После красногвардейских выстрелов, произведенных по мирным митингующим, на второй день в селе Ванати «состоялся грандиозный митинг с представителями всех обществ Цхинвальского района». На нем вновь маячила фигура Казишвили, требовавшего от участников митинга разоружения. Крестьяне в свою очередь выдвинули свои «контр-ультимативные требования». Они решительно отказались от грузинских меньшевиков как от своих представителей во власти. Крестьяне подвергли резкой критике закон о земле, изданный 7 марта 1918 года Закавказским сеймом. Согласно этому закону за помещиком сохранялось владение в размере 50 десятин. «Кроме того, правительство дало помещикам возможность фиктивного раздела семейств с целью удержать за собой свои» прежние наделы. Митингующие требовали выселить «помещиков из пределов Горийского уезда, а землю их распределить пропорционально между малоземельными крестьянами, дома передать под школы». Они настаивали на удалении из Цхинвальского района Казишвили, Повришвили и Майсурадзе, которые «под видом установления социализма» прибегали к «диким зверствам», «работая в пользу помещиков». Глубокому осуждению крестьян подверглись также «красногвардейцы», раскрывшие свое истинное политическое лицо. Им указали на то, что они состоят из «духанщиков, купцов, князей, дворян и генералов, которым чужды интересы» осетинских крестьян. На митинге в селе Ванати подчеркивалось, что с помощью «красногвардейцев» грузинские тавады и другие представители новой власти «производят... всевозможные издевательства, без всякой причины арестовывают, расстреливают, занимаются грабежами, разбоями и вымогательством». Из того, о чем говорили осетинские крестьяне, все еще надеявшиеся на перемены к лучшему, складывается единое представление о политической обстановке, созданной в Грузии после октябрьских событий в Петрограде. Получившая от русской революции свободу, Грузия как бы спешила по образу и подобию собственных исторических традиций реанимировать уходившие глубоко в прошлое свои восточно-деспотические основания, ставшие национальной идеей грузинской знати. Это важное обстоятельство было столь прозрачно, что его хорошо видели даже неискушенные в политике, неграмотные и забитые крестьяне. В «Протоколе» от 16 марта 1918 года крестьянского схода Джавского и Цхинвальского районов Южной Осетии подчеркивалось: «Мы, крестьяне Цхинвальского и Джавского районов, дали клятву, чтобы никогда, раз и навсегда, не возвращались в рабство и чтобы мы погибли геройски все, как один человек, для нашей свободы...» Требования крестьянского схода были политические: удалить из Горийского уезда «всех помещиков, как грабителей крестьян»; «удалить навсегда» «диктатора Казишвили, Сосико Повришвили, Шакро Терадзе и Майсурадзе». Российская революция и фактический уход Советской России из Грузии обнажили на небольшой территории Южной Осетии особенности исторической трансплантации, при которой трансплантатом явился все тот же восточный деспотический режим, наносимый на политическую физиономию грузинской элиты, на ее характерную эхограмму. Судя по этим особенностям, так называемые грузинские меньшевики были прогнозируемы – не только применение ими вооруженной силы, но и само направление удара; острые внутренние противоречия, раздиравшие грузинское общество, выносились вовне, в сторону «исторических врагов» Грузии – Абхазии и Южной Осетии. Общественные силы Грузии отвлекались также дипломатическими играми с великими державами – Англией, Германией, США и Турцией, проявлявшими повышенный интерес к Закавказью, в частности – к Грузии. Об этом еще будет сказано, здесь же отметим – в 1918 году грузинские реакционные политические силы, среди которых решающий тон задавали тавады-консерваторы, создавали своего рода модулятивную систему, озвучивавшую «национальную» поведенческую концепцию, во всех решающих случаях оправдывавшую действия грузинской знати. Формировалась устойчивая политическая система, по-своему универсальная, определявшая внутренние социальные и внешние дипломатические ориентиры. В этой «системе координат» таким странам и народам, как Россия, Осетия, Абхазия, в сущности близким грузинскому народу соседям, не воевавшим с Грузией, а только помогавшим ей, будет отводиться роль «образа врага». Даже Турция и Персия, в свое время пытавшиеся уничтожить грузин как этнос, или же далекие Соединенные Штаты Америки будут востребованы как политические ориентиры, и на фоне этих предпочтений будут отвергнуты близкие соседи, отнесенные к «врагам Грузии». Это одновременно будет и феноменом, и, на основе своей четкой повторяемости, проявится как закономерный факт грузинской политической системы, исторически создававшейся на протяжении столетий. В 1918 году