие. Другие средства массовой информации были с этим согласны. Дальнейший и более детальный ретроспективный анализ в «Нью-Йорк Таймс» приводит к выводу, что «сербы впервые атаковали твердыни Освободительной армии Косова 19 марта, но разгар их атаки пришелся на 24 марта, на ту самую ночь, когда НАТО начало бомбардировку Югославии»40. Надо было привить себе изрядную дозу «сознательного неведения», чтобы интерпретировать эти факты как простое совпадение.
Сербия официально воспротивилась отзыву наблюдателей. Двадцать третьего марта в ответной резолюции на ультиматум НАТО, составленный в Рамбуйе, Сербское национальное собрание заявило: «Мы также осуждаем отзыв ОБСЕ Косовской наблюдательской миссии. Этому нет иных причин, кроме желания способствовать таким образом шантажу и угрозам в адрес нашей страны»41. Резолюция национального собрания не освещалась ведущими средствами массовой информации, которые не опубликовали и условий соглашения, достигнутого в Рамбуйе, хотя последнее на протяжении всей войны характеризовалось как правильное и справедливое. Это был «определенный мирный процесс», с ударением на слове определенный, прозрачно намекающем на позицию Вашингтона, в чем бы конкретно она ни состояла (часто она сводилась к попыткам подорвать дипломатию); особенно поучительной в этом плане являлась его практика в отношении Среднего Востока и Центральной Америки42.
Вернемся к важнейшим документам, определившим дипломатический выбор США и Великобритании, которые приняли решение о бомбардировке в соответствии с предписаниями «нового интернационализма», — то есть к договору, принятому в Рамбуйе, и резолюции Сербского национального собрания, — только для того, чтобы подчеркнуть, что и то, и другое остались закрытыми, недоступными для широкой общественности, хотя некоторые решающие факты все же были обнародованы уже после того, как по достижении мирного соглашения они перестали представлять угрозу для демократии, и даже прозвучали открытые признания в том, что ультиматум, принятый в Рамбуйе, был «обречен на неэффективность» и только подорвал тот дипломатический курс, который «мог бы одержать победу» и без «грубой силы», повлекшей ужасные человеческие жертвы, — эту «грубую силу» мы с вами еще рассмотрим во всех аспектах.
Бомбардировки были предприняты спустя пять дней после отзыва наблюдателей и при обоснованных ожиданиях того, что их «результатом» станут зверства и этнические чистки, а также «внезапное и массивное» бегство и изгнание албанцев. Так и случилось на самом деле, хотя масштаб этих последствий стал для кого-то сюрпризом, однако главнокомандующий войсками НАТО в Европе явно ничего иного и не ждал.
Глава 2. Перед бомбардировками
Во время правления маршала Тито косовские албанцы в значительной степени самоуправлялись, особенно начиная с 1960-х гг., а затем и в соответствии с конституцией 1974 года, которая придавала Косову двусмысленный статус «чего-то среднего между автономной областью и государством в составе федерации» по характеристике, данной одним сербским ученым-диссидентом1. Это существенное различие, поскольку у государства в составе федерации есть, по крайней мере, формально-юридическое право на отделение.
В 1981 году профессор-албанец из Приштинского университета на основании своих обширных поездок и исследований сделал вывод о том, что «ни одно национальное меньшинство в мире не получило таких прав, которыми пользуются представители албанской национальности в социалистической Югославии»2. Однако годом раньше, после смерти Тито в мае 1980-го, ситуация уже стала ухудшаться. А в 1989 году косовская автономия успешно сошла на нет в результате нескольких пересмотров конституции и административных шагов, предпринятых сербским правительством под руководством Слободана Милошевича. Эти пересмотры и шаги заключались в воссоздании основ федеральной конституции 1963 года или реставрации прямого правления Сербии; те же перемены затронули Воеводину — местность, в которой сосредоточилось венгерское меньшинство.
Возвращение к порядкам, сложившимся по окончании второй мировой войны, встретило упорное сопротивление среди косовских албанцев и нашло не менее сильную поддержку среди сербов. Самый знаменитый югославский диссидент Милован Джилас, которым долго и по праву восхищались на Западе, так как он отважно противостоял диктатуре Тито, выразил свое согласие с проводимой Милошевичем «политикой упорядочения отношений Сербии со своими провинциями» и придания «крупнейшей нации» Югославии (сербам) «такого же статуса, которым пользуются все национальные меньшинства». «Если Косово вычеркнуть из души и памяти сербов, то у нас ничего не останется», — сказал он. Тем временем официальная пресса Албании провозгласила, что «без Косова нет Албании и наоборот», поэтому мы должны «разрушить границы, разделяющие албанцев с албанцами»; подавляющее большинство косовских албанцев было охвачено этим чувством. «Политическая цель реставрации, совершенной после 1989 года, — пишет Викерс, — состояла в недопущении отделения Косова и содействии физическому возвращению сербов в эту область», — сербов, многие из которых оставили ее в связи с тем, что они характеризовали как «тактику геноцида, применяемую албанскими сепаратистами». «Термин „Косово“ использовался и сербами, и албанцами как метафора, символизирующая „страдания и несправедливости“, причинявшиеся двум нациям на протяжении всей их беспокойной истории», в ходе которой кнут гонителя оказывался в руках то одной из них, то другой3.
