Борисов не готовил поднос с бутербродами и стаканами чая, чтобы нести его в зал заседаний бюро, как пишет А. Орлов. И в зал Борисов не входил и не говорил Кирову, что его зовут к прямому кремлевскому телефону по той простой причине, что Кирова там не было. И в зале заседаний бюро никого не было. В действительности совещание проходило в кабинете второго секретаря обкома Чудова. Поэтому Киров никак не мог подняться со стула и выйти из зала заседаний, прикрыв за собой дверь, что приписывает ему Орлов. «В тот же момент грянул выстрел, — пишет он. — Участники заседания бросились к двери, но открыть ее удалось не сразу: мешали ноги Кирова, распластанного на полу в луже крови. Киров был убит наповал».
Кроме последней фразы, в приведенном выше фрагменте все неверно. В протоколе допроса Борисова, произведенного сразу же после теракта, сказано: «Борисов встретил Кирова около 16 часов 30 минут в вестибюле главного подъезда Смольного и пошел за ним примерно на расстоянии 15 шагов. На третьем этаже при следовании по большому коридору расстояние между ним и Кировым увеличилось до 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в малый коридор, он услышал выстрел, а пока вытаскивал револьвер и взводил курок, услышал второй выстрел. Вбежав в малый коридор, увидел двух человек, лежащих на расстоянии 3/4 метра друг от друга на полу у дверей приемной Чудова. В стороне от них на полу лежал револьвер…»
В акте судебно-медицинской экспертизы о смерти Кирова сказано:
«1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут после раздавшихся двух выстрелов Киров был обнаружен лежащим лицом вниз в коридоре третьего этажа Смольного около дверей кабинета Чудова. Изо рта и носа сгустками текла кровь, частично она была на полу. Первыми к Кирову подбежали Иванченко, Росляков, Кодацкий, Фридман, Боген, выбежавшие из кабинета секретаря обкома Чудова. Через семь—восемь минут Кирова перенесли в его кабинет. При переносе тела появилась доктор санчасти Смольного Гальперина. Она констатировала цианоз лица, отсутствие пульса, дыхания, широкие, не реагирующие на свет, зрачки. Кирову пытались делать искусственное дыхание, приложили к ногам горячие бутылки. При осмотре была обнаружена рана в затылочной части. Прибыли врачи-профессора. Но помочь пострадавшему они уже ничем не могли. Смерть наступила мгновенно от повреждения жизненно важных центров нервной системы».
Обратим внимание на весьма существенную для дальнейшего хода событий деталь: в коридоре Смольного прозвучало два выстрела. О втором выстреле Орлов не упоминает, не придали ему особого значения и следователи НКВД. Вторую пулю убийца Кирова пустил в себя, но промахнулся. Он бился в истерике, распластавшись в двух шагах от убитого и, как свидетельствовала доктор санчасти Смольного Гальперина, «кричал и кричал». Его состояние было такое, что врачам пришлось оказывать медицинскую помощь и ему. Почему террорист, совершив убийство, не попытался скрыться, убежать, отстреливаться, наконец? Он безропотно сдался в руки подбежавшим охранникам.
А. Орлов немало нафантазировал и о том, как у убийцы оказалось оружие, как он добывал пропуск в Смольный. Револьвер ему дали вовсе не в НКВД, используя для запутывания следов третьих лиц и применяя хитроумные уловки. Все было гораздо проще: револьвер убийца приобрел еще в 1918 году, дважды — в 1924 и 1930 годах — его перерегистрировал. Тогда почти все партийные и комсомольские работники имели разрешение на право хранения оружия. Более того, установлено, что в 1920 году будущий террорист купил в одном из ленинградских магазинов 28 боевых патронов к своему револьверу. Так что утверждение о том, что Николаев получил оружие непосредственно перед совершением террористического акта, отпадает. Не нашли подтверждения и описанные А. Орловым сложности с выдачей Николаеву пропуска в Смольный. В те годы любой член партии мог беспрепятственно пройти в здание обкома по партийному билету. Да, Николаева исключили из партии, но потом восстановили. Партбилет у него был и, предъявив его на посту, он мог подняться на любой этаж. Выяснилось, что членские взносы у него были уплачены за все месяцы, несмотря на то, что он не работал с апреля 1934 года.
