Как только это осознание распространится в народе, который предполагается принести в жертву, этот народ будет активизирован и освобожден от всяких запретов и заповедей.
Исход такой войны, довелись до нее, трудно предвидеть. На помощь гибнущим начнут перетекать многие из числа «избранных».
ДОКЛАД НА СЕМИНАРЕ (занудливо) ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА В ДУХОВНОЙ СФЕРЕ: ЗАДАЧИ И ПРОВАЛЫ
18.03.2012
(Тезисы)
1. Исторически в России сложилась и укрепилась недооценка государственной властью ее функции в духовной сфере населения. До конца XIX в. эту функцию в неправомерно большой степени перекладывали на церковь и на традицию, хотя уже с XVII в. их потенциал ослабевал в результате модернизации. Более того, перегружая церковь выполнением заданий в идеологической и нравственной сферах, государство привело к кризису официального православия, что в начале XX в. резко сократило ресурсы легитимизации самого монархического государства (подобное наблюдается и сегодня в нашем демократическом государстве).
С середины XIX в. началось увлечение образованного слоя России марксизмом. Стереотипом (и часто догмой) стало ложное положение: «бытие определяет сознание». Оно как будто освобождало государство от работы по строительству и воспроизводству духовной сферы населения.
Государство даже уклонилось от очевидно присущей ему обязанности создать социальные условия для формирования научного обществоведения, и его заменила философско-морализаторская компонента классической литературы, а затем публицистики.
В СССР эти провалы в структуре функций государства не были заделаны (только место религии занял марксизм). На духовном ресурсе революции и большого проекта строительства страна решила очевидные задачи, но в цивилизационной «холодной войне» с 60-х гг. стала нести поражения, которые закончились крахом в конце 80-х гг. В символической сфере («войне смыслов») она оказалась несостоятельной — хотя в сфере объективной реальности имела большие преимущества.
2. В постсоветской России положение в этой сфере еще существенно ухудшилось. В 90-е гг. это можно было списать на тяжелую культурную травму, которая была нанесена всему населению (богатым досталось едва ли не больше всех). Но и потом положение не было выправлено. Неустойчивое равновесие поддерживается инерцией остатков культуры и нравственности, основных фондов и техносферы (особенно «ядерного зонтика») и природных ресурсов. Вот некоторые важные признаки фундаментального неблагополучия:
— население погружено в тяжелую аномию и постоянный стресс, уровень преступности и коррупции чрезвычайный; произошла институционализация бедности, разделившая страну на две разные и враждебные цивилизационные ниши;
— произошли дезинтеграция общества и распад социокультурных общностей, бывших историческими субъектами политического процесса; «разрыхлены» связи русского народа, нерусские народы сдвинулись к этноцентризму, деформированы матрицы, на которых были собраны и воспроизводились все народы России;
— государство уже 25 лет переживает перманентный кризис легитимности, ради смягчения противоречий и конфликтов в расколотом обществе оно выбрало соглашательский дискурс, утратив шанс на консолидацию нации и выработку национального проекта;
— «личный состав» страны (его численность, здоровье и квалификация) деградирует, хозяйство приобретает черты слаборазвитой периферийной экономики с соответствующим самосознанием экономически активного населения;
— вышедшее на общественную арену первое постсоветское поколение представляет собой новый культурно-исторический тип с неизвестным в России характером рациональности и потребностей, несбыточными притязаниями и комплексами, почти утративший коммуникации с государством и старшими поколениями, угасающий демографически.
Все это — признаки деградации и ослабления именно духовной сферы, ремонт, воспроизводство и обновление которой входят в ядро приоритетных функций государства. Однако до сих пор даже не встал вопрос о целях, задачах, структуре и ресурсах государственной политики в этой сфере. Принимаются лишь срочные ситуативные решения по типу действий МЧС — с помощью бригад политологов, следующих поворотам конъюнктуры. Нередко ради смягчения актуальной проблемы они наносят непропорциональный ущерб даже ближайшему будущему.
