Однако как раз из-за того, что власть и полномочия были переданы на наднациональный (в данном случае европейский) уровень, страна, использующая единую валюту, лишается возможности проводить ту политику в сфере расходования, налогообложения и заимствования, которую она и ее электорат считают необходимой. Наивно полагать, что налоговые и валютные власти могут долго оставаться политически разобщенными: ведь даже «независимые» национальные банки, которые устанавливают процентные ставки, в конечном итоге подотчетны политическим институтам, наделяющим их полномочиями. Положение Маастрихтского договора о том, что «государство-член не отвечает по обязательствам центральных правительств, региональных, локальных или других властей или органов другого государства-члена» вряд ли просуществует долго[295]. На территории евро будет не только единая валюта, там будет единый бухгалтерский баланс. Шаг в этом направлении уже сделан в так называемом «Пакте стабильности» успешно навязываемом Германией в качестве условия приема экономически слаборазвитых стран в зону евро. В дополнение к Маастрихту Пакт устанавливает новые ограничения на осуществление заимствований и предусматривает высокие штрафы для нарушителей правил. В сочетании со стремлением к гармонизации систем налогообложения, вытекающим из искаженной интерпретации понятия «Единого рынка» подталкивание стран к делегированию права принятия фискальных решений европейскому руководству неизбежно превратит страны-члены в некое подобие «местных органов власти». Это будет завершением создания «европы регионов» в том виде, как ее представляет Маастрихт.
Я уверена в следующем:
Единая европейская валюта обречена на экономический, политический и социальный провал, хотя точные сроки, обстоятельства и последствия этого пока невозможно назвать.
Отсюда следует, что государствам, которые еще не присоединились к проекту, лучше воздержаться от такого шага.
Спасти евро невозможно, какие бы попытки ни предпринимала Америка или международное сообщество, поскольку сами основы существования зоны евро изначально порочны.
Главнейшая задача неевропейских стран состоит в том, чтобы свести к минимуму вредное воздействие европейской политики на мировую экономику.
ЕВРОПЕЙСКАЯ АРМИЯ — ПРОГРАММА ДЛЯ «СВЕРХДЕРЖАВЫ»
Как я уже отмечала, европейское сверх-государство по замыслу его архитекторов должно превратиться в сверхдержаву. Корни этого стремления следует искать во Франции. Именно она на протяжении многих лет хотела стать военной альтернативой НАТО, возглавляемому США. Планы Европейского союза по созданию самостоятельной интегрированной системы обороны открывают перед Францией уникальную возможность достичь своей цели. Эти планы стали осязаемыми совсем недавно — после того, как правительство Тони Блэра отказалось от традиционного британского, как, впрочем, и своего собственного, их неприятия. Оно пошло на это в декабре 1998 года в Сен-Мало совсем не по каким-либо значимым соображениям безопасности, а с тем, чтобы подправить свою европозицию в тот момент, когда она пошатнулась в результате отказа присоединить фунт стерлингов к Европейскому валютному союзу.
В Сен-Мало британское и французское правительства согласились, что ЕС «должен обладать возможностью автономных действий, опираясь на соответствующие вооруженные силы, располагать процедурой принятия решения об их использовании и быть готовым сделать это в случае международных кризисов». С этой целью Европейскому союзу «необходимо иметь соответствующие военные структуры… за рамками НАТО»[296] (курсив автора).
В развитие этих планов декабрьский саммит 1999 года, состоявшийся в Хельсинки, определил, что ЕС должен иметь возможность в течение 60 дней развернуть на период не менее года группировку уровня корпуса (60 тысяч военнослужащих) с соответствующим командованием, службами контроля, разведки и материально-технического обеспечения, а при необходимости — с военно-воздушными и военно-морскими частями. Для формирования таких европейских «сил быстрого реагирования» может потребоваться резерв порядка 200 тысяч военнослужащих. Нет нужды говорить, что это масштабное предприятие.
