Наконец, не помню числа, настал незабываемый день. В необычный час появились трое наших сербов, счастливо улыбаясь.
— Едем! — кричат издалека.
— Едут! — кричит наш товарищ, встретивший их на лестнице.
— Счастливые… Не забудьте же напомнить о нас!
Простились со слезами на глазах и написали, не помню уже какое по счету, прошение. Будем ждать решения, прислушиваться к далекому стону истекающей кровью братской армии. И проклинать судьбу.
Нас переводят в другое место. Разве это от нас зависит, военнопленных австро-венгерской армии? Наровчат Пензенской губернии. Уездный город. Глушь. Население казармы многочисленное и шумное. Славянской речи не слышно. В большом помещении, где раньше располагалась русская рота, досками отгородили угол для военнопленных офицеров.
Мрачные настали вечера. Под Сморгонью русские выбили немцев штыковым ударом, но затем снова пошло отступление. Братья-болгары вот-вот выступят на стороне немцев и мадьяр. Началась переброска германских войск для нанесения удара в лоб и тыл Сербской армии.
В большом помещении мы одни. Свет керосиновой лампы-жестянки освещал осунувшиеся лица, тени от наших голов принимали громадные причудливые формы, двигались по темным углам и облезшей краске высокого полупустого помещения. За окнами поздняя осень волчьим воем уходила в степь и, возвращаясь, постукивала всеми черепицами крыши, холодным дыханием проникала к нам сквозь многочисленные щели. Керосинка тоскливо мигала, будто жалуясь, что у нее так мало сил для преодоления тьмы. Пошел снег, осенний ветер сперва дико боролся с ним, потом утих, и земля успокоилась под глубокими снегами русской зимы.
Но кто из нас думал тогда о щелях в стене и о холодах? Сербия была отрезана от нас. Пусти нас русские туда походным порядком — не задумались бы.
За несколько месяцев до этого, в июле, когда Русская армия отступала под огненным шквалом немецкой артиллерии, не получая поддержки от тех, кого она спасала в Восточной Пруссии, под Варшавой и в Галиции, одна только Сербия предложила России свою помощь. А теперь, когда вражеские армии ворвались в Сербию, Россия уже не могла ей помочь. Сербия изнемогала в единоборстве с могущественным врагом. Не имея в тылу российского тысячеверстного пространства, ее отцы, деды и дети, орошавшие кровью родную землю, уходили через дикие албанские горы.
Воронежская губерния. Бирюч. От станции два часа пешком. Нас было пятеро, шестой конвойный. Дорога шла степью, снег лежал еще только в придорожных канавах. Ветер, несущийся над голым полем, сбивал нас с ног. С юго-запада на северо-восток неслись хмурые облака.
У воинского начальника нас встретили чехи, работавшие там в канцелярии. Мы тут же написали заявление в посольство Сербии в Петрограде. И вот однажды во время прогулки чех принес нам письмо: мне и одному из сербов нашей пятерки сообщали, что скоро нас освободят.
Любое описание нашего состояния было бы неверным и выдуманным. Хорошо помню, что, попытавшись прочесть письмо вторично, я никак не мог сообразить, почему ничего не понимаю. Оказалось, что я держу его «вверх ногами». Военнопленные ходили смотреть на нас двоих, у всех воскресала надежда на скорое освобождение.
Восемнадцатого декабря, если не изменяет память, прибежал наш друг из канцелярии воинского начальника и показал бумагу, где было написано, что военнопленный такой-то «…по Высочайшему повелению освобождается из плена и направляется в распоряжение Одесского военного округа для поступления в Сербский добровольческий отряд».
Большими бесшумными хлопьями падал снег на широкие залитые светом улицы Одессы. Штаб и временное общежитие нашего отряда находились на Пушкинской улице, в бывшем помещении консульства Сербии. Комнаты уютные и хорошо натопленные. Нас встретил офицер в сербской форме и горячо пожал руки. Это был серб-босниец, студент Венского университета, в котором учился и я. Говорили до поздней ночи. Мы были одними из первых, прибывших в Сербский отряд.
В ночь на 20 декабря 1915 года я уснул крепким сном добровольца славянина, у которого сбылась мечта всей его жизни.
В Сербской добровольческой дивизии
После провала немцев под Верденом Румыния поспешила объявить Австро-Венгрии войну и тут же потерпела несколько поражений. Болгарская армия вторглась в Добруджу. После соединения болгарских и немецких частей отправка добровольцев в Сербию по Дунаю стала невозможной. Сборным пунктом для добровольческих частей, формировавшихся из южных славян, стала Одесса.
