Воспроизведем этот фрагмент полностью. «Каролина Васильевна Тиль, наша экономка, утром всегда будила маму, спавшую в своей комнате, — пишет С. Аллилуева. — Отец ложился у себя в кабинете или в маленькой комнатке с телефоном, возле столовой. Он и в ту ночь спал там, поздно возвратясь с того самого праздничного банкета, с которого мама вернулась раньше.
Комнаты эти были далеко от служебных помещений, надо было идти туда коридорчиком мимо наших детских. А из столовой комната, где спал наш отец, была влево; а в мамину комнату из столовой надо было пройти вправо и еще этим коридорчиком. Комната ее выходила окнами в Александровский сад, к Троицким воротам.(Если теперь встать около касс театра Дворца съездов и смотреть чуть правее Дворца съездов, через Александровский сад, то там виднеется здание Потешного дворца, выстроенного в древнерусском стиле. У него острая крыша, а в сад выходят окна, — там окна и маминой комнаты. Я не люблю смотреть в ту сторону…)
Каролина Васильевна рано утром, как всегда, приготовила завтрак в кухне и пошла будить маму. Трясясь от страха, она прибежала к нам в детскую и позвала с собой няню, — она ничего не могла говорить. Они пошли вместе, мама лежала вся в крови возле своей кровати; в руке был маленький пистолет «вальтер», привезенный ей когда-то Павлушей из Берлина. Звук его выстрела был слишком слабый, чтобы его могли услышать в доме. Она была уже холодной. Две женщины, изнемогая от страха, что сейчас может войти отец, положили тело на постель, привели его в порядок. Потом, теряясь, не зная, что делать, побежали звонить тем, кто был для них существеннее, — начальнику охраны, Авелю Софроновичу Енукидзе, Полине Семеновне Молотовой, близкой маминой подруге…
Вскоре они прибежали. Отец все спал в своей комнатушке, слева от столовой. Пришли В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов. Все были потрясены и не могли поверить…
Наконец и отец вышел в столовую. «Иосиф, Нади больше нет с нами», — сказали ему.
Так мне рассказывала моя няня. Я верю ей больше, чем кому-либо другому. Во-первых, потому что она была человеком абсолютно бесхитростным. Во-вторых, потому что этот ее рассказ был исповедью предо мной, а простая женщина, настоящая христианка не может лгать в этом, никогда…»
Вторая женщина, чей рассказ о смерти матери воспроизводит С. Аллилуева, П. С. Молотова (Жемчужина). Это близкая подруга Надежды Сергеевны. Ее рассказ по времени совпал с рассказом няни — это было в 1955 году. Полина Семеновна сама недавно возвратилась из ссылки из Казахстана, где она провела четыре года (1949–1953).
Молотова (Жемчужина) была тоже на том самом ноябрьском банкете, где была Надежда Сергеевна и все остальные. Все были свидетелями ссоры и ухода жены Сталина, но никто не придал ему серьезного значения. Полина Семеновна ушла тогда вместе с Аллилуевой, чтобы не оставлять ее совсем одну. Они вышли, несколько раз обошли вокруг Кремлевского дворца, гуляя, пока Надежда Сергеевна не успокоилась.
«Она успокоилась и говорила уже о своих делах в академии, о перспективах работы, которые очень радовали и занимали, — передает С. Аллилуева рассказ Молотовой. — Отец был груб, ей было с ним трудно — это все знали; но ведь они прожили уже немало лет вместе, были дети, дом, семья, Надю все так любили… Кто бы мог подумать! Конечно, это не был идеальный брак, но бывает ли он вообще?»
«Когда она совсем успокоилась, — рассказывала Полина Семеновна, — мы совсем разошлись по домам, спать. Я была в полной уверенности, что все в порядке, все улеглось. А утром нам позвонили с ужасным известием…»
Таким образом, внешним поводом трагической развязки послужил инцидент на банкете, который тщательно скрывался от огласки более полувека. Полина Жемчужина, возвратившись из ссылки, первой поделилась этой тайной с выросшей дочерью ушедшей из жизни близкой подруги. Собственно, и повода-то не было. Небольшая ссора на праздничном банкете в честь 15-й годовщины Октября. «Всего-навсего» Сталин сказал жене: «Эй, ты, пей!» А она, «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе не — ЭЙ!» — и встала, и при всех ушла вон из-за стола.
Ей, с ее некрепкими нервами, совершенно нельзя было пить вино; оно действовало на нее дурно, поэтому она не любила и боялась, когда пили другие. «Не пей вина, никогда не пей вина!» — внушала она Светлане. Это были отголоски ее вечного спора с мужем, который по кавказской привычке всегда давал детям пить хорошее виноградное вино. Может, она уже тогда предугадывала горестную судьбу сына Василия, которого погубил алкоголизм. Но, видно, не само, пусть даже и своеобразное, приглашение пить вино, к чему она питала глубокое отвращение, вызвало столь бурную реакцию, а крайне грубая форма его выражения. «Я тебе не — ЭЙ!» — оскорбилась она.
