Николай Зенькович - Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Судьба Алеши Сванидзе и его жены была ужасной. Его расстреляли в 1942 году в возрасте 60 лет. Когда Марии Анисимовне сообщили о смертном приговоре, вынесенном мужу, она выслушала его и рухнула наземь от разрыва сердца.

Сохранилась фотография 1907 года. На ней обросший бородой Сталин с родственниками первой жены Екатерины Сванидзе у ее гроба. Лицо овдовевшего супруга бесстрастно. На нем не видно печати скорби, горя и других человеческих чувств, присущих даже суровым людям в минуту прощания с навсегда ушедшим близким существом. Неужели Сталину были неведомы великодушие, сострадание, терпимость, человечность? Сообщая эти факты, публикаторы предоставляли возможность самим читателям судить о структуре его морали, о тех брешах и провалах, которые образовались на месте сочувствия, благодеяния, раскаяния, искупления.

Бедная Надежда! Она-то, наивная гимназистка с полудетскими глазами, безуспешно пыталась найти, затронуть в супруге хоть какие-то струны человеческих чувств. Напрасно. Даже трагедия старшего сына его волновала постольку, поскольку он боялся компрометации своего имени, отмечает Д. Волкогонов. Душевная скупость Сталина, переросшая в исключительную черствость, а затем в безжалостность, стоила жизни жене и исковеркала судьбы его детей.

Светлана Аллилуева вспоминает, что отец относился к своему старшему сыну Якову незаслуженно холодно, и тот сильно страдал из-за этого. Яков жил в Тбилиси довольно долго, воспитывался у тетки, сестры матери, Александры Семеновны. Потом юношей, по настоянию своего дяди Алеши Сванидзе, приехал в Москву, чтобы учиться. Яков был только на семь лет моложе своей мачехи, которая много делала, чтобы скрасить его нелегкую жизнь, ведь его мама умерла, когда мальчику было всего два года. Характер ему, видно, достался от матери, он не был честолюбивым и резким, как отец, считавший его слабым человеком.

Когда Яков решил жениться, отец не захотел слышать о браке, не желал ему помогать. Выведенный из себя самодурством отца, Яков пытался застрелиться. К счастью, пуля прошла навылет, и он остался жив, хотя долго болел. Сталин, узнав об этом, издевательски бросил ему: «Ха, не попал!» Отношения у них совсем разладились, и Яков уехал в Ленинград, жил там в квартире Аллилуевых, работал инженером, он ведь окончил в Москве институт инженеров железнодорожного транспорта.

В 1935 году Яков приехал в Москву и поступил в артиллерийскую академию. Военным он стал по желанию отца. Жил отдельно, вторично вступил в брак — первый распался. Хотя и вторая жена — Юлия Исааковна Мельцер — Сталину не понравилась. Зная это, Яков навещал квартиру отца редко и всегда с напряжением ждал его прихода домой. Они были слишком разными людьми, чтобы сойтись душевно.

Он ушел на фронт на второй день после начала войны. Их часть отправляли в Белоруссию, территорию которой уже сжимали танковые клинья врага. Вскоре известия от него перестали поступать, и его след затерялся. Наконец, стало известно, что он попал в плен.

Старший сын Сталина оказался значительно более сильной личностью, чем думал о нем отец. Пройдя все круги ада в немецких концлагерях, он не стал предателем. Напрасно Сталин боялся, что Якова используют в пропагандистских целях. И тем не менее он дал санкцию на арест его жены Юлии, которую продержали в тюрьме до весны 1943 года, когда выяснилось, что она не имела отношения к этому несчастью, да и само поведение Якова в плену убедило, что он достойно там держался и мужественно принял смерть. У Сталина возникали подозрения, что Якова кто-то выдал, уж не причастна ли к этому Юлия?

18 июля 1941 г.

Перевод с немецкого

3-я мотострелковая рота военных корреспондентов.