частью формировавшейся «новой системы» грузинского «алгоритма» являлась политическая концепция, складывавшаяся вокруг Южной Осетии, впрочем, как и вокруг других национальных меньшинств. Георгий Кулумбеков, один из лидеров югоосетинских крестьян, в марте 1918 года писал, что со стороны Грузии «национальные меньшинства, в особенности осетины подвергнуты жестокому насилию и грозит им опасность быть истребленными окончательно». Он свидетельствовал, что «в Цхинвали был назначен диктатор, палач и грабитель Коста Казишвили, который, по директивам Закавказского сейма, Цхинвальский район объявил вне закона». Непризнание Южной Осетии как самостоятельной географической субстанции – одна из исходных в политических установках, выдвинутых в 1918 году грузинскими реакционными националистическими кругами. Это было новшеством не столько в географии, сколько в национальной политической концепции. Старым, не раз проверенным, явилось другое – вооруженное нашествие на Южную Осетию. Несмотря на высокую степень терпимости и выдержки, проявлявшихся со стороны осетинского крестьянства, так называемые грузинские меньшевики всячески провоцировали вооруженный конфликт. В середине марта 1918 года югоосетинское население, уставшее от насилия и разбоя грузинских официальных властей, центром которых был Закавказский сейм, вновь повторило свои требования о прекращении грабежа, об удалении диктатора Казишвили, о равном распределении земли и др. В ответ на это грузинские власти бросили в Южную Осетию крупный вооруженный отряд, насчитывавший более двух тысяч солдат регулярных войск. Завязав бои с местным населением, губернский комиссар Г. Мачабели и «цхинвальский диктатор» К. Казишвили планировали совершить по Южной Осетии карательно-грабительское нашествие. Но силы местной обороны оказали грузинским войскам достойное сопротивление. По оценке Георгия Кулумбекова, «в неравной борьбе трудовое революционное крестьянство проявило доныне неслыханное геройство». Отчитываясь о пятидневных боях, он констатировал, что «правительственные войска» Грузии «разбиты вдребезги, им нанесен сокрушительный удар». Более тысячи солдат из правительственных войск были взяты в плен и разоружены. Другая часть войск осталась на поле боя или же бежала в Грузию. Были убиты и вдохновители нашествия – Г. Мачабели, С. Кецховели и К. Казишвили. Позже выяснилось, что нашествие на Южную Осетию было организовано самим Н. Жордания, главой так называемого меньшевистского правительства Грузии. Газета «Борьба» писала, что в решительный момент, когда малочисленность осетин стала сказываться на ходе сражения, на помощь с красным знаменем пришли грузинские крестьяне, тут же втянувшиеся в бой с «красными гвардейцами» меньшевиков. В условиях вооруженных акций со стороны Грузии начальник правительственной гвардии В. Джугели предъявил Южной Осетии шесть требований: о сдаче оружия, о выдаче «виновников» восстания, о выдаче «убийц» Коста Казишвили, Георгия Мачабели и Сандро Кецховели, об освобождении «пленных гвардейцев», ликвидации повстанческого фронта, о сдаче «похищенного из Цхинвала» имущества. На эти требования последовал четкий ответ: «оружия не сдадим, виновниками восстания были Казишвили Коста, Мачабели Георгий, Кецховели Сандро и др.», убийцами ваших товарищей были пули, ищите их на поле боя», «пленных освободим в обмен» на своих, «похищать мы ничего не похищали, похищала ваша гвардия». Поскольку после боев Цхинвали был отвоеван у меньшевиков и в нем власть досталась повстанцам, последовало постановление Закавказского правительства «о переименовании местечка Цхинвал в город с введением в нем городового положения». В конце мая 1918 года в Джаве состоялся съезд представителей Южной Осетии. Он проходил под предводительством главы Осетинского национального совета. На нем подавляющее большинство принадлежало «большевикам», а точнее – представителям крестьянского Союза, которые в противовес грузинским «меньшевикам» называли себя «большевиками». Основные вопросы, подвергавшиеся обсуждению на съезде, были: «проведение колесной дороги через Кавказский хребет» с целью объединения усилий с Северной Осетией в борьбе с грузинской реакцией, создание «национального полка», вопрос о распределении лесов и др. Не менее важным был следующий, четвертый съезд представителей Южной Осетии. Он проходил в селении Цунар, расположенном рядом с Цхинвали. Значение его состояло в том, что съезд дал ясный ответ на главный политический вопрос – о целях революционной борьбы в Южной Осетии. По свидетельству корреспондента газеты «Борьба», съезд в Цунаре «собрался под знаком освобождения осетинского народа» от грузинского тавадского гнета. На нем тон задавали в основном «бывшие солдатские фронтовики».