Правда, сцена, случившаяся на банкете, подается в разных вариантах. Кроме описанной выше, существует еще, по крайней мере, две. Одну из них приводит Рой Медведев, который записал ее в свое время от человека, близко знавшего Авеля Енукидзе. Согласно этому рассказу, 8 ноября в Кремле собралась не особенно большая компания большевистских руководителей. Здесь была и Надежда Аллилуева, но Сталин запаздывал. Когда он пришел, Надежда сделала ему шутливое замечание. Сталин вспылил и ответил грубостью. Иногда Сталин курил не трубку, а папиросы. В порыве злобы он неожиданно бросил непотухшую папиросу в лицо жене. Папироса попала в вырез платья. Вытолкнув ее, Надежда вскочила, но Сталин, быстро повернувшись, ушел. Почти сразу ушла и Надежда. Сталин поехал на дачу, а Надежда пошла в кремлевскую квартиру. Праздник был испорчен, однако худшее случилось через несколько часов. Позвонили из квартиры Сталина и вызвали Авеля Енукидзе и Серго Орджоникидзе. Надежда застрелилась. Рядом лежал небольшой дамский револьвер и письмо, которое, конечно, никто не посмел вскрывать. Сообщили Сталину, он быстро приехал. Видно было, что он потрясен, но молчал. Все условились хранить тайну самоубийства. В газетах опубликовали фальсифицированный медицинский бюллетень. Вся прислуга в доме Сталина была заменена.
Несколько в иной интерпретации подает эту версию вдова Н. И. Бухарина М. А. Ларина: «В ноябре 1932 года, придя домой из института, я застала там Н. И. (Бухарина. — Н. З.). Я увидела его взволнованного, бледного. Они тепло относились друг к другу, Н. И. и Надежда Сергеевна; тайно она разделяла взгляды Н. И., связанные с коллективизацией, и как-то улучила удобный момент, чтобы сказать ему об этом. Надежда Сергеевна была человеком скромным и добрым, хрупкой душевной организации и привлекательной внешности. Она всегда страдала от деспотического и грубого характера Сталина. Совсем недавно, 8 ноября, Н. И. видел ее в Кремле на банкете в честь пятнадцатилетия Октябрьской революции. Как рассказывал Н. И., полупьяный Сталин бросал в лицо Надежде Сергеевне окурки и апельсиновые корки. Она, не выдержав такой грубости, поднялась и ушла до окончания банкета. Они сидели друг против друга, Сталин и Надежда Сергеевна, а Н. И. рядом с ней (возможно, через человека, точно не помню). Утром Надежда Сергеевна была обнаружена мертвой».
Расхождения, в общем-то, незначительные. Не суть важно, сколько было окурков. Не имеет принципиального значения, были ли апельсиновые корки, которые вдруг появились в рассказе вдовы Н. И. Бухарина. Это все мелочи, и они вполне объяснимы. Настораживают и наводят на размышления слова одного из близких знакомых Авеля Енукидзе, которые записал Рой Медведев. «Сталин поехал на дачу, а Надежда пошла в кремлевскую квартиру». Светлана Аллилуева со слов няни утверждает, что отец спал дома.
Давайте еще раз вернемся к ее записям. Итак, две женщины — няня и экономка — первыми увидели тело Надежды Сергеевны возле ее кровати, в руке был «вальтер». Они положили тело на постель и привели его в порядок. Что они начали делать после этого? Разбудили Сталина? Нет. Стали звонить начальнику охраны, Енукидзе, подруге Аллилуевой Полине Жемчужиной.
Странно, не правда ли? В этой же квартире, совсем недалеко, слева от столовой спит человек, чью жену только что обнаружили мертвой с пистолетом в руке, а его не будят, ему ничего не говорят. Странно и то, что в квартиру друг за другом приходят Паукер, Енукидзе, Жемчужина, врываются Молотов и Ворошилов, а хозяин беспробудно спит. Ведь они наверняка звонили в дверь, разговаривали в прихожей, заходили в комнату, где лежала покойная, то есть производили шум. Неужели муж не слышал его? «Наконец, и отец вышел в столовую», — пишет С. Аллилуева. «Сообщили Сталину, он быстро приехал», — читаем в версии близкого друга Енукидзе.
Противоречие налицо. Оно бы еще долго мучило историков, если бы неожиданно один из самых авторитетных на Западе журналов — американский «Тайм» — не опубликовал в номере за первое октября 1990 года выдержки из новой книги воспоминаний Н. С. Хрущева. В эту книгу вошли фрагменты, которые по тем или иным причинам не попали в прежние вышедшие за рубежом издания, в основу которых был положен текст, записанный им на пленку. Название новой книги — «Хрущев вспоминает: пленки гласности». Продолжительность магнитофонных записей, положенных в ее основу, — более ста часов. В предисловии «Тайма» говорится: родные и друзья Хрущева опасались, что бывший кремлевский руководитель иногда заходил слишком далеко в своих жалобах на изъяны советской системы, в своем осуждении тех политических лидеров, которые были еще живы, и в рассказах о том, что власти сочли бы государственными секретами. И для того, чтобы избежать серьезных последствий, родственники и друзья попридержали некоторые из пленок. И вот журнал получил их в свое распоряжение.
