Два основных прогноза: Ближний Восток либо станет фланговой частью Запада, либо он останется полем битвы между Западом, устающим от неудачных попыток стабилизировать регион, и поднимающимся Востоком, вынужденно перенимающим здесь во главе с Китаем и Индией прежнюю роль Запада, который неприемлем здесь как «имперский» (Америка) и как впадающий в быстрый демографический упадок (Западная Европа).
А ведь мы еще не касались даже палестино-израильского конфликта. В великом переходе Ближнего Востока из-под западного влияния в восточноазиатское, этот конфликт будет терять свою масштабность. С места «определителя» цивилизационных отношений палестино-израильский конфликт отойдет в арьергард великих событий. Место безусловного лидера региональной эволюции займет не Израиль, не Саудовская Аравия, а Иран – заметим, не суннитский и не арабский, а шиитский и персидский. Уникальность Ирана будет не препятствовать, а помогать Тегерану. После антиядерной битвы Америка приложит огромные усилия для сближения с Ираном, выделяющимся из общего ряда. Вашингтон очевидным образом заинтересован в том, чтобы поддерживать как раз антиарабскую тенденцию в регионе. А обеспечить это может только Иран. Панарабизм долгие годы был извиняющимся мотивом отказа от реформ, обвинения Израиля, стагнации политического прогресса. Для США это становится уже достаточно опасным.
Крушение Ирака откроет Ирану дорогу к лидерству. Транснациональные исламские группы смотрят теперь на Иран, мощь которого несказанно возрастет с достижением ядерного статуса. У Ирана, в определенном смысле, нет соперников. Саудовская Аравия слаба в геостратегическом смысле, да ее правящая династия и сама ощущает свои слабые стороны, она готова на отступление ради сохранения династии. Египет сотрясает внутреннее недовольство. Пакистан владеет большим населением и ядерным оружием, но у него неконтролируемое недисциплинированное население, делающее шаткими региональные амбиции Исламабада.
Только Иран способен направить эволюцию ближневосточного региона в ту или иную сторону, только эта страна может эффективно повлиять на Иерусалим и Багдад посредством воздействия на самые действенные мусульманские организации, такие как Хезболла и Хамаз. Только Иран способен остановить поток нефти из Персидского залива. Именно Тегеран определяет, сколько нефти пройдет через пролив Ормуз, равно как только Иран имеет свое «слово» в Каспийском море. Практически главное: от Ирана зависит поток нефти в Китай и Индию. Будучи долгое время парией Америки, Иран полностью оценил значимость двусторонних соглашений с Китаем и Индией.
Вспомним, шах Ирана предпочитал опираться на Америку. В Вашингтоне об этом хорошо помнят; здесь надеются, что то не был просто случай связки шаха Пехлеви и президента Никсона. Здесь хотят видеть объективные предпосылки. Иран весьма долгое время был предпочтительным партнером Соединенных Штатов на Ближнем Востоке.
В Соединенных Штатах разгорелась целая дискуссия о том, что «Иран, якобы, не может быть патроном или помощником салафидского джихадистского движения типа Аль-Каиды. Будучи шиитским государством, Иран иначе определяет феномен «революции». Иранский авторитаризм никогда не стремился занять положение салафистского тоталитаризма. В Америке дошли до того, что сравнивают «педантичный постсталинский авторитаризм» иранских лидеров с «маоистско-троцкистским революционным порывом» арабских революционеров. Да, нынешний Иран как и брежневский Советский Союз не прочь был использовать транснациональные террористические движения, но это было «циничное преследование национальных целей, а не фантастический порыв изменить весь мир»[232].
По мнению ряда американских политологов, шиитский революционный дух «умер» в Иране весьма давно, оставляя после себя циничный политический порядок, где муллы претендуют на высшее руководство, где граждане склонны подчиняться, где правительство претендует на реформаторскую роль в удивительно молодом иранском мире, стремящемся к лучшей жизни и далекого от преданности аятоллам. Это общество на Западе сравнивают с позднебрежневским, характерным упадком идеологии и цинизмом.