3. В принципе, выделение государственной политики в духовной сфере (культурной, информационной, идеологической и др.) как одной из «политик» допустимо лишь как абстракция, в целях анализа. Любая конкретная политика «пропитана» языком, символами, этикой и эстетикой, т.е. может быть изложена и реализована только во взаимодействии с духовной сферой человека и его общностей. Структурное выделение политики в духовной сфере как особого ведомства уже в послевоенном СССР приобрело характер ошибки «divisio», т.е. неверного структурирования системы власти и управления.
В настоящее время эта ошибка лишь усугублена.
4. Хотя все задачи государства в указанной сфере взаимосвязаны, а не соподчинены, выделим те, которые, будучи нерешенными, порождают цепные лавинообразные процессы деградации всей системы (типа тех, которые наблюдались в Российской империи в 1916-1917 гг. или в СССР после 1987 г.). Здесь — источники системных угроз.
Эти задачи чаще всего не решаются не из-за нехватки ресурсов, а потому, что они игнорируются или неверно формулируются вследствие фундаментально ошибочных представлений.
Первая ошибка уже указана выше («бытие определяет сознание»). Это — грубое расчленение диалектического взаимодействия. Сознание не отражает бытие, а создает его образ. Этот образ складывается в воображении из множества сообщений, выработанных в культуре, а не в объективной реальности. И зло, и добро — образы, созданные в культуре и внедренные в сознание некоторых социокультурных общностей. Объективная реальность — лишь инертное сырье для производства этих образов, ресурс бесполезный, если производство не налажено. Государство, уповающее на стихийное («естественное») воздействие бытия, идет к краху (об этом — у Пушкина в «Борисе Годунове»).
Мифические льготы номенклатуры в СССР были восприняты как нестерпимое зло, которое можно было избыть только свержением власти. А к олигархам, которые гораздо больше заслужили такое отношение, население не испытывает ненависти — не было корпорации, которая бы эту ненависть раскрутила. Американский социолог Дж. Александер пишет: «Для того, чтобы травматическое событие обрело статус зла, необходимо его становление злом… Холокост никогда не был бы обнаружен, если бы не победа союзных армий над фашизмом».
Вторая причина многих однотипных ошибок заключается в том, что мышление советской и российской интеллигенции (как и обыденное сознание) проникнуто эссенциализмом — верой в неизменность (или высокую устойчивость) некоторых сущностей и качеств, якобы присущих общественному (народному и т.п.) сознанию.
Государство СССР (в большой мере и общество) исходило из презумпции, что советскому человеку изначально присущи качества соборной личности, тяга к правде и справедливости, любовь к ближним и инстинкт взаимопомощи. В особенности, как считалось, это было присуще русскому народу — таков уж его «национальный характер». А поскольку все эти качества считались сущностью, данной человеку изначально, то присутствовала неосознанная уверенность, что они и будут воспроизводиться из поколения в поколение вечно.
Эта вера породила ошибочную антропологическую модель, которая и задавала установки государственной политики. Общественное сознание — система гораздо более подвижная и пластичная, чем казалось, она не терпит застоя. Уповать на «незыблемые убеждения» государство не может, это ведет к тяжелым провалам. А в позднем СССР культурные устои, которые были присущи обществу в период становления советского строя, были приняты за природные (иногда говорят «генетически присущие») свойства стереотипного гражданина. Задача воспроизводства этих устоев в меняющихся условиях не только не ставилась, но и отвергалась с возмущением. Как можно сомневаться в крепости устоев! А в действительности они непрерывно меняются, и их воспроизводство требует гибкости и адаптивности, регулярного «ремонта» и «модернизации».
В постсоветской России эссенциализм мышления государственной элиты лишь усилился. Остатки советских культурных структур (уважение к государству, патриотизм и терпение) опять считаются примордиальными сущностями, только теперь их увязывают с православием. Но уже поколение, вошедшее в активную взрослую жизнь после 90-х гг., обнаружило совершенно иное культурное лицо, которое поразило власть на Болотной площади. Надо вдуматься: плейбой М. Прохоров, обещающий сладкую жизнь, получил в Москве на выборах президента более 20 % голосов. Его электорат — уже почти готовая партия или, точнее сказать, новое племя, младое, незнакомое.