Допрос военнопленного старшего лейтенанта Сталина у командующего авиацией 4-й армии. Допросили капитан Реушле и майор Гольтерс 18.7.41 г. Передано кодом по радио.

— Разрешите узнать ваше имя?

— Яков.

— А фамилия?

— Джугашвили.

— Вы являетесь родственником председателя Совета Народных Комиссаров?

— Я его старший сын.

— Вы говорите по-немецки?

— Когда-то я учил немецкий язык, примерно десять лет тому назад, кое-что помню, встречаются знакомые слова.

— Вы были когда-либо в Германии?

— Нет, мне обещали, но ничего не получилось, так вышло, что мне не удалось поехать.

— Когда он должен был поехать?

— Я хотел ехать по окончании института.

— Какое вы имеете звание в советской армии и в какой части служили?

— Старший лейтенант. Служил в 14-м гаубичном полку, приданном 14-й танковой дивизии, артиллерийский полк при 14-й дивизии.

— Как вы попали к нам?

— Я, то есть, собственно, не я, а остатки этой дивизии, мы были разбиты 7.7, а остатки этой дивизии были окружены в районе Лясново.

— Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?

— Не добровольно, я был вынужден.

— Вы были взяты в плен один или же с товарищами и сколько их было?

— К сожалению, совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.

— Вы были командиром дивизии?

— Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены, — в это время я находился у командира дивизии, в штабе. Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? (Сегодня 18-е.) Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лясново, в 1 1/2 км от Лясново, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.

— Как обращались с вами наши солдаты?

— Ну, только сапоги с меня сняли, в общем же, я сказал бы, не плохо. Могу, впрочем, сказать, что и с вашими пленными обращаются не плохо, я сам был свидетелем, и даже с вашими парашютистами, я говорю даже, потому что, вы же сами знаете, для чего они предназначены, фактически они «диверсанты».

— Почему вы говорите «даже парашютисты»?

— Я сказал даже с парашютистами, почему? — потому что, вы же сами знаете, кем являются парашютисты, потому что я…

— Почему же с парашютистами следует обращаться иначе?

— Потому что мне здесь сказали, что у вас говорят, что убивают, мучают и т. д., это не верно, не верно!

— Разве они по-вашему не солдаты?

— Видите ли, они, конечно, солдаты, но методы и характер их борьбы несколько иные, очень коварные.

— Думает ли он, что и немецкие парашютисты борются такими средствами?

— Какими? (Как кто еще?)

— Немецкие солдаты прыгают с самолета и сражаются точно так же, как пехотинец, пробивающийся вместе с ударными частями.

— Не всегда так, в большинстве случаев.

— Разве русские парашютисты действуют иначе?

— Давайте говорить откровенно; по-моему, как вы, так и мы придаем несколько иное значение парашютистам, по-моему, это так.

— Но это же совершенно неверно!

— Возможно, но у нас создалось такое мнение. Товарищи рассказывали мне, мои артиллеристы и знакомые из противотанковых частей, что в форме наших войск.

— Неужели он думает, что наши парашютисты прыгают с самолетов в гражданском платье, как об этом когда-то сообщило английское правительство?

— То, что ваших парашютистов ловили в форме наших красноармейцев и милиционеров, — это факт, отрицать этого нельзя.

— Значит, такая же сказка, как и у англичан?

— Нет, это факт.

— А сам он видел когда-либо парашютиста, сброшенного в гражданском платье или в форме иностранной армии?

— Мне рассказывали об этом жители, видите, я не спорю, борьба есть борьба и в борьбе все средства хороши. Поймали одну женщину, женщину поймали, я не знаю, кто она была — от вас или это наша, но враг. У нее нашли флакон с бациллами чумы.

— Это была немка?

— Нет, она была русская.

— И он верит этому?

— Я верю тому, что ее поймали, эту женщину, но кто она — я не знаю, я не спрашивал, она не немка, а русская, но она имела задание отравлять колодцы.

— Это ему рассказывали, сам он не видел.