Иран сумеет создать ядерное оружие несмотря на международное противодействие. «После того как администрация Буша сокрушила Талибан на восточных границах Ирана, и режим Саддама Хусейна на западных, Иран не смог избежать ядерного искушения – и сделал это быстро – в то время когда США были заняты Афганистаном и Ираком»[233]. Складывается впечатление, что Иран был даже удовлетворен крахом двух своих соседей; их поражение увеличило относительный вес Тегерана.
В Америке растет убеждение, что Иран может быть наиболее ценным союзником США – надо только оттеснить аятолл. «Невероятно? – спрашивает в Пентагоне Томас Барнет. – Не более невероятно, чем получение согласия России на американское доминирование как в Персидском заливе, так и в Центральной Азии, не говоря уже о Восточной Европе, ныне влившейся в НАТО и ЕС. В конце концов, мы в свое время преследовали политику детанта с очень похожим „порочным“ режимом в Советском Союзе в начале 1970-х годов („усталый“ авторитаризм), обанкротившаяся идеология, помощник транснационального терроризма, палец на ядерной кнопке и добились того, что в последующие годы сокрушили этот режим, превратив его в своего союзника»[234].
Укрепляются позиции тех, кто считает, что настало время изменить нелепую ситуацию, когда иранское правительство ненавидит США, а весьма широкие круги относятся с симпатией. Надо произвести размен: Ирану позволяется получить бомбу, дипломатическое признание, снять санкции и расширить торговлю – убрать Иран с американского листа «оси зла». В обмен Иран обязан предложить Соединенным Штатам долгосрочную программу разрешения израильско-палестинского кризиса и прекратить помощь террористическим организациям, оказать давление на Сирию, чтобы прекратить сирийское давление на Ливан, дипломатически признать Израиль.
Строго говоря, это не вопрос выбора. Без умиротворения Ирана Америка не может рассчитывать на свой вариант ближневосточного развития, при котором Израиль будет обеспечен, а консервативные режимы Пакистана, Египта и Саудовской Аравии будут держаться в сени американских штыков. Платой за бомбу Ирану станет безусловное американское доминирование в регионе. До сих пор противостояние арабского мира с Израилем было самым наглядным показателем технологического превосходства Израиля в его конфликте с четвертью миллионами арабов. Иранское стратегическое вооружение ослабит это противостояние к благу Америки. «Иранское обладание ядерным оружием уравновесит стороны, позволяя мусульманскому Ближнему Востоку сидеть за столом переговоров с Израилем на равных. Это – критическое обстоятельство... Два примерно равных партнера – значительно более устойчивое уравнение, чем постоянный дисбаланс»[235]. Даст ли Тегеран бомбу террористам? Только в том случае, если Тегеран не сможет добиться своих целей непосредственным переговорным процессом с Западом. Зачем ожесточать Иран, если он все равно добьется своего. Спокойное восприятие его вооружения даст Соединенным Штатам мощного мусульманского партнера.
Вашингтон: поменять бомбу на дружбу
Вспомним, шах Ирана предпочитал опираться на Америку. В Вашингтоне об этом хорошо помнят; здесь надеются, что то не был просто случай связки шаха Пехлеви и президента Никсона. Здесь хотят видеть объективные предпосылки. Иран весьма долгое время был предпочтительным партнером Соединенных Штатов на Ближнем Востоке.
В Соединенных Штатах разгорелась целая дискуссия о том, что «Иран, якобы, не может быть патроном или помощником салафидского джихадистского движения типа Аль-Каиды. Будучи шиитским государством, Иран иначе определяет феномен «революции». Иранский авторитаризм никогда не стремился занять положение салафистского тоталитаризма. В Америке дошли до того, что сравнивают «педантичный постсталинский авторитаризм» иранских лидеров с «маоистско-троцкистским революционным порывом» арабских революционеров. Да, нынешний Иран как и брежневский Советский Союз не прочь был использовать транснациональные террористические движения, но это было «циничное преследование национальных целей, а не фантастический порыв изменить весь мир»[236].
По мнению ряда американских политологов, шиитский революционный дух «умер» в Иране весьма давно, оставляя после себя циничный политический порядок, где муллы претендуют на высшее руководство, где граждане склонны подчиняться, где правительство претендует на реформаторскую роль в удивительно молодом иранском мире, стремящемся к лучшей жизни и далекого от преданности аятоллам. Это общество на Западе сравнивают с позднебрежневским, характерным упадком идеологии и цинизмом.