С первым транспортом из Борисоглебска прибыло около тысячи человек, среди них мой друг Кашанин, будущий адъютант нашего полка. Солдат, почти без исключения сербов, разместили в казарме на Канатной улице. Нас, офицеров, среди которых более сорока процентов были словенцы и хорваты, поселили в доме, ранее предназначавшемся для сербских беженцев. До прибытия высшего командного состава из кадровых офицеров Сербской армии, эвакуированной на остров Корфу, все командные должности, кроме командира дивизии, его заместителя, а также двух майоров-интендантов, присланных в начале войны для закупки лошадей и застрявших в Одессе, занимали добровольцы, бывшие до этого австрийскими офицерами. В большинстве это были культурные люди, сменившие безопасную жизнь в плену на служение славянской идее.
За два или три месяца, начиная с середины января 1916 года, в Одессе собралось до двенадцати тысяч добровольцев. В феврале и марте один за другим прибыли эшелоны, что позволило сформировать второй и третий полки трехбатальонного состава. Четвертый полк был сформирован в апреле. В ротах было по 250 солдат и по четыре офицера. Временную команду приняли мы, молодые, в большинстве кадеты, получившие чин подпоручика. Самый старший был в чине капитана.
Наше материальное положение было не из лучших, формы мы получили только через какое-то время. Но дисциплина была отличная, настроение хорошее, в солдатах мы в первую очередь видели добровольцев и только во вторую — подчиненных и с нетерпением ожидали часа, когда сможем показать себя на деле. Ежедневно проводились занятия на берегу Черного моря или за городом. По вечерам мы собирались вместе и с радостью встречали новоприбывших.
В начале апреля стало известно, что сербское командование посылает нам командира дивизии и довольно много офицеров. Мы с нетерпением их ждали. Первая группа сербских офицеров с острова Корфу, 30 или 40 человек, прибыла в гражданском через Францию, Англию и Швецию. На станции ее встретила почетная рота и все офицеры-добровольцы, кроме дежурных. Командир дивизии полковник Хаджич и начальник штаба майор Максимович приехали со второй группой. Хаджич, до войны военный атташе в Петербурге, был опытным дипломатом, имел немало иностранных отличий. В 1912 году он с большим успехом командовал дивизией. Максимович окончил в России Академию Генерального штаба. Он остался в нашей памяти как благородный, храбрый человек, отлично знавший свое дело. С офицерами прибыло несколько гражданских и около пятидесяти унтер-офицеров, назначение которых было нам не совсем понятно. Сербские офицеры заняли все командные места, вплоть до ротных. Одни из них были отличными командирами, с другими пришлось, к сожалению, испытать немало горечи в моральном и потерь в материальном отношении.
Русский царь принимает наш парад
Боевая Сербская армия не привыкла к торжественным смотрам и многочисленные парады в Одессе вызывали недовольство. Мы же, «австрийцы», этих чудес насмотрелись достаточно. Но как при таком событии, как создание сербских воинских частей в составе Русской армии, обойтись без торжеств?! Первым из них была передача в одесском театре знамен, присланных добровольческим полкам королем Сербии Петром Первым. Присутствовали при этом премьер-министр Сербии Никола Пашич и французский министр Альбер Тома. Исполняли гимны всех наших союзников, каждый по три раза! Вспоминая об этом через годы, я понял слова генерала Людендорфа в его записках: «И остались мы одни во всем мире».
Приближалось самое торжественное событие: прибытие царской семьи. Уже почти две недели мы маршировали по берегу Черного моря и перекрикивали прибой: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!»
В июне, а может быть, в июле, ярким солнечным утром по улицам Одессы мерно двигались двенадцать батальонов. Батальоны влились в колонну пехотной дивизии, направлявшейся к Марсову полю. Там уже стояли русские войска: 61-я пехотная дивизия, Третья сводная кавалерийская и артиллерия. Все вместе составляли экспедиционный корпус генерала Зайончковского, который должен был высадиться в Варне…
Вдали прозвучал сигнал трубача, другой, поближе, его повторил. Поскакали командиры, раздались команды, по полю прошел шум равняющихся масс. Батальоны замерли. Четыре могучих голоса почти одновременно прорезали воздух: «Полк, смирно! Равнение налево!» Двенадцать тысяч солдат оторвали ладони от ремней и ударили ими по прикладам, одновременно повернув головы влево. Взлетели шашки и, блеснув на солнце, опустились. Дивизия застыла как изваяние. С далекого левого фланга глухо доносились батальонные приветствия. Это приветствовали своего царя русские части.