К моменту декабрьского саммита 2000 года в Ницце проект приобрел еще более ясные очертания. Отчет по европейской политике в сфере безопасности и обороны, выводы которого были одобрены в Ницце, содержал ряд сознательно допущенных двусмысленностей, предназначенных для внутри-британского потребления и включенных по просьбе Великобритании, с тем чтобы успокоить Пентагон. Так, с одной стороны, в отчете отмечено, что стлан не предполагает создания европейской армии. Но, с другой стороны, этапы его реализации не оставляют сомнения в том, что создается нечто очень похожее на европейскую армию. Отчет утверждает, что цель «заключается в предоставлении ЕС возможности в полной мере исполнять свою роль на международной сцене». Он подчеркивает, что среди задач сил быстрого реагирования будет «проведение военных акций при разрешении кризисов, включая выполнение миротворческих миссий». В отчете говорится о том, что предполагается создать действующие на постоянной основе Европейский комитет по политике и безопасности, Военный комитет и штаб. А среди принципов работы значится «сохранение независимости Союза в принятии решения».
Что же кроется за этим словоблудием на самом деле? На мой взгляд, есть все основания считать, что вместо увеличения европейского вклада в НАТО страны ЕС с подачи Франции осознанно приступили к созданию в лучшем случае альтернативы, а в худшем — конкурирующей военной структуры и вооруженных сил.
Конечно, существуют границы, далее которых европейцы вряд ли смогут пойти в одиночку. Границы эти определяются практическими возможностями, а вовсе не политикой. На практике же европейские силы демонстрируют полную неспособность эффективно действовать при выполнении «миротворческой» т. е. боевой, роли, например на Балканах, без американской разведывательной информации, тяжелой транспортной авиации и высокотехнологичного оружия. Таким образом, европейские силы быстрого реагирования не могут претендовать ни на европейский масштаб (они не справятся с ним без поддержки США), ни на быстрое реагирование (у них нет возможности быстрого развертывания), ни даже на значительную силу. А старые проблемы всех международных сил — различные языки, решения, принимаемые коллегиально, разделение полномочий и соперничество — при этом серьезно усугубляются отсутствием того, что делает эффективным НАТО, а именно американского руководства.
Тони Блэр во время своего первого визита в Вашингтон для встречи с новым президентом предоставил г-ну Бушу (что тот впоследствии подтвердил) целый ряд заверений, касающихся новой военной структуры. В частности, было обещано, что планирование операций [европейских сил быстрого реагирования] будет осуществляться в рамках НАТО» и даже что будет создано «объединенное командование»[297]. Аналогичным образом Джефф Хун, министр обороны Великобритании, обещал, что «ЕС не будет отнимать ресурсы у НАТО, дублировать его мероприятия, создавать отдельные военные структуры или осуществлять планирование операцию»[298].
Я не понимаю, как подобные заверения можно согласовать с тем, что говорится в тексте соглашения, принятого в Ницце. Не вижу я и способа совместить их с целями французских и других сторонников проекта. Генерал Жан-Пьер Кельш, начальник штаба вооруженных сил Франции, заявил, что «[у НАТО] нет права первого выбора. Если ЕС будет действовать должным образом, он сможет заняться урегулированием кризиса на очень ранней стадии, еще до того как ситуация осложнится. НАТО не имеет к этому никакого отношения. На определенном этапе европейцы могут принять решение о проведении военной операции. Независимо от того, будут в ней участвовать американцы или нет»[299]. По мнению Юбера Ведрина, министра иностранных дел Франции, вооруженные силы ЕС должны сами осуществлять «основные функции планирования операций» а генерал Густав Хагглунд, председатель постоянного Военного комитета ЕС от Финляндии, считает, что европейские силы быстрого реагирования должны быть «независимыми», а не «придатком НАТО»[300].
Французы и те, кто разделяет их точку зрения, так настойчиво добиваются военной самостоятельности Европы именно потому, что видят в ней жизненно важный атрибут новой европейской сверхдержавы, способной соперничать с Соединенными Штатами. Каким образом г-н Блэр собирается в этих условиях выполнять обещания, данные президенту Бушу, я совершенно не представляю. Если ему не удастся сделать этого, всего лишь одна неумная и легкомысленная инициатива может принести трансатлантическим взаимоотношениям больше вреда, чем что-либо другое после Суэцкого кризиса 1956 года.