Все это стало известно относительно недавно. Тогда же, в декабре тридцать четвертого, было не до отвлекающих мелочей. У работников НКВД была четкая установка Сталина: «Ищите убийцу среди зиновьевцев». Вождь лично сам, в окружении ближайших сподвижников, отбыл на место происшествия уже через пять часов (по другим сведениям — через два часа) после сообщения о трагедии в Смольном. Те, кто знал, как относится он к собственной безопасности, понимали, что в такой неспокойной обстановке эта поездка выглядела как нечто из ряда вон выходящее. На вокзале в Ленинграде Сталин не подал руку никому из встречающих, обложил их матом, а начальника областного управления НКВД Медведя ударил по лицу. Вождь был в большом гневе. В Ленинград выехала дивизия особого назначения при коллегии ОГПУ. Следствие вели заместитель Ягоды Яков Агранов, другие крупные чины из НКВД. Срочно примчались генеральный прокурор Акулов, его заместитель Вышинский, следователь по особо важным делам Лев Шейнин.
Торопились все — и Сталин, и следователи, и прокуроры, и судьи. По странному стечению обстоятельств в день убийства Кирова в пожарном порядке, без обсуждения на Политбюро, без подписи главы государства председателя ЦИК СССР М. И. Калинина вышло постановление ЦИК об изменениях в существующем уголовно-процессуальном кодексе. Постановление, подписанное одним секретарем ЦИК А. С. Енукидзе, предусматривало следовательским отделам ускорение — в срок не более десяти дней — дела обвиняемых в подготовке или проведении террористических актов. Судебным органам дела слушать без участия сторон, а также не задерживать исполнения смертных приговоров, касающихся преступлений этой категории, в порядке рассмотрения возможности помилования, так как кассационное обжалование приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, запрещается. Органам комиссариата внутренних дел вменялось в обязанность приводить в исполнение смертные приговоры преступникам упомянутой категории немедленно после вынесения этих приговоров.
Спешил почему-то Сталин — спешило и следствие. Из Николаева всеми средствами выбивали показания. В его камере постоянно дежурили работники НКВД. Подследственный объявил голодовку, пытался выброситься из окна с четвертого этажа во время допроса — его едва успели схватить за ноги. Все протоколы допросов незамедлительно посылались Сталину в Москву. Он рекомендует Агранову: «…подкормите Николаева, купите ему курочек и др. продуктов, кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему — все расскажет и покажет». Одновременно звонит Ягоде: что-то вы там долго возитесь, «смотрите, морду набьем…» Николаеву обещают сохранить жизнь, создают лучшие условия содержания, ванну в камере оборудовали, вино к обеду стали подавать — лишь бы склонился к даче нужных показаний, указал бы на зиновьевцев. Указал. На 13 человек. Начали выбивать признания из них.
На пожар летело следствие — туда же и прокуратура путь держит. Быстрее, быстрее! Бывший следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Лев Шейнин в 1956 году даст такие показания: «Приехав в Ленинград, генеральный прокурор Акулов и его зам. Вышинский стали очень кратко передопрашивать обвиняемых, а я фиксировал то, что они показывали. Эти передопросы носили чисто формальный характер и продолжались по 20–30 минут. Причем в это время присутствовала и комиссия ЦК по этому делу в лице Ежова и Косарева. Передопрос сводился к тому, что обвиняемого спрашивали, подтверждает ли он свои показания, данные органам НКВД, и признает ли себя виновным». Далее Шейнин показал: «Обвинительное заключение писал лично Вышинский… Он же два-три раза ездил с Акуловым в ЦК к Сталину, и тот лично редактировал это обвинительное заключение. Я это знаю со слов Вышинского, который восторженно говорил о том, как тщательно и чисто стилистически редактировал Сталин этот документ, и о том, что Сталин предложил раздел «формула обвинения».
Бешеная скачка продолжалась. К концу декабря проект обвинительного заключения попадает в Секретариат ЦК. Ежов и Акулов в сопроводительной записке просят назначить время обсуждения проекта. Сталин немедленно откликается резолюцией: «Молотову и др. членам ПБ. Предлагаю собраться завтра или сегодня ночью. Лучше сегодня в 9 часов». В тот же день обвинительное заключение обсуждается членами Политбюро, подписывается Вышинским, Шейниным и утверждается Акуловым.
Закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР по делу Николаева проходило в Ленинграде с 14 часов 20 минут 28 декабря до 6 часов 40 минут 29 декабря. Его вели: Ульрих — председатель, Матулевич и Горячев — члены Военной коллегии, Батнер — секретарь. На скамье подсудимых было 14 человек. Всем им предъявили обвинение в принадлежности к подпольной террористической антисоветской группе, образовавшейся из числа участников бывшей зиновьевской оппозиции в Ленинграде, по поручению которой Николаев и совершил убийство. Николаев вину свою в умышленном убийстве Кирова по заданию «ленинградского центра» признал и обличал членов этого центра. Большинство обвиняемых признали лишь свою принадлежность, да и то в прошлом, к новой зиновьевской оппозиции. К убийству Кирова, заявили они, отношения не имели. Тем не менее все они были приговорены к расстрелу, который был приведен в исполнение через час после объявления приговора.